Даун

Среди детей во дворе чужой,
он занят странной своей игрой,
мальчишка, что не похож на нас
инопланетным разрезом глаз.
Ошибкой таинства ДНК
он контрабандой рождён на свет.
Он проживёт слишком мало лет,
но сколько – это секрет пока.

Мужают мальчики. Их рассвет
перетекает в вершину дней,
ему ж заря затмевает свет,
и он останется только с ней.
Напрасно «солнечный», - говорят -
у солнца нет для него лучей.
Такой отличный от всех ребят –
какой он солнечный? Он ничей.

И хорошо, что у парня нет
довольно разума, чтобы знать,
что у него будет только мать -
и никого до скончанья лет.

И вот когда он совсем один,
и вдруг встречается, изумлён -
хоть с кем-то, кто остаётся с ним
не потому, что велит закон,
не потому что идёт оклад,
не потому, что таков вердикт,
и что хоть кто-то немножко рад
тому, что он во дворе сидит,
лепя куличики из песка
в свои почти восемнадцать лет
( в инопланетных глазах – тоска
и невозможность иных планет),
он вдруг не разумом – где ему –
звериным чувством, поймав приязнь,
на вечный век обречён тому,
кто допустил между ними связь.

И будет ждать того каждый раз
слюнявый «солнечный» «sunny boy»
с восторгом косноязычных фраз -
и тяжкий стыд от любви такой.
Сизифов камень, бесцельный труд,
но делать нечего: взял – влеки.
Тебе когда-нибудь всё зачтут
твои языческие божки.

А он дождётся свою змею
и из пустого земного «здесь»
на ту планету уйдёт свою,
где роза есть, и барашек есть.