Куликово поле

          Я узнал о поле Куликовом из стихов
          поэта Александра Блока. Мне было
          тогда около четырнадцати лет.

В ночь, когда Мамай залег с ордою,
Степи и мосты,
В темном поле были мы с Тобою, —
Разве знала Ты?

Перед Доном темным и зловещим,
Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим
В криках лебедей.

С полуно'чи тучей возносилась
Княжеская рать,
И вдали, вдали о стремя билась,
Голосила мать.

И, чертя круги, ночные птицы
Реяли вдали.
А над Русью тихие зарницы
Князя стерегли.

Орлий клёкот над татарским станом
Угрожал бедой,
А Непрядва убралась туманом,
Что княжна фатой.

И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,
Не спугнув коня.

Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моем плече.

И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.

Любуясь древнерусской романтикой Блока, я не думал, что через два десятилетия Куликово поле оставит глубокий след в моём сердце. Чуть позже я прочитал исторические статьи об этой великой битве. А  ещё через некоторое время вступил в  сражение на  Куликовом поле, которое не закончилось, но продолжится до конца времён.

Во время моего очередного отпуска старец архимандрит Наум попросил меня помочь починить крышу тёте Любе. Я думал, что придётся оказать строительное милосердие какой-нибудь старушке в  Сергиевом Посаде, полазить по  прохудившейся крыше уютного домика и получить в награду свежие домашние пироги, душистый травяной чай, святыньку из Иерусалима и рассказы о дивных делах чудных старцев Троице-Сергиевой лавры. Но мечты эти не сбылись.

Тётя Люба оказалась величественной, властной, требовательной, наделённой огромными полномочиями Любовью Егоровной, помощницей наместника Лавры епископа Феогноста. А крышей, которую надо починить, — полуразрушенный храм Успения Богородицы на окраине Куликова поля.

Благоухало сиренью начало июня, а  к двадцать восьмому августа нужно было привести древние развалины в состояние храма, где можно совершать литургию. Мы выехали на неожиданное послушание с известным архитектором Ириной Тимофеевой (ныне покойной) и наскоро собранной бригадой борцов за свободу от алкоголя.

Триста километров пути. Хвойные леса. Лиственные рощи. Река Ока. Река Дон. Город Епифань на высоком холме. И  вот мы на  месте нашей будущей битвы. На  насыпном холме над  верховьями Дона стоит израненный храм. Под  ним погребены воины святого князя Дмитрия Донского, умершие от ран уже после окончания сражения.

Ещё в домонгольский период здесь был основан монастырь монахами из Киево-Gечерской лавры. В холмах над Доном, напоминающих холмы над Днепром, ими были вырыты пещерки, которые не сохранились. Отец Наум дал мне задание научиться пещеростроению и дал несколько практических советов по этому искусству: врубаться в склон удобней всего топором, лаз в пещеру должен быть под углом, чтобы не проходил ветер, а вход ниже уровня обитания, чтобы не затекала вода, хорошо бы укрепить потолок деревянными сваями, разжечь внутри костёр, чтобы глина засохла, затвердела.

Началась работа по реставрации храма и бой за души новообразованного отряда. Кто входил в  наше маленькое воинство? Монахиня Фекла с несколькими послушницами, упомянутая архитектор Ирина, беглый монах Михей, юноша-программист из  Кишинёва, двое относительно непьющих рабочих из  Сергиева Посада, пятеро эпизодически непьющих мужичков с разных концов Матушки-Руси.

На стороне врага был огромный спиртзавод на противоположном берегу Дона и десяток маленьких домашних спиртзаводов на соседних улицах.

Работы было много. Мы сбивали старую штукатурку, укрепляли стены, выносили мусор, разгружали стройматериал, сажали картошку и другие овощи. Служили молебны. Читали жития святых. Старались воцерковлять жителей городка Епифань. В воскресные дни мы по благословению старца Наума полностью не работали, поэтому мне и  матушке Фекле приходилось придумывать разные мероприятия, чтобы свободное время не утянуло коллектив на  дно алкогольного омута. Все вместе ездили по  святым местам Тульской и  Рязанской областей, ходили в  пешие походы, пекли картошку в  костре, пели песни, однажды тушили пожар в соседнем селе, навещали больных монахинь, беседовали о смысле жизни.

Особо запомнился мне кроткий и  почтительный дядя Саша. Он задавал много серьёзных вопросов, слёзно каялся в ошибках прежней жизни, ко всем был уважителен, очень трудолюбив. Но ошибки прежней жизни приходили и звали дядю Сашу назад звоном стаканов и  бульканьем самогонки. Он долго не откликался на  их призывы, а  однажды откликнулся. Потом долго прятался в бурьяне и на чердаке, мучимый жгучим стыдом. Особенно трудна для  него была встреча со мной, ведь дядя Саша часто заверял, что с алкоголем завязал навсегда. И вот эта тягостная встреча состоялась.
Пятидесятилетний мужик стоял, опустив голову, как первоклассник. На  глазах наворачивались слёзы, ноги и  язык были ещё не тверды. После минуты молчания о  себе, хриплый голос произнёс: «Батюшка… Батюшка! Только вперёд!» Больше слов пока не было, раненый воин Александр пошёл набираться сил для новых битв со страстью и с дьяволом, а я стараюсь повторять эти слова себе, когда кажется,
что пути вперёд уже нет.

Похожие срывы случались и с другими. Но люди поднимались после падений.

Господь очень помогал нам. Храм был отреставрирован невероятно быстро. Пещерка вырыта.

Теперь строки Блока, прочитанные в  детстве, воспринимались
глубже, трепетней, яснее.

* * *
Река раскинулась.
Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснёт святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль…
И нет конца! Мелькают вёрсты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несётся вскачь!

Эти краткие воспоминания я записал в такси по дороге из АлмаАты в Коктал в день Дмитриевской родительской субботы. Надеюсь, продолжить рассказ о Куликовом поле позже.

7 ноября 2020