Серебряные склоны

     От автора (Великое и малое)

   Если Тинторетто выбрал себе имя, означающее "Маленький красильщик", то что подойдет мне?
   И если "Я себе не нравлюсь" говорил Святослав Рихтер, как могу себе нравиться я?
   И если Микеланджело считал мир неисправимо испорченным еще полтысячелетия назад, что могу сказать я?
   Не судите строго.

   Плен

Мои порывистые чувства,
Как облака, всегда другие -
То перистые до беспутства,
То кучевато-грозовые.

В них свой особенный порядок,
Он никогда не одинаков,
Без ровных планов, линий, складок
И предсказуемости знаков.

Мои разрозненые мысли,
Как сети после шторма злого,
В них нити тонкие обвисли,
Волной лишённые улова.

На гладь спокойную, я знаю,
Не выскользнуть мне с прежней ношей,
И смирно лавры пожинаю
Неволи, ставшею хорошей.

      Oригами

Бумага, слова, oригами -
Души беспокойной отрада.
За жизнь я цепляюсь стихами,
Мне многое высказать надо.

Молю своeвольную лиру
О том, чтобы рифмы играли,
Парил над песками папирус,
И пели лугам пасторали.

О том, как своими словами
Я выдохнуть мог горечь дыма,
Когда жгут мосты, пляшет пламя
И пеплом стучит Хиросима.

Там девочка, следуя старым
Легендам больничного склепа,
Нам всем доказала - пожары
Страшны, но над ними есть небо.

Журавль за журавликом стаей
Летели с надеждой стомильной,
И жизнь продолжалась, не тая,
И смерть не казалась всесильной.

Когда я, слепой от урона,
Метался, не зная дороги,
Вели по Серебряным склонам
Меня непослушные ноги.

Вошёл я в приют незнакомый
И сердце черстветь перестало,
Казались родными хоромы
И лица, и нет пьедесталов.

Невольно щемящие строки
Сплетались в надежду умело,
И странные тонкие токи
Пронзили усталое тело.

Мне так поделиться хотелось
Движеньем души с мастерами,
И всё, что в груди накипело
Свернулось в строфу-оригами,

Созвучную, как пахарита,
Испанскaя страсть Унамуно,
И Кэрролл с которою скрытно
Искал в Зазеркалье фортуну.

Какие простые начала
Прекрасного скрыты в листочке!
Дыхание вечности в малом,
В одной поэтической строчке.

Нет низкого в мире высоком,
И истина - здесь, где-то рядом,
Уйдёшь к ней с маркизом де Садом,
Вернёшься с Бальмонтом и Блоком.

Не бедами, болью, грехами,
Не скорбным крестом у часовни -
Запомни поэта стихами,
Листком оригами запомни.

     Настоящее

Твой вечно взволнованный внутренний мир
Заезженных истин и будничных игр
Прибежище неподходящее -
Не настоящее.

Что искренне радует, тут же саднит,
Обид не прощает и вместе хранит
С возвышенным горечь растерянно -
Но преднамеренно.

Тревожную линию замкнутых губ
Сменяет улыбки расплывчатый круг,
А где-то сомненье пугливое -
Снова фальшивое?

А если взорвётся любовный тротил,
Осядет на дно заблуждения ил,
С ним чувство утраты щемящее -
Где настоящее?

В отчаянном поиске родственных душ
Находишь лишь тех, кто, хотя бы, не чужд
Волнению сердца прекрасному -
Пусть и напрасному.

Своей необычности страх и восторг -
Двух собственных демонов яростный торг
И таинство непреходящее
Здесь - настоящее.

     Страх
                Пока в тоске растущего испуга
                Тесниться нам, живя, ещё, дано
                И. Анненский

Благополучный, пристойный, успешный,
Непотопляемо-скроенный внешне,
Ежеминутно с достоинством прячу
Страх неудачи.

Знаю, ничто мне унять не поможет
Волны пугливых сомнений под кожей,
Только настойка на старых кореньях -
Боль поражения.

Щедро даю ядовитый напиток
Тем, кто не менее стоек и гибок,
Ну и немного храню для закваски
Будущей встряски.

Весь обжигаясь от вывертов скверных,
Перехожу постепенно, но верно
От утешительно-лёгкого пьянства
К злому упрямству.

Видимо, есть рецептура успеха,
А для других - неуспеха прореха,
Козням судьбы не сдаваться на милость,
Взял - и сложилось.

Мне запрещает в незыблемость верить
Бьющий из самых глубин страх потери,
И опекаю я без перебора,
Всех, кто мне дорог.

     *****

Напоминают сыновья
Нам о застенчивом апреле –
Краснели щёки от вранья
И от раскаянья горели.

Бродили винные пары
Над целомудренным покровом,
И каждый искренний порыв
Скреплялся жестом или словом.

Сгущались краски на холсте
Недорисованных идиллий,
И были колеры не те,
И не такими кисти были.

Теснились мысли в тупике
Необъяснимого упрямства,
А осторожный этикет
Корил нас духом окаянства.

Что видят взрослые? Одни
Былые сцены, да святыни,
Идут на смену наши дни,
Не повторимые другими.

Не знали мы, что за углом
Нас те же страхи поджидали,
Темнел негаданный излом
Или обрыв витка спирали,

Когда совсем неуловим
На темном фоне лучик света.
Свернём к родителям своим,
Послушно спросим их совета.

  *****
             "И это пройдёт"

И снова сердце замышляет праздник,
И снова ты, как маленький проказник,
Подтаявший промериваешь лёд.
Он слаб и под ногами просядает,
Но лёгкий треск тебя не напугает,
Так весело, а значит - повезёт.

Ты сам студил стремительные годы
И прятался от солнечной погоды,
Наслаивая сумрачные дни.
А за рекой, совсем неподалёку,
Вдогонку изумрудному потоку
Мерцали потаённые огни.

И вот на склоне собственного века
Ты высветишь другого человека
И ощутишь забытое тепло,
Которое до трепета знакомо.
Оно в душе таилось невесомо
И никуда, как будто, не ушло.

А ты привык к полуденной прохладе,
К затишью в доме, птицам в палисаде
И радуешься вольным облакам.
И надо ли опять нетерпеливо,
Под веянием странного порыва
Стремиться к неизвестным берегам?

Оставь, дружище, страхи без ответа,
Tоропит продолжение сюжета
И случай тайно очереди ждёт.
Пока поют весенние оркестры,
Отсрочим окончание фиесты
Под музыку  "И это не пройдёт".

     *****

Мы на азарте взращены -
Зимою - лыжи, летом - прятки.
Не замечая седины,
Летим по жизни без оглядки

К чему нам мерные шаги,
Когда мальчишеские пятки,
Сверкая наперегонки,
Ломают чинные порядки.

Едва заметный перевал
Растёт и море открывает,
А там шальной солёный шквал
Хмелит - и лучше не бывает!

Уж скоро вольная волна
О дальний берег разобьётся,
И примет новая страна
Беспечного землепроходца.

      ******

               Во времени - безбрежном море
               Возможность острова вдали
                М. Уэльбек

Ни Музыка Её Высочество,
Ни восхитительный Парнас
Не могут отдалить от нас
Возможность одиночества -

Той точки на просторе карт
Слегка коснётся старый бард
Негромкой рифмой грустных слов
И между близких островов

Под непрестанный чаек крик
Возникнет званный материк -
Пустынен, зыбок, невесом.
Он ждет и там твой новый дом,

Твоих далёких дум приют,
Где вновь влюбленные встают
И словно манят в мир огней
На склоне уходящих дней.

        *****

Нельзя прожить без приключений,
Без мимолётных увлечений,
Без драк.

Валюту разменять на гроги,
Зажечь искру в глазах нестрогих -
Ну как?!

Вновь испытать восторг любовный,
И потерять сто тысяч кровных -
Пустяк.

Опять найти сюжет капризный,
Продлить забег по кругу жизни -
Вот так!

       *****

До чего хороши
Эти тонкие звуки:
Донный выплеск души
После долгой разлуки,

Писем трепетный тон
В ожидании встречи
И томительный стон
Рук, взлетевших на плечи.

      *****

Когда я нежно целовал
Твои ладони, губы, плечи
Груди пленительный овал -
Я медленно лишался речи

И невпопад произносил
Признанья побежденной страсти,
Я полoн был веселых сил,
Но медленно лишался власти,

И бесконечно уступал
Призывам царственного лона,
Сгорал и снова оживал
От повелительного стона,

Не сожалея ни о чем,
Не чувствуя грядущей боли,
Открытый собственным ключом,
Я медленно лишался воли.

      *****

Твой город полон предсказаний,
Фантазий вольных, снов из детства
И постоянных ожиданий
Такого же добрососедства.

Он пригласил меня на праздник -
Cумбурный, страстный, зазеркальный,
Стремительный, как Медный всадник,
И подарил мне сон реальный.

Твой город, где меня не знают,
Но ждут с отчаянной надеждой
И неизвестность прикрывают
Ночной, причудливой одеждой.

      Е. И.

Её эрогенные зоны
Рассеяны в розовом поле.
Досадные речи и стоны
Звучат, как призывы к неволе,

Чужие охочие руки
Не трогают пленное тело,
А мысли томятся в разлуке
С Эдемом, где лето звенело,

Где плавились хрупкие плечи
Под нежным и жарким напором,
И стойкий от зноя кузнечик
Скакал по невинным просторам.

Что голос мой грубый пробудит
В безмолвии пролитой страсти?
Бестрепетны губы и груди,
Тибетская нить на запястье.

     E. P.

Ряд чёрно-белый,
Звуки цветные,
Голос несмелый,
Мысли шальные.

Ряд бело-чёрный,
Может быть, рядом
Гость непокорный
С пристальным взглядом?

Или привычно
Можно быть близкой
С кем-то обычным
Из общего списка?

Клавиш сиянье,
Музыка лета,
Ты в ожиданьи
Редкого цвета.

   Расставание

Расставания трещина,
То ли тень, то ли свет,
Улыбается женщина
И всё смотрит мне вслед.

Словно ниточка тянется
И не рвётся никак,
Всё родное останется,
А чужое – в овраг.

А плохое и не жило –
Полетел камень с плеч,
Только солнышко нежило
Да певучая речь.

И улыбка запомнится
Теплым, светлым пятном
На экране бессонницы
В ожиданье смешном.

     Сомелье

Не называй меня капризным –
Я просто знаю толк в вине
И в неспокойной нашей жизни
Предпочитаю пир войне.

На вираже эмоций пылких
Я, как заправский сомелье,
По рангу выстрою бутылки
На эвкалиптовом столе.

Среди изысканных напитков
Мне дорог свой привычный брэнд,
В нём нет навязчивости прыткой
И выдержка, как комплимент.

Хочу в душистом саперави
Найти единственный букет,
Что послевкусие оставит
Во мне на много зим и лет.

Пускай уж выпито немало,
Смеются блики на стекле,
A в самой глубине бокала
Горит гранатовый браслет.

Родною близкою рукою
На счастье мне оставлен он,
И как пленительно покоен
Хрустально-колокольный звон!

Не осуждай меня под призмой
Гламурных брызг в чужой стране,
Я просто прячу прозу жизни
И хмель души приятен мне.

      *****
              Но страстно в сумрачную высь
              Уходит рокот фортепьянный
                И. Анненский

С лёгкой руки пробудился несмело
В час предрассветный поток чёрно-белый
И устремился к созвездиям Листа
За безымянной звездой пианиста.

Вдаль убеганьем рассеяли звуки
Сумрачный свет бесконечной разлуки
И обещаньем таинственной встречи.
Вот и погасли усталые свечи,

Город очнулся от сна. Зашумели
Из разношёрстных машин карусели,
Гулом наполнились стройки-корыта,
День заражая вибрацией быта.

Но подчиняясь неведомым гидам,
Их неземным, потаённым флюидам,
К небу уносит идиллия Канта
Чуждого волнам иным музыканта.

     Творчество

Потерян тот, кому знакомо
Задумчивое прохожденье
От обречённости Содома
До дальней Мекки просветленья.

Потерян для своих знакомых,
Не улетающих в пространства,
Где все сомнения весомы
И нет законов постоянства.

Там, где в мучительных метаньях
С отчаяньем, достойным Йова,
Рождается из подсознанья
Одно-единственное слово,

Задумка, образ – так, подсказка
До гениальности простая,
И начинается завязка,
Цветами радуги играя.

Души взволнованной движенье,
Воображеньем разогретo,
Как волн евангельских кипенье,
На полотне у Тинторетто,

Когда мятежный он и тонкий,
Презрев обыденности шлеи,
Свою надежду, как лодчонку,
Швыряет в море Галилеи.

Высоким замыслом объята,
Назло сооблазнов праздным феям,
Она в отцовские пенаты
Вернётся с творческим трофеем.

Свободен тот, кто в дни лихие
Открыто пишет, и рискует,
И не потерян для стихии -
Она в крови его ликует.

      A. A.

            Художник нам изобразил
                О.Мандельштам

В извечной чистоте камней,
В иконной благости мозаик
Мерцает зов минувших дней
И никогда не исчезает.

Художник нас соединил
С источником Христова братства,
Где б мы могли набраться сил
И до Голгоф своих добраться.

Чтобы под бременем судьбы,
Влачась, как прежде пилигримы,
Мы не сдавались без борьбы
И берегли своих любимых.

И как бы ни была горька
Ирония души и тела,
Теплом пульсирует рука
На кварце розовато-белом.

      Джаз

Кому под семьдесят, кому и более,
Всё нет покоя старой школе,
Переполняющий их джаз
Рождают, будто в первый раз.

Тромбон, осипший с перегару
Поехал в чистые тона,
Поддразнивая бас-гитару:
"Поддай-ка жару, старина!"

И та откликнулась достойно
Отпадным рифом прежних лет,
Вслед завибрировал забойно
Всепроникающий кларнет.

Берёт немыслимые ноты
Сорокалетняя труба,
Ударник вторит: "Что ты, что ты,
Ещё крепка твоя губа!"

Сакс успокаивает резвых
Ноктюрном гарлемской луны
Под плеск не бьющейся о нервы
Привольной клавишной волны.

Нет ни малейшего препона
В согласии свободных душ
Противников попсы, шаблона
И прочих музыкальных луж.

Всевозвышающей натуры
Здесь прячется простой секрет,
И неказистые фигуры
Сливаются в один портрет

Нью-Орлеанского искусства
Хранителей на смене фаз.
Меня не оставляет чувство,
Что слышу их в последний раз.

     Диксиленд

Мне дорог заграничный плен
И свой совсем не угрожает,
Когда свободный диксиленд
От несвободы пробуждает.

Тут кроется чудной эффект
Улыбки на лице тревоги,
Надежды медленный разбег
На неизвестности дороги.

Светла становится печаль
И грусть уносится куда-то,
Как будто медная спираль
Владеет даром Гиппократа,

Наверчивает в сорок рук
Доверчивому иноверцу,
О том, что миром правит звук,
Вибрируя от сердца к сердцу.

      Сюр

Марсианское небо дочерней страны
С одиноким портретом ярко-красной луны,
С фейерверками туч в освещенной дали
Поражает, как сюр Сальватора Дали.

Пусть отравлена память и не выведен яд
Ложных переживаний, незабытых утрат,
Есть реальность другая и признаться не рад -
Там страна дорогая, а не тянет назад.

Как на выжженном поле на одной из картин,
В предвкушеньи неволи остаешься один,
Зноем срезаны ветки и согнут циферблат,
Заплутавшие стрелки то идут, то стоят.

Всё сильнее каленье и всё ярче мечта -
Вот расплавится время, а за ним пустота,
И духовное бремя растечётся, как ртуть,
В это злое мгновенье взять бы и заглянуть...

Утром солнце мазками лунный диск серебрит,
Желтизною обрамит - красота не горит!
И навстречу изгнанью они вместе скользят,
Отрицая инь-яня основной постулат.

Весь абсурд понимая без бретоновских линз,
Принимаю тебя, чистый сюрреализм!

     *****

Я делаю всё от души -
Играю, версачу*, пишу ли,
Плюю на чужие шиши
И жизнь не ругаю в загуле.

Люблю провожать старый год,
А свой старый год не люблю я,
Арбузы жую в полный рот
И в тундре видал чистоплюев.

Никак не стареет душа,
А взмолится - без акушера
Заменим её неспеша,
Узнать бы - какого размера?
____
   * производное от Версаче

     *****

Офицеры - мойщики,
Лётчики - таксисты,
И не дальнoбойщики,
И не декабристы.

Не в насмешку посланы
За морскою солью,
И не властью сосланы
Надышаться болью.

Никому не нужные,
Кроме самых близких,
Оказались в южных
Штатах австралийских.

С нолика, по гвоздику,
И зима - чужая,
Радуются дождику,
Ёлку наряжая,

Стол, соленья хрусткие,
Ждут - пробьют куранты,
Наши парни, русские,
Хоть и эмигранты.

     Пленники
 
       То судьбы, коим нет целенья
                Ш. Бодлер

Мы, разные от пят до темени,
Всего лишь пленники у Времени,
Сжигающие ночи-дни
   в извечной топке,
Где нет ни долгих судеб, ни
   коротких.

Так дружественно с малолетства,
Неспешно, что-то вроде средства
Для излечения сердец
   от ран глубоких,
Оно предстанет под конец
   жестоким.

Пропустит равнодушно Время
Искру возвышенных творений,
И романтический сюжет
   углём пылится,
Окрашивая в тёмный цвет
   страницы.

Остудит пыл ночных признаний,
Вдруг вырвавшихся из гортани,
И тихий благодарный смех
   тьмы не пробудит,
Уж не волнуя больше тех,
   кто любит.

Исчезнет луч былой надежды -
Ничто не будет так, как прежде,
И жизнь, как странное кино
   из старых серий,
Другим досматривать дано -
   кто верит.

Не спутником, не укротителем,
А долгожданным исцелителем
Слепых - и в этом их вина,
   и мера муки,
Уводит Время в мрак, как на
   поруки.

     Покаяние

Прости, Господь, за суету,
За то, что мчусь, подобно белке,
Раскручивая на лету
Свои колёсные проделки.

Что голос мой фальшив и слаб
И правду высказать не хочет,
За то, что наслаждений раб -
Во мне и всё ещё хохочет.

Прости, что песню не сберёг
И почерк чистый, без помарок,
Прости, что к Ней был слишком строг
И Дар Твой принял за подарок.

И от уныния спаси!
Избавь от ложных представлений,
Печальный отблеск погаси
Всех неоправданных сомнений.

Прости за сдержанность души,
За скупость чувств к чужим и близким,
За то, что немощность страшит
И небо кажется мне низким.

Что не летаю я во снах
И наяву среди народа,
А где-то в солнечных волнах
Осталась детская свобода.

С тем озорным самим собой
Хоть мельком повстречаться мне бы,
Ведь дни проносятся гурьбой,
Был настоящим ты иль не был?

      *****

Пока не поздно, выплесну словами
Свою любовь к обители живых,
Слепую нежность к тысячам созданий
Простых и малых, сложных и больших.

Ступлю во дворик - травка веселится,
Скользит стрелою маленький лизард,
На ветке радостно щебечет птица
И полон жизни весь цветущий сад.

Когда б я мог понять язык зелёный,
Расслышать тайный шёпот лепестков,
Я, с детства небесами окрылённый,
Как ласточка, летел на каждый зов.

Я б пил нектар из алых губ магнолий,
Горланил песни, радуясь весне,
Терял перо, спасаясь от неволи,
И вновь парил в желанной вышине.

Мне б окунуться в половодье цвета
И раствориться в зелени лесов,
Не дожидаясь скорого ответа
У своего хранителя часов.

Я жизнь люблю в единой ипостаси 
И ненавижу немощность и тлен,
Когда нет света, музыки, нет страсти,
И воздух рвёт тревожный звук сирен.

Вам дань нужна, настойчивые годы?
Берите весом, этого добра
Уже не жалко. Только у природы
Мне одолжите больше серебра.

Раскройте ветру замкнутую душу -
Я доверяю песню небесам,
Приму любое таинство, не струшу
И волю дам непрошенным слезам.

Пускай сквозит обида жгучей солью 
Из самых запорошенных глубин
К весне, садам и певчему раздолью -
Кругом гармония, а я один.

Один ли? Веером кружится птаха,
Как словно весть доносит серафим: -
Блаженствуй, сын тайги, не стоит плакать:
Пока ты не оставлен и любим.

      Утром

Я встречаю ветер лёгкий и свободный,
На рассвете окна в спальне растворив:
"Унеси покой мой ни на что не годный
И оставь свой южный трепетный порыв!”

Птиц прошу настроить тонкие антенны
Замкнутого сердца на приём частот,
Мне передающих из другой вселенной
Несколько созвучных и влекущих нот.

А когда ладоней первый луч коснётся
И отдаст частицу дальнего тепла,
Словно обещает - всё ещё вернётся:
Музыка, волненье, звёзды, два крыла.

     На закате

На закате пальмы шелестят,
Словно биографии страницы.
Скоро я покину этот сад,
Где всегда мне радуются птицы,

Где кустарник вырос на глазах,
Ввысь поднялись кипарисов кроны,
А на двух колючих деревцах
Прячутся грейпфруты и лимоны.

Сад посажен, вышли сыновья
Ростом и умом, и дом построен,
Но и на исходе бытия
Я, как прежде, быстр и беспокоен

Не в делах и праздной суете,
Обращая денежные знаки,
А на карандашной частоте,
На полях задумчивой бумаги.

Видно, Муза приказала мне
Выстрадать в стихах души уроки.
И однажды в полной тишине
Кто-нибудь прочтёт простые строки

(Без смешков и замечаний колких)
Их, как жизнь, уже не изменить,
Можно разве взять и сохранить
Между старых книг на дальней полке.

         2005-11