Зоны безнаказанности как извращение Правопорядка

В «спальном районе» Братиславы, застроенном оцененными ныне по достоинству «хрущёвками», одна упрямая пенсионерка шестнадцать лет (!) оглушала соседей по дому одной и той же оперной арией из акустических колонок, выставленных ею в открытое окно. И никакая администрация, никакие суды ничего не могли поделать с этим форменным рукотворным бедствием. Аналогичные примеры из современной российской жизни каждый легко приведёт сам.

Легко сообразить, что словацкая старушка, воспитанная в советской социалистической Чехословакии, выражала таким способом свой публичный протест против сакраментального «имею право!», которое она слышала из уст представителей нового отвязного поколения, и, в частности: «имею право шуметь с 7-ми утра до 11-ти вечера». Действуя по принципу взаимности, присущему отношениям между суверенными сторонами, она противопоставила поганому рок-н-роллу под своими окнами классическую оперу.

Разумеется, при советской власти, такой фразы как «имею право» вообще не существовало в гражданском обиходе, поскольку советский человек имел ОБЯЗАННОСТИ, и был сосредоточен на их неукоснительном исполнении. А его права наблюдало и охраняло государство, администрации и общественные организации.
Таково нормальное нравственное состояние общества и личности: я исполняю свои обязанности, свой долг перед отечеством, человечеством, обществом, семьёй, коллективом и самим собой как человеком и гражданином; а общество и государство обеспечивают беспрепятственное исполнение мною моих обязанностей – в чём и заключается моё право.
«В истинной нравственности, или в тождестве всеобщей и особенной воли – пишет Гегель в «Философии Права», – обязанность и право совпадают, и человек обладает правами постольку, поскольку у него есть обязанности, и – обязанностями, поскольку у него есть права».

Но существует и другое состояние общественной нравственности, характеризующееся, согласно Гегелю, внешним формальным правом. Когда «нравственность, по словам Гегеля, переходит в утрату своего единства, в раздвоение и в точку зрения относительного; и есть, таким образом, гражданское общество, объединение членов в качестве самостоятельных, единичных в формальной, таким образом, всеобщности на основе их потребностей и через правовое устройство в качестве средства обеспечения безопасности лиц и собственности и через внешний порядок для их особенных и общих интересов».
«В этом абстрактном праве всё перевёрнуто с ног на голову: я имею право, а другой — обязанности в отношении этого права», – пишет Гегель в параграфе № 155. В самом общем виде эта моя обязанность заключается в толерантности, или терпении по отношению к выходкам другого в публичном пространстве, выгороженном для него формальным правом.
При этом о моём праве речь вообще не идёт, невзирая на тезис о равноправии. Так, в ответ на мою жалобу о том, что я вынужден ежедневно с утра до ночи слушать блатную «мурку», уполномоченный по правам человека при президенте РФ сказал мне: «А вы поезжайте в тайгу, там и живите!».

Извращённость положения состоит в том, что имярек, заявляющий «имею право» и отсылающий вас к закону, вовсе не интересуется законом и не озабочен торжеством законности в мире. Нет, он хочет лишь потакать себе, развлекаться, осуществлять свои сиюминутные проекты, приносящие личные бонусы разного вида. То, что он называет «законом», есть на деле ЗОНА БЕЗНАКАЗАННОСТИ, которую он выбирает; а слова «имею право» означают «делаю что хочу, потому что мне за это ничего не будет, и ничего ты не сделаешь». Такое возможно и есть потому, что государство сидит за своим забором и в зоны правового вакуума не входит. А если и входит, то лишь для того, чтобы обуздать возмущение страждущего и принудить его терпеть свободу имеющего право.

Но, чёрт возьми! Я открываю Декларацию Прав Человека и не нахожу там подобного права. Открываю Конституцию и читаю, что осуществление гражданином своего права не должно входить в противоречие с осуществлением права другого гражданина. Как же так? Почему это не работает?!

Для ответа на вопрос нужно обратиться к историческим истокам современного «свободного общества». На заре Нового Времени государство было объявлено врагом человека и общества – при этом имелся в виду так называемый «старый режим»; но последнее со временем вымылось из политической практики. В итоге получилось, что чем МЕНЬШЕ в нашей жизни Государства, тем ЛУЧШЕ для нас. И всё новейшее законодательство оказалось направлено против государства как имеющее целью максимально ограничить его функции и возможности. Соответственно, и закон оказывается предназначен не к тому, чтобы определять волю имярека, но к тому, чтобы начертить линию забора, за которым в рамках общества должно отсиживаться государство, не смея высунуть носа за него. И умонастроение законодателя таково, что он стремится к расширению зон безнаказанности.

Мы не говорим здесь об экономической подоплёке такого правопорядка, о так называемом «свободном рынке». Читатель и сам здесь прекрасно осведомлён.
Что же касается нравственности, то имярек, заявляющий «имею право», вовсе не нацелен на Добро, хотя может говорить о нём, ибо творящий Добро всегда исполняет свой Долг. По-другому быть не может! Всякая прочая благотворительность не имеет отношения к добру, и есть свободное предпринимательство, нацеленное на получение бенефиций, – не обязательно материальных или финансовых. В большинстве случаев деятельность имярека в зонах безнаказанности носит характер саморазвращающей и отчуждающей его от ближних на пути максимальной индивидуации.
А в правоприменительном диалоге с вами имярек, заявляющий «имею право!», просто ВРЁТ: предъявляет вам закон, регулирующий функции общественной власти, вместо закона, управляющего его собственным поведением. А между тем эти законы есть – и сакральные, и моральные, и правоустанавливающие. Но почему-то в правосознание имярека гражданское общество вкладывает законы, к нему не относящиеся, субъектом исполнения которых являются государственные институты, этим законам подчинённые. А законы, которым должен подчиняться всякий гражданин – только через это подчинение и достойный свободы – замалчиваются или перемещаются в сферу частного быта и личного произвола.  Таким образом формируется личность, в области права нацеленная только на соблюдение границ невмешательства в её персональную волю.

Как получилось такое? Истоки всё там же, в идеологии Просвещения. Как мы помним, государство было не только объявлено врагом человека, но также отделено от Церкви. Спрашивается, зачем? А затем, чтобы всяк мог без ущерба для себя отделиться от Церкви. В итоге государство лишилось идеологии, носителем которой была Церковь, а Церковь лишилась политической власти.

Но что же произошло тогда с нравственностью человека, отделённого от церкви и отгородившегося от государства в пространстве частной инициативы?
А её вовсе не стало! Добрым было провозглашено «естество» человека как «доброго от природы», которого все цивилизационные учреждения только портят. Так что, чем более ты непосредствен в своей блажи, тем более ты добр, сиречь нравственен.
Так что наша словацкая пенсионерка была и права, и добра. Непонятно, о чём с ней безуспешно судились соседи по дому целых шестнадцать лет? Как говорится, только смерть разлучит нас…