Сказка про Васку

     Сказка- начинается зачином-
первобытный жанр литературы.
Благородого гуся перо очиним,
слов с напёрсток, как с гуся воды,  в натуре.

Умакнём  перо, поставим кляксу,
тощим языком, худою рифмой
мы расскажем  про да Гамму, он же Васко-
чистый хит про волны, драки, рифы.

 Жили-были в Португалии далёкой
их величества король да корлева.
Помаленьку расцветало одиноко
генеалогическое древо .

К королю судьба благоволила,
пил мадеру, лопал ананасы,
 у него, как в Греции , всё было,
а на чёрный день- реалы под матрасом.

Королева- ангел, белокура,
красотою наповал разила.
Люди брешут:
             - королева- курва.
Это ложь. Всего - то трое было:

конюх, камергер, да взвод гвардейцев,
это- мизер, скажет вам картёжник.
Врут придворные, клевреты с чёрным сердцем.,
шлях бы трафыв болтунов пустопорожних.

Грешный мир покрыт фальшивым блеском,
а она чиста, короче- дива,
баловалась безопасным сексом,
защищая честь контрацептивом,

хоть на стороне, зато без шума,
то в палатах, то под крышей, где стропила
ей бы в государственную думу-
всех бы чистотой перехитрила.


  Их величество столь царственно ступали,
заиграли трубы и виолы,
гоголь-моголь их величество вкушали,
запивая местной кока-колой.

И  оне жевали листья коки
всеми тридцатью двумя зубами-
нравы были уж не так уж строги-
нынче же не забалуешь, между нами.

Во дворце сей день балы давали,
веселилась знать- на то и сказка,
каблуки дымились, но плясали,
и плясал, конечно, бабник Васко.

Суверен повёл державной бровью,
из сознания извлёк  благие мысли ,
и сказал, отбросив многословие:
-будя, наплясался ты надыся.

-Сколько баб испортил! Все в декрете!
Отправляйся за ванилью да корицей,
чем плести восьмёрки на паркете.
Чай не балерун, не Цискаридзе.

Аз есмь сувенир... подводит память...
сутенёр... нет -суверен конечно,
тяжкий крест- таким народом править,
знает каждый встречный-поперечный.

Пошукай-ка по сусекам в Индостане,
морду кирпичом, ступай к причалам-
чин из сундука  тебе достану,
станешь , Васко, цельным адмиралом. 


 В  старом сундуке, в тряпье и хламе
завалялись  ветхие  бумаги
(нет, не манускрипт и не пергамент),
штормы пережив и передряги.

Кто-то из да-Гамовых мерзавцев
на умеренно цензурном португальском
описал- с рисунками в абзацах-
эту  одиссею в ярких красках:

 " Глобус круглый, звёзды все на месте,
но мы чегой-то заблукали, заблудили,
Лиссабон, конечно, стоит мессы,
но не так, чтоб мы на дне почили.

В чёрном, чёрном море-окияне,
чёрном, как туземец или вакса,
среди диких волн, в сплошном тумане,
плыл первопроходец, он же Васко.

На камзоле ни зола, ни позолота,
не по осени считают каравеллы,
а корсар-oн рвань, бастард,  босота,
очумевшая душа в пропащем теле.

Плебс из воска  - вяленое мясо,
а  пират- из обожжённой глины ,
а  гончар- он божьим именем сказался ,
знать, у Яхве есть на то причины.

Вкривь и вкось,  плывём напропалую,
горизонт замызган солью, потом,
в ниточке от смерти, аллилуя,
а  добыча врозь, а лихо- оптом.

Смерть мы дразним , солоно хлебавши,
спим на досках, тюфяках прогнивших,
мимолётная обитель душ пропащих,
племя первых и вторых , и третьих лишних.

Чёрным знаменем колышатся знаменья,
отсырели королевские штандарты,
разрывая ритм сердцебиенья
стонут снасти и трещат канаты.

Ни на йоту,  ни на ноту , ни на гамму
от загубленных судеб не отступиться,
нынче твоей музыкой, да Гама,
как чумою можно заразиться.

Крестников повяжем истой верой,
тыча в небо средними перстами,
золотым тельцам родня- химеры
в тридевятом царстве- Индостане.

Океан недвижен под луною -
умбра чёрная с отливом чернослива.
Крабы (по червонцу) ходят строем,
Пена белая, как будто в кружке с пивом.
 
Джунгли. Странный звук за горизонтом.
Крабы вылезли из волн поближе к свету.
Сто туземцев , наширявшихся озоном,
пляшут танго, а сто первый где-то

тоже вусмерть, но при всём при этом
думает:
            - сомнений нет, что я бы
рисовал клешнёю бы портреты
на песке, кабы  родился  крабом.

Здеь под карамельным небосводом-
карнавальные до помраченья краски,
обезъяны водят хороводы,
и рычат Шерханы для острастки.

Командир бранится что есть мочи,
междометия горячий носит ветер,
опадают звёзды среди ночи.
Гвозди делать бы из этих междометий ,

или мастерить из них подковы -
простакам на шею пригодится,
миражи- ничто, а жизнь сурова,
и не пей водицы из копытца.

Не влезай- убьёт,  на светофоре
неча щёлкать клювом, не в зверинце.
Под стрелой не стой себе на горе,
рубль- не деньги, курица не птица.

И текут по шкуре пот и слёзы,
и природа здесь не внемлет богу ,
и на хрена нам, говоря презренной прозой,
и туземная земля, санскрит и йога.

Что ж, слезами телу не поможешь,
минус к минусу, пират порой в накладе,
в сумме- с головой расстаться можешь,
если тело с головой в разладе.

Голова же судит однобоко,
если видит в теле перспективу:
-предъяви мне ксиву, ради бога -
пропуск в рай  коль хочешь  жить красиво.

-Эй, приятель, шевели мослами,
только помни правило простое:
твоя шкура - не мешок с костями
впрочем, и она не много стоит.

Детектива, асисяй, охота,
шмон, и асисяй, и детектива:
доведёт до энуреза и икоты
не найти брульянты перспектива.

-Жэ нэ манж, за сленг прошу пардону,
где ловить мышей , раджу унюхать?
Не учили географию в Сорбонне-
мы в  учении ни рылом и ни  ухом.

Где раджа с его Шехерезадой?
Или, как там? Шамаханскою царицей?
Ищем те брульянты месяц кряду,
не пора, старшой, остановиться?

Где бы в джунглях  встретиться с раджою?
Загрустишь, конечно, поневоле.
Чтобы нюх не разъедало ржою,
нужно зелье с аглицкою солью.
 
Пронесёт как будто от  клистира,
нюх пробьёт да утолит  печали-
есть и  яма вместо тёплого сортира,
и  под пальмою  жилище , пан начальник. 

А старшой всё продолжает материться,
поминает короля  и маму.
Попадёшь с таким вот за границу-
и потом не оберёшься сраму.

Это- вкусам низменным потрафить,
это же  вульгарно и абстрактно,
это всё равно, что Голиафу
биться не с Давидом, а с Гераклом.

Это, я скажу вам куртуазно,
граждане, хоть вы косноязычны:
-этот моветон и есть зараза,
это нам, пиратам, неприлично. 
 
Топаем в пыли, жара и мухи,
привидения- сыны ошибок трудных,
призраки и просвещенья духи,
рома нет и на душе паскдуно.

Коротко ли, долго ли , но всё же
мистика черты приобретала ,
что- то будет, чуяли мы кожей,
кончился кураж и прыть пропала

Но да Гамма чёртов был на взводе,
вусмерть очумел без женской ласки
и орал при всём честном народе:
- где  же брулианты - соль всей сказки
 
Вдруг нарисовался бомж индийский,
божий одуванчик, божья ветка:
- не прошу на пиво или виски,
угости, да Гамма, сигареткой ,
 
он мистическим горел при этом светом,
и прицелился да Гамма взглядом строгим,
вынул из кисета три мушкета,
чудо португальских технологий.

-Все святые нынче мне порука,
божий человек, моё ж ты солнце,
"Philip Morris" нынче рубь за штуку,
а на барахолке - по червонцу.

Так давай же разойдёмся миром,
не крути мозги мне  всяким вздором,
угощу изысканным "Памиром"
и забористым , как ругань, "Беломором".

Где ж интрига? Вот она интрига:
мать честная, будет интересно,
грудь по петушиному он выгнул-
даже панцирь с тихим звоном треснул.
 
И сказал он речь , клянусь мадонной,
даже попугаи прослезились,
переплюнул даже Цицерона:
- овцы, вы от пастыря отбились.

Не с мечом пришли, но с партитурой,
нам нужны не скальпы, а брульянты,
мы ж посланцы гумманизма и культуры,
вроде как певцы и музыканты.

Так давай раскурим трубку мира,
топоры зароем- будет праздник!
Мы вам-  " Philipp Morris", очень мило,
вы нам - бруллианты : все в экстазе.

Спохватился и подумал он: конечно,
пересёк три моря, две границы ,
потому повёл себя небрежно:
это ж не индейцы, а индийцы.

Местные- в анабиозе, быть бы живу.
Но успели сделать  дырку в карме.
А из облаков сторуий Шива
угрожает двумястами кулаками.