Повадился повар ко мне

БЛАГОУХАЮЩИЕ ОБЛАКА БЕСЕД   *

        Лишь вырвавшись из полосы осад,
        Когда иссяк поклонников поток,
        Среди воображаемых бесед
        Спокойно, наконец, и мой досуг потёк.


      I

Но в эти же дни
Повадился повар ко мне.
«Вы видите, повар, что я не одна?»
«Я вижу, здесь  хватит на всех»
И ходит, и кормит, обсудит меню -
И печь разжигает, сажает к огню,
И шутит с гостями, однако имен
Запомнить не может, их путает он:
Кто молод, кто стар, а кого уже нет –
На всех он готовит, готовит обед.
Он книгу  листает, листает – одну:
«Я знаю, что время у вас я краду,
Вам будет удобней в беседке в саду».
И сам переносит вино и еду.

И он переводит застолье в беседку,
При этом беседы теряется нить,
Не сразу могу я те книги открыть,
И гости мои, кто худы, кто толсты,
Не сразу припомнят, какие цветы
Растили и удобряли пред тем
И скольких касались в беседе мы тем.

И повар, хоть занят он кушаний сменой, -
Он завладевает Парижем и Веной:
«Бальзак любил трюфли, Гюго – апельсин,
Он ел с кожурой и его, и омара.
В лимонный крем-суп я кладу розмарин,
Как Моцарт любил. И стригу в виде шара.
А Гёте, писавший «Зулейку-наме»,  -
Ел соус зелёный и…
…и консоме».

Хотим расходиться. «Ну что вы, так рано…»
И вносит, под соловьиную трель,
Тушеные щёчки, ризотто с шафраном:
«А Хемингуэю – речная форель».
И повар бормочет: «Не боги горшки…»
Он с пенкой васаби несет гребешки.


Сменяются вина, плывут ароматы,
И арфу к беседке приносят солдаты,
И повар садится за арфу, поёт
Про звёздную ночь, про валькирий полёт.
И чтобы подняться, упущено время,
Под музыку ту обездвижены все мы.

           II

Прекрасны, божественны летние ночи!
Соседские очи, как дикие волчьи,
Их жадные ноздри, как дикие гроздья,
Их шляпки смешные - шурупы и гвозди, -
Что их разбудило, считает наш повар,
Не песня, не арфа, не тихий наш говор:
«На запах восстали, на благоуханье,
Смотрите, ведь даже старуха глухая…»

Но ветер поднявшийся - снес все слова,
И дождь дальнейшее полосовал:
Чехол, надеваемый на арфу, солдата,
Соседей, очнувшихся от аромата,
Приказ зачитанный – прибыть в дивизию,
И исполняющего эту миссию
Повара нашего, надевшего китель…
Гостей убегающих…
И я, как зритель
Летнего кинотеатра,
Была как призма,
Полная этого дивизионизма.

III

А после были гроза и ливень,
Я спустила две бочки наполовину,
Они наполнились снова – всклень,
Идти и спускать их опять - было лень.
Успела я все из беседки убрать,
Гостей разместила на полках - ждать.

Дождь бил по крыше старого дома
Так громко, что это на фоне грома,
Скрипящих рам и дрожащих стёкол,
Визжащих флюгеров всего поселка
Звучало, как вагнеровская увертюра.
А утром всё стихло, лишь слышно: «Юра! Юра!
Где же ты? Товарищи! Спать надо дома».
На фоне весьма отдалённого грома
Это было, как в пьесе Шекспира,
И я ожидала выхода мокрого короля Лира.



IV

«Никогда, ни в каком периоде бытие
Не служило прямым выражением того,
Что вызывало его к жизни, -
Иначе не было бы этой вечной таинственной тайны,
Составляющей суть всего мирового процесса» -
Сказала нам Ольга**, моя умнейшая гостья.

V

Листали с гостями чужие альбомы:
«Провожаем повара Виктора ТурОва» -
«Он?» - «Нет, не он!» - и снова
Листали, искали, и вдруг –
Верьте, не верьте,
Я получила в большом конверте
Записку: «Прошу сохранить мою книгу.
Особенно прошу: никому про арфу».

                VI

Мои святые! София, Савва и дочь его Марфа!
От волнения я обратилась к Руссо, Ламартину и даже к Лагарпу,
Воспитателю Александра Первого и в.к.Константина Павловича,
И наконец - к статье об арфе:


  "Во время истерии охоты на ведьм в Европе, начавшейся в XV и закончившейся в XVIII веке, в протоколах можно было увидеть такие вещи: «Иногда дьявол играл на арфе, пока ведьмы ели, потом они водили хоровод»".

* - Заглавие стихотворения "Благоухающие облака бесед" – строка из дневника Джона Фаулза
**  - цитата из книги Ольги Фрейденберг.