Продолжение истории о заблудшем фермере

               
         Артёмке Курицыну не спалось. То ли самогон, употреблённый накануне вечером по рекомендации знакомого агронома,  был не качественным, а вполне вероятно,  сумбурные мысли, одолевавшие в последнее время лысеющую голову, а может и всё вместе мешало. Так и проворочался всю ночь, а к утру, как это чаще всего и происходило в последнее время, зычно захрапела жена. От чего заснуть хоть на пару часов не было ни малейшей возможности. Артёмкина супруга волшебным  образом раздобрела, после потери супругом всего огромного хозяйства,  превратившись из стройной красавицы и революционной спутницы настоящего фермера – комиссара в весьма крупную и постоянно ворчащую и крикливую  бабу. Но Артём не обижался, либо скрывал собственное недовольство, боясь получить очередную оплеуху и напоминание о потерянном богатстве. Что и говорить, некогда зажиточный фермер, имевший огромное хозяйство с приличными угодьями и даже собственными лавками и магазинами, мясо перерабатывающим заводом и видами на высокую партийную должность.  Но так уж случилось, что всё,  абсолютно всё было потеряно, из-за неуёмного желания Артёмки стать самым главным коммунистом всех окраин и земель.  После клятвы, данной во сне хозяину мавзолея, быть по-настоящему верным идеям пролетарского равенства,  фермер Курицын, проснувшись, обнаружил себя бедняком, причём голым, но с портупеей. Только  жена Артёмки, в одно мгновение, после сна, будто бы проглотив всю сельскохозяйственную мощь фермерского хозяйства, переформатировалась в огромную деревенскую женщину, гоняющую мужа за нерадивость и пьянство. Артёмка боялся своей Эльвиры.  Если раньше в порыве страсти он мог назвать её Эллочкой, то теперь же исключительно Эльвирой Сергеевной.
     Так и лежал Артёмка на краю кровати в крошечном флигеле, удивительным образом сохранившемся, после сказочного исчезновения всего хозяйства. Было видно в окошко, как во дворе, по грязи,  мимо разбросанных редких куч  помёта и навоза, прогуливались несколько куриц. Некогда гордость Артёмки огромный петух, общипанной особью непонятной породы пошатываясь,  сидел на изгороди.  Совершенно  без звука и с какой-то петушиной грустью во взоре.
    А во флигеле тем временем Артёмка пытался, преодолевая похмелье, выстроить мысли хоть как-то ровнее. Но они осенними мухами, продолжали назойливо летать и  биться о стенки черепной коробки. Не выдержав хаотичного мыслительного процесса, Артёмка заговорил вслух, закурив перед этим дешёвую папиросу:
- Да, уж! Вот какого чёрта я тогда стал разговаривать во сне с Ильичём? Тьфу-тьфу, не буду ругаться. Нельзя чертей упоминать! Говорят, Иисус был главным коммунистом, первым вступил в партию, так что, сам я виноват. А с другой стороны, ну, виноватый я, а толку-то! Вот ведь всё потерял. И что дальше?
    Глубоко затянувшись дымком папиросы, Артёмка неожиданно почувствовал, как одна мысль в его изрядно опустевшей от длительного пьянства голове, зацепилась внутри за стенку черепной коробки и стала что-то тихо нашёптывать. Поначалу ничего не поняв,  Артёмка сильно напрягся, и в тишине, периодически возникающей между храпами  Эльвиры, отчётливо услышал картавый голосочек Ильича:
- Что, товарищ Курицын? Горюешь? Знаю! А такая вот доля коммуниста – всё разрушить, просрать, а потом в чертовски трудных условиях выполнять архи важные задачи. Ну, так вот, товарищ, Артём, теперь слушай. Есть один товарищ, способный  заменить тебя. Ты оглянись он ведь совершенно рядом с тобой!
      Артёмка даже поперхнулся дымом и стал надсадно кашлять. Но думать стало легче,  что и вылилось вновь в  диалог с самим собой:
- И кто же это,  интересно было бы узнать? Кто-то чужой рядом со мной?
Но, не успев домыслить,  Артёмка содрогнулся от рыка уже проснувшейся Эльвиры Сергеевны, слушавшей похмельные бредни мужа:
- Ты что, недомерок, совсем ополоумел от самогонки своей? Что значит: «и кто это чужой рядом со мной?»  Значит, я чужая? Лишил меня всего, а теперь  задумал хитро извести?
Не дав договорить, во избежание грядущей физической расправы, Артёмка Курицын быстро затараторил:
- Что ты, что ты, Эльвира Сергеевна! Я тут придумал кое-чего, вот послушай…
Но, уже в свою очередь, не дав договорить своему субтильному благоверному, Эльвира влепила прямо в лоб всей своей тяжёлой пятернёй солидную оплеуху!
- Вот гад! Придумал он! Ты помнишь, что ты напридумывал с этой вонючей буйволятиной? А кто тухлую курятину под видом свежей продавал? А? Я тебе говорила, давай тушёнку наварим! Так нет же, бизнесмен хренов, продам, как новую!
    Артёмка вжался в кровать, а разъярённая Эльвира тем временем с ещё большей пролетарской энергией разгорячённой фурии, придвинувшись толстыми губами прямо к  красному лбу мужа, продолжила:
- А может тебе напомнить, как ты воровал электричество у соседей? План ГОЭЛРО, план ГОЭЛРО, так завещал Ильич! Где этот твой советчик?
   Артёмка икнул от  неожиданности и почему-то указал на голову:
- Там он сидит! Сам слышал, советы давал. Он это, картавил сильно!
    Но это было последнее, что мог позволить в качестве оправдания Артёмка, Эльвиру было не удержать. Она вскочила с кровати и стала носиться, на сколько это было возможно, по флигелю, мелькая огромными,  розовыми труселями перед испуганным взором мужа:
- Скотина! Совсем допился! Там у него Ильич! Ты про вождя вспомнил! Да, ты даже не помнишь, сколько у тебя детей! Вот скажи мне, сколько и кого я тебе родила? И выкини эту гадскую папиросу, дышать нечем!
  Артёмка совершенно растерялся и беззвучно шевеля губами,  стал считать на пальцах: 
- Один, два…  Три!
    Но вдруг, словно дёрнувшись    от   удара током, заверещал:
- Эльвира Сергеевна! Нет же! Четверо их,  кровиночек моих! Всех до одного в броневике состругал, помнишь, как мы с тобой в моём революционном авто кувыркались!
     Сказав это, Артёмка осёкся, осмотрев Эльвиру Сергеевну, после известных событий ставшую значительно крупнее, чем даже его пролетарский броневик. Эльвира, правильно оценив взгляд мужа,  собралась уже ринуться в отместку в атаку, но тут в окно флигеля резко, раскрыв створки, просунулась голова однорогого и  тощего буйвола, последнего из всего многочисленного стада. Эльвира взвизгнула от испуга и отскочила от исхудавшей бывшей гордости фермера. Буйвол же молча, пожевав зелёную занавеску, видимо приняв её за лакомство,  напустив слюней, вскоре исчез. А в открытом окне чуть поодаль  Артёмка  увидел своего бывшего агронома. И в этот миг мысль с голосом вождя всемирного пролетариата подсказала, что делать дальше:
- Эльвира Сергеевна! Вспомнил – закричал Артёмка.
- Я не пойду на выборы на главного коммуниста. Я знаю, знаю, кто станет им и  нам,  потом поможет вновь нажить богатство! Агроном! Агрономушко мой бывший! Он ведь, как Ильич лысый и ещё его папа юристом был!
      Артёмка Курицын вместе с женой носились по флигелю, прыгали на  кровати. Во дворе кудахтали худые куры. На крыльце флигеля сидело пятеро детей Артёмки, не досчитался всё – таки папашка. Да, это и неважно уже   было. Будто бы в подтверждение этого однорогий буйвол замотал согласно головой. И тут, долгое время молчавший петух, вытянув худую и изрядно общипанную шею,  истошно закукарекал, размахивая куцыми крыльями и рассыпая последние перья. Словно по боевому сигналу из флигеля выскочил Артёмка в одних трусах, но с портупеей и ловко вскочив на перевёрнутую  ржавую бочку, громко закричал, сильно картавя и  знакомым жестом вождя пролетариев,  указывая рукой  в сторону агронома:
- Товарищи! Революция, о которой так долго говорили большевики, свершилась!