Картина маслом. Глава 1

Я рисую, я тебя рисую, я тебя рисую, сидя у окна...

Я взял краски и написал картину маслом. Живо, красочно, событийно. Сюжет - в каждом углу, что уж говорить про центральную часть картины - тут вообще полный ахтунг - дас ист фантастиш, биттер зер. Я повесил её в рамку и довольный смотрю на своё творение.

Прошёл день. За ним другой. И теперь каждый день, проходя мимо, я вижу вновь эту картину - одну и ту же картину. Она примелькалась и уже не кажется такой, какой я знал её раньше. Стала ли она другой? - Нет, практически нет. Да, правда, она чуть потускнела от времени, но это наложило на неё только отпечаток ценности - она не кажется уже свежим рисунком, детской мазнёй, написанной начинавшим некогда художником. Теперь это уже классика, практически антиквариат, да простят меня ценители свежего и сочного. Она с каждым днём дороже. И мне, конечно же, и вообще - сколько эмоций я оставил в ней, сколько сил и труда вложил - кто не верит, тоже можете прикоснуться, так сказать, причаститься нашего с ней совместного - я рисовал её, она делала из меня того, кем я стал - мастером своего дела - мастером одной этой маргариты. Я как Микеланджело со своей любимой пиццей. И моя многослойная круглая радость так вкусна, что с каждым днём одной только ангельской пыли на ней оседает, что не снюхать. Сырный продукт - целый пирог разрастающихся культурных слоёв. Революция в отдельно взятой целой, но части ещё более целого - восстание сырковых масс из критской пены теста.

Но вкусы со временем меняются, и порой становится так, что хочется попробовать уже чего-то нового.

Я не бедный художник, да и живу не один. Но позволить себе купить новый холст не в моих принципах - нынче таких холстов, что раньше делали, уже нет. Как говорится, холст уже не тот. И пыль тоже уже не сильно ангельская. Нет того размаха крыл. А были времена иные, да тех уж нет. И те, кто были в них тогда, уже далече. Лишь старые холсты останутся на память лет.

Кто-то вот, - не будем поминать имя оного в суе, ибо невыразимо есть, - любит цветы, а я люблю цвета. И, чтобы сохранить их и удивительную гамму калейдоскопа так быстро текущего мгновения, я рисую снова. На старом холсте.

Это прекрасно и ужасно. Не ужасно прекрасно, - пожалуй, я не настолько куртуазен, - хоть и в некоторой степени манерен, - чтобы соотвествующим образом однозначно оценивать всё и всех, - и не каждое по отдельности, а одновременно прекрасно и ужасно. Это как ликующее торжество полёта сверкающей бритвы по ватману. Это как острое скольжение резинового катка по мелованной бумаге. Но это стирание - не удаление! Да, свого рода откат, возврат к исходным, к истокам. Но это скрытие всего того, что было, - страшно и смешно - мастерская будто обновляется, и это теперь как будто снова бесконечно огромный пустой зал, что смех в нём - пусть и от осознания величия замысла - неслышим, ибо не от чего и не для кого пока отразиться, и лишь застывает разноцветными нотами капель -  как будто перелистываешь страницу книги, переходя на другую главу или другой такой же маленький одностраничный рассказец. Это начинается так, будто стены Сикстинской капеллы замалёвываешь свежей грунтовкой. До потолка пока руки не доходят - не будешь же сначала строить потолок, а потом стены.
Сначала эта несусветность кажется весьма эклектичной, порой даже аутентичной - как будто не вся Капелла сохранилась, а только куски фресок - памятник искусства превращается в памятник культуры - тонка грань, едва уловишь её между одним вглядом вперёд и другим взглядом назад.

Хотя не всегда есть желание использовать грунт. Это всё земное, наживное. Кому-то нравится так. Сейчас я могу обойтись и без неё, хотя при этом пока живу на ней - ах, как же смело утверждать, что палец может обойтись без руки. Солнце моё, я просто спрячу их. Шпаги в ножны, господа! И вот блин снова комом. Но надо помнить, что всегда где-то между ними есть ножницы!

И на этот раз я рисую, не используя грунт. Шью по-живому, как получится.

Конечно, по-живому - это образно, - и предыдущая страница должна высохнуть от чернил... разноцвеных, конечно - рассказ чёрным по белому странен, как будто голос твой расстроен... из-за того, что, возможно, камертон был некогда утерян, а твой настройщик скрылся за ширмой и продолжает показывать тебе спектакль с тобой как главным героем и одновременно зрителем, в разной степени участливым в событиях, разворачивающихся на сцене зрительного зала.
... и холст должен был уже высохнуть от красок и масел, превратясь в собственную набальзамированную мумию, раскрашенную под... ну, тут уж что хотел выразить автор, то и выразил, а товарищи учителя и критики нам объяснят всё равно лучше, потому как и чище, и конкретнее, - отделят зёрна от плевел и раскидают-рассортируют по разным кучкам. Рассортируют-то - от слова "сортир", какими кирпичами оно ни было сложено - это маленькое сооруженьице для размышлений, которое построил себе этот чёртов настройщик.
Какая же ты страшно красивая, когда с макияжем - все эти румяна, белила, оркестр, тушь, киноварь, - не используй, прошу тебя, только тяжёлые металлы в косметике - это не для лица, а для ушей. Да, а когда нет на тебе ничего - красок жизни, конечно, - о них же речь - или только тональник - как-то бледненько выглядываешь ты, хоть коня тебе подавай серо-чёрно-рыже-белого в крапинку с продрисью яблочной - в пару под уздцы.

Вот и хочется тебя нарисовать покраше, поигривей, позабористее - ну, в смысле, что слова чтоб разные тоже были - длинные по особым случаям и не обязательно. Хотя нет, - лучше, чтобы были обязательно. Это ж слова не просто слова. Они ж имеют значение. Для тех, кто понимает. А кто не понял, тот поймёт позже - маятник на обратном ходе вернётся и догонит.

23, 26/12/2020