Русскоязычная адаптация картины The Card Counter

Проблемы адаптации фильмов: на примере картины П.Шредера "The Card Counter"

Искусствоведы знают, что художник квинтэссенцию своего творения помещает в название. Это тот первый шаг, который делает зритель или читатель в сторону автора. От того, какие ассоциации после названия возникнут у него, зависит многое: понимание общей концепции художника, расстановка акцентов во время просмотра и итоговое ощущение или отношение к увиденному. Но в российском прокате распространена практика придания работам зарубежных мастеров своих вариантов названий. Очень часто они не только смещают идею работы, но и вовсе уничтожают ее.


От "The Card Counter" к "Холодному расчету"

Фильм Пола Шредера, странного тезки бывшего немецкого канцлера, ставшего свидетелем падения "империи зла", в российском прокате получил название, значительно уводящее от сути картины. Фраза "холодный расчет", мало того, что отдает штампом, фразеологическим сращением, на которое можно вешать века и тексты, так и от основного сюжета оставляет не фокус, а бледную тень. В оригинале картина называется "Считая карты". Это уже более суженная часть поля смыслов, где еще не зная фабулы, но видя постеры, зритель может понять, что речь пойдет об "игре в карты", а не подсчете банковских кредиток в портмоне. Кроме этого, названия отличают и другие особенности.

Если в авторском есть динамика движения (считая) и азарта (карты), то в российском варианте это нечто абстрактное, неподвижное и холодное, не способное ни заинтриговать, ни разбудить ассоциативный ряд. В русском языке выражение "холодный расчет" чаще всего используется в ситуациях, когда эмоциональная сторона события или ментальности человека прогибается под рациональный диктат взвешенного подхода, когда выбор между сердцем и умом совершается в сторону второго, и чаще всего материальной выгоды в ущерб моральным ценностям: любви, славе, уважению, репутации. Такой осознанный увод от сюжета картины на уровне названия сбивает уровень авторской метафорической планки. Тема холода и расчета уводит в сторону от первоначального замысла картины.

Если такая тенденция сохранена в дубляже, то можно вести речь о том, что российский вариант фильма в состоянии сдвинуть идейно-художественный вектор картины в любую, выгодную для него сторону. Учитывая то, что смысловой контент картины складывается не только из визуального ряда, но и из реплик героев, такая тенденция может значительно сдвинуть смысловые паттерны зарубежных фильмов в массовом сознании российского и русскоязычного зрителя.

Мотив принуждения: война и покер

Краткий сюжет картины конкурсного показа в Венеции сводится к частной истории бывшего военного. Начало истории вписывается в кальку психологического явления под названием "вьетнамский синдром". Обязательная отсылка к военному прошлому — датчик того, что перед зрителем не обычный картежник. Герой картины — человек, видевший и смерть, и беду, имеющий опыт психических ломок из-за пыток, познавший тяготы выживания и проблему социальной адаптации. Все это связано с надломленной войной психикой. Система подчинения эго в армии только снаружи отличается от сурового диктата карточного стола.

Насилие и преодоление страха, своего и чужого, жизнь на грани, — вот те параллели, которые занимают автора фильма. Переход из пыточных камер за карточный стол, показан как трансформация мотива авантюризма и жажды адреналина после военного в мирное время. В обеих ситуациях жизнь часто становится разменной монетой на кону обстоятельств и череды принуждений. И если в названии "Считая карты" этот мотив сохранен в транзакции движения и карт, то в "Холодном расчете" стагнация смыслов не соответствует ни динамике сюжета, ни глубине психологического параллелизма войны и карточной игры.

В одном из интервью, автор фильма сказал, что почти все его картины — попытка соединить два разных мира. Не отошел Пол Шредер от такого подхода и в новой работе. В нем идет слияние мотивов двух зависимостей, игровой и военной. Так мировая серия покера становится продолжением ужасов иракской тюрьмы Абу-Грейба. Автор картины редко увлекался эпическими работами, его чаще всего интересовал внутренний мир настоящих мужских поступков, тайные подводные камни психологии сильных характеров, мир изнутри, где таятся переживания и страхи, мысли о пути и настроения депрессивного характера.

Создавать такие психологические драмы и образы в сценариях автору помогают его теоретические исследования и работа в области киноведения, практика преподавания и ведения публичных лекций. Общение с живой аудиторией, возможность видеть эмоциональный отклик в глазах слушателей, все это позволяет автору фильма жить в реальном, а не придуманном мире, за что обычно ругают создателей кино.


Карточная игра как многоуровневая метафора жизни

Тема выживания, оплаты моральных долгов и мести, растянутой на время, символикой карточной игры хорошо отражает особенности современного мира с его мастями социальных статусов. Уровень личного креатива человека или пользователя сопоставим с достоинством разряда карты. Это может быть флэш-рояль удачи или карэ созвучия с партнерами по игре. Капризы непредсказуемого фатума можно сравнить с раскладами выпавших карт у грани, где можно умереть или сойти с ума, проиграв за минуту большую сумму, может быть, эквивалентную жизни. Все эти метафоры есть в смысловом втором дне картины, где события напоминают раунд карточной игры. Главный герой, бывший военный, ведет аскетичный образ жизни, чтобы совершить ментальный переход в пространство карточной игры с крупными ставками и харизматичными игроками.

Знакомство с молодым юношей, который мечтает отомстить одному полковнику, меняет цели главного персонажа. Для него человек, который стал антагонистом нового знакомого — тоже бывший враг. Но враги, в отличие от друзей, бывшими не бывают. И вот теперь хладнокровный игрок, становится соучастником плана по вендетте. Реализация возмездия связана и с карточной игрой. После получения денег от таинственного финансиста компания гастролирует по различным казино. Конечной целью является победа в мировом туре игры в Лас-Вегасе. Напористость и жажда мщения молодого игрока постепенно втягивает в его орбиту нетерпения и бывшего военного. Его страшное прошлое диктует новый вариант развития событий, возвращая его из лагеря аскетичного холодного игрока в стан воина.


Мировоззренческие паттерны Шредера во время создания картины

Основная идея фильма пересекается со взглядами Пола Шредера на развитие цивилизации. Он считает, что с планетой ничего страшного не произойдет, она будет такой же живой и яркой и через 500 000 лет. А вот с человеком будут происходить не совсем приятные вещи. Он будет скитаться по своей земле как изгой и изгнанник. Все это произойдет не далее, чем через тридцать лет. Непригодными, как класс животных для жизни на этой земле, станут именно люди. И вариантов этой ущербности, не совместимых с жизнью, будет очень много. Ссылаясь на исследования и работы Юваля Ноа Харари ("Сапиенс"), Пол замечает, что источником бед человека будут три вещи:
 [list]
ядерный холокост;
 климатический кризис;
 искусственный интеллект.
[/list]
Последствиями анализа этого триединства стала мысль Шредера о том, что люди эволюционировали в синтетический вид, адаптируясь к искусственно созданной реальности. Вопрос о том, кто из этих трех китов победит разум первым, уже неважен, считает автор, эволюция продолжается.



Обособление картины из международного критического контента

Интересен еще и тот факт, что глубокая и аутентичная содержанию и названию картины кинокритика в зарубежном сегменте все-таки дается на фильм с оригинальным названием "The Card Counter". Это отрезает серьезные исследования по работе от русского информационном пространства, делая его обособленным от мирового искусствоведческого поля. В русском варианте перевод "Холодного расчета" воспринимается уже как калька, а не как адаптация фразеологизма "холодный расчет", который создавали века и поколения словоупотребления.

На языке оригинала фраза "cold calculation" при беглом чтении с латиницы русскими зрителями может быть воспринята как "холодный калькулятор", не абстрактное явление, а гаджет по подсчету калорий в очковой диете. Осознанный вывод картины из контента мировой профессиональной критики обедняет смыслы произведения для тех, кто не владеет английским, как вторым русским, до уровня мышления на этом языке. Все это делает сюжет картины плоским и поверхностным, даже в пределах восприятия самых талантливых и проницательных зрителей. В век информации, само событие или инфоповод значат меньше, чем их подача или интерпретация.


Критика без аналитики

Российская критика в лице таких искусствоведов, как З.Пронченко ("ИК"), Е.Гугнина ("Фильм.ру"), К.Ильиной ("КП"), А.Долина (Meduza), исследуя тематику и конфликт картины от первоначального названия вообще никак не отталкивалась. Это привело к тому, что авторская концепция схожести мира покера и войны, где синтетика отношений, отказ от естественных реакций в виде мести и ответа на негатив, приводит к апокалипсису, — не только не рассматривается, но и не упоминается. Так название первой рецензии от "Искусства Кино" отталкивается от переводного номинатива фильма и рассуждает о "холодном расчете" Пола Шредера. В случае исчезновения кавычек такой заголовок может быть расценен, как хладнокровие самого автора фильма, где упоминание о "скинутой масти" выглядит лишь как иконка темы карт, бессмысленно и бессодержательно.

Описывая сюжет, автор З.Пронченко перебрасывает мостик от другого шедевра режиссера "Таксиста", спойлером сообщая о том, что Америка в фильме показана через оргстекло переговорной комнаты в военной тюрьме. Обилие экспрессивной лексики в рецензии отдает самоупоением автора, владеющим богатой палитрой эпитетов. И в этом потоке эмоций очень мало о самом кино, очень много о своем умении видеть там то, что хочется. Тема "скинутой масти", как метафора, появляется в отношении болезненных воспоминаний, от которых хочет избавиться бывший организатор пыток операции "Буря в пустыне". И хотя его преступления сделали его заключенным на 10 лет тюрьмы, оба события воспринимаются не как причинно-следственная связь, а как равноправные сюжетные ходы, вроде взяток в покер. По мнению критика, герой воспринимает эту негативную память, как лишнюю масть в раскладе судьбы, мешающую его игре.

 Экспрессивная подача сюжета картины не имеет никаких признаков аналитики. Скорее статья напоминает вариант пересказа фабулы на языке зрителя. Выводы относительно сюжета, концепции героя, метафоричности настолько далеки от профессионального подхода, что лишают возможность найти в этом потоке сознания элемент критики. Анализ должен быть скупым на экспрессию, но глубоким по рациональному подходу и выводам.

Краткие итоги адаптации

Неудачные попытки объяснить смысл картины концепцией автора, аморфный перевод названия, выход российской критики из контента международного обсуждения, — все это делает "The Card Counter" местечковой адаптацией под российского зрителя, удаленной от оригинала. Не секрет, что в самой читающей стране, критические материалы — самый короткий путь от желания посмотреть к кассе кинотеатра. После таких "рецензий" о высоких сборах на местном рынке можно забыть. Чтение переводной прессы, интервью с художником, просмотр картины и трейлеров к ней, а не чтение отечественной критики и отзывов зрителей, могли бы вернуть "Считающему карты" его аутентичное место в кинематографическом прайде. Но кто будет делать бессмысленную и сложную работу идентификации картины, если легче прогнуть мастера под реалии своей страны и языка.

Тема карточной игры, как глубинная метафора отношения к миру и себе с изменением названия пропадает. Хотя этот образ, или даже более того, целая вселенная игры в мире кинематографа неоднократно и глубоко проработана. За последние 44 года, начиная с 1973, игра в покер 19 раз становилась центральной темой кинематографа. Фильм Шредера стал двадцатым в этом списке, после "Большой игры". В России покер два года признавали как вид спорта, с марта 2007 по июль 2009. Может быть эмоциональный переизбыток и низкий критический потенциал, чувственное желание прогнуть под себя любое правило и стало причиной того, что игра, с ее строгой системой и выверенными алгоритмами не прижилась в спорте, как часть интеллектуального, а не ментального поля смыслов.