Дракон убивает одиноких-1

Дракон убивает одиноких
Роман
Автор Елена Грозовская

Часть  I

«Бедствие – вот из чего творится история…»
Йохан Хёйзинга. «Осень средневековья»

Глава 1

«Хочу спать с ней… просто спать…»
Не важно, что придётся вынести, и сколько времени пройдёт. Он готов отдать всё, даже саму жизнь за одну ночь с этой женщиной, под одним одеялом… в одной кровати… в одном доме.
Он вдруг представил себя совершенно ясно добровольной жертвой, агнцем на холодном, жертвенном камне… Яркий огонь высоких костров отражается в зеркале тёмной воды. Тысячи глаз из темноты смотрят на колитву. Взмах меча, укол лези  – и кровь речным, полноводным потоком покидает тело, бурно течёт из взрезанных вен, потом медленней… медленней, и вскоре, мерцая в мелких капиллярах, застывает навсегда.
Видение было таким осязаемым и полным, что он вздрогнул, почувствовав лёгкость тела и головокружение, словно душа покинула плоть, и он – стерильная пустота и беззвучие, парящие под потолком, и оттуда, из-под потолка, видит нелепую, слабо освещенную комнату и молчаливого седобородого паромщика, сидящего за столом в ожидании двух монет.
Он глубоко вздохнул, и холодный воздух, просвистев в груди, вернул тело к жизни. В густых сумерках старец-паромщик преобразился в высокую спинку стула с накинутым пальто, понуро свесившим пустой рукав на столешницу.
За окном поднималось ночное светило. Белое, вращающееся в вечном перпертум мобиле, оно вышло из-за деревьев и теперь глядело свободно и ярко, навязчиво раздвигая лучами  редкую, молодую поросль, создавая причудливо-тревожную игру теней в доме и на опушке.
Он надел пальто, вышел за дверь и направился к полю. Зазимок тянулся следом по хрупкой траве, цеплялся за руки, холодил лицо. Иней  чуть слышно хрустел под ногами. Впереди, за полем раскинулась, оседлав холм колоннами, лестницами, потернами, огромная усадьба. Неясно проступала, сливаясь с чернотой полей, щётка дальнего леса.
В темноте холм казался невысокой горой на Кавказе с осыпающимися мёртвыми развалинами древних христианских святынь на плоской вершине. За облаками выстраивались пики несуществующих гор, покрытые белыми шапками, а та, «с развалинами», стояла так близко, но казалась такой же нереальной, воздушной.
Сгустилась ночь – ясная, холодная. Ноябрь доказывал кровное родство с зимой. Голые кусты ракитника плыли вдоль дороги серыми призраками в безжизненном свете полной луны. Бесснежные поля ловили синие, длинные тени в надежде укрыться хоть чем-нибудь от звенящего, морозного воздуха.
Он шёл медленно, протяжно, так что иной домосед подумал бы, что путник отправился в долгое и опасное путешествие, и он не спешил: ни скелеты ракитника, ни зловещие тени, ни белая магия луны не пугали путника.
В темноте его цель была видна ясно. Усадьба на пологом холме одиноко  и чужеродно врастала в плавные очертания природы. Вокруг не пестрели фасадами избы деревенских жителей; не лаяли, перекликаясь, собаки, почуяв чужака; запоздалый пьянчужка не шёл по тёмной улице-море-по-колено, путаясь в ногах, храбро напевая «ой, мороз…». Не было поблизости ни огородов, ни голубятен, ни маковок сельской церкви. Лишь долгие перекаты стриженных полей с редкими перелесками и густая щётка елового бора окружали усадьбу.
В мире подобных мест, вероятно, и теперь много, может быть, и тысячи. Но лишь это место имело особый смысл и носило имя той, чей взгляд касался здесь каждой травинки, камешка или дерева. Цветы, кустарники и сухие травы имели те названия, что произносила она. Простые сельские изгороди, увитые плющом-граммофончиком, засеянные озимыми пашни, старые стены башен и помпезные пропилеи – всё было лишь тех оттенков, что видела она. И даже воздух, холодный, пустой, не имеющий неба и высоты, заполнял  пространство только в её присутствии, окружая ореолом тех, кто стоял рядом, на кого она смотрела, с кем говорила. Ореол её таинственности покрывал расстояние до горизонта, и весь мир существовал благодаря её ореолу и  в её ореоле жил и процветал.
«О, ладо ма, ладо !»
Он спустился с всхолмления в лощину, прошёл по скользкой тропинке и вновь поднялся на пригорок.
«Хоть бы северные ветры, Стрибожьи  внуки, повеяли с моря… Тогда бы я не вышел, не шатался по полям, спал бы себе в мягкой легальне … Но на что мне постель, если нет в ней моей желанной легальницы, если не дарит она ласки моим раменам  и ланитам, если лезиво  не нашло влагалища, и холодные губы шепчут признания пустому воздуху… Холодно мне без неё, холодно!»
Так дошел он до тёмного здания усадьбы. Все окна черны пустотой космоса, плотные шторы не пропускают внутрь ни света, ни постороннего взгляда. Он посмотрел на окна третьего этажа. Три крайних – её спальня – на рассвете первыми принимают лучи солнца.
Он тоскливо смотрел на окна. Ничто не держит его, а уйти не может. Будто канатами повязала женщина шею и держит крепко, до удушья, не отпускает.
«Что за напасть…»
Он вздохнул и сел на холодную, каменную скамью. Звезды ковром висели на уровне глаз. Иногда одна срывалась с божественной ткани, быстрым росчерком по косой летела из бездны вниз и исчезала в чаще леса.
Пять утра. Небо на востоке чуть поблекло. Но до рассвета ещё далеко.

Человек сидел долго, наблюдая за окнами и востоком. Когда плюмажи рассветных облаков окрасились нежным розовым светом, и тот брызнул из-за леса, осветив крышу усадьбы, потом окна, человек встал, поднял ворот пальто и пошёл обратно.
Туман оплывшим, слоистым островом залёг в лощине. Солнечный луч ударил в него, потерялся, рассеянный в молочной пенке. Но верховой ветер, проснувшийся вместе с солнцем, размазал туман по полю. Остров раздался вширь, редея, отошёл к лесу и затерялся там среди деревьев.
На опушке человек оглянулся. Восточные стены усадьбы, ярко освещенные солнцем, золотились; сверкали янтарём окна. Одно из них, на третьем этаже, перевернулось, как гадальная карта, сверкнуло особенно ярко, поймав солнечный зайчик.
«Она проснулась…»
«Кънязь любитъ тя, зело-де любитъ…»

17 апреля 2017 г.

  Колитва – заклание, убиение животного, резня. (Др.-рус.)
  Лезь – остриё клинка. (Др.-рус.)


Продолжение: Дракон убивает одиноких-2 http://stihi.ru/2021/09/13/6360 http://proza.ru/2021/09/09/643