О Любви... а может быть, и не о ней

О Любви я боялся трендеть, опасался словес легковесных,
в грязноватую, клейкую Сеть не швырял ей похвал конфетти,
соловейкою ветреным петь не желал сладких песен, хоть тресни,
и не жаждал укусы терпеть паучков, шебуршащих в Сети́…

Ныть уныло про тайную нить, что связала сердец гигабайты?..
В Паутине полно пауков, экзальтированных мух–повитух,
принимающих роды стихов в непристойно язвительных сайтах,
Что водицу-то мутную лить, ожидая от них оплеух!

В Паутине издёвок пропа́сть может таинство высшего дара –
с ломких крыльев любви мотыльков облетит тонких чувств пыльца.
А котёл, распаляющий страсть, или взрыв гормонального пара –
это всё не любовь, а – альков! И не путайте целей Творца.
 
Не словцо, не гламурный пиар, не разнузданность юных гормонов,
и не игры подростков в «кровать» – всех бессчётных Ромео, Джульетт ….
Нет, Любовь – не угар, не удар, не процесс – в это действо влюблённых,
а умение верить и ждать, в ней – симфония прожитых лет.

Не стремнина, не пенистый след – а готовность форсировать пороги.
Не дорога в роддом, не декрет – а ценнейший из высших даров –
тот сердечный трепещущий свет, что хранить удаётся не многим,
прикрывая ладошкой от бед, от порывов житейских ветров.

Страсть – зараза, была… да прошла! – улетела к кому-то другому,
прыг да скок – из кровати в кровать, и не прочь подразнить неглиже́. 
Да, минутной влюбленность была – сон рассудка, а может, – и ко́ма!
Лишь вчера был готов обожать, а сегодня… не терпит уже!

Страсть – слепа́ на свету и в ночи́, но – предмет любованья поэтов!
А Любовь – не кричит, не видна, счёт победам она не ведёт,
грех – в достоинство не облачит. Для Любви нет секретов и вето.
Страсть – безумна, Любовь же – умна́; страсть – разрушит, Любовь – сбережёт.

Начитавшийся хрени в INET о нетленной, возвышенной страсти,
о страданьях несметных Джульетт… я уткнулся в отчаянный стих.
Может, хватит, речистый поэт, с поэтесской, что грезит о счастье,
предлагать нам до Рая билет – тот, которого нет у самих!
***

~~~~~~~~
* Возраст главных героев одной из самых известных пьес Шекспира, превращённых нашим воображением в символы самозабвенной, жертвенной любви, – действительно подростковый.
Возраст Джульетты точно известен – двух недель не хватает до четырнадцати лет!

«Кормилица:
– Помилуйте, я ее лета сочту до часочка.
Леди Капулетти:
– Ей нет четырнадцати лет.
Кормилица:
– Я прозакладую своих четырнадцать зубов, даром что их только четыре, что нету. Сколько до Петрова дня?
Леди Капулетти:
– Две недели с лишним.
Кормилица:
– С лишним или без лишнего, не об этом спор, а четырнадцать ей минет на Петров день, я вам верно говорю. Она и Сусанна – упокой ее, господи! – были ровесницы. Но я ее не стоила, и ее господь прибрал. А четырнадцать ей минет на Петров день, это вы не сомневайтесь, я хорошо помню».
Ромео, может быть, был года на два старше Джульетты. Даже по критериям того времени они – дети!

Но романтика этой веронской истории овеяна веками. И  едва ли кто-то задумывается над сомнительностью подобной кровавой и далекой от морали романтики, созданной для развлечения публики из портовых кварталов Лондона конца XVI века, утомлённой своей, такой неромантической реальностью.
И в наши времена многие тысячи туристов ежегодно приезжают в Верону, чтобы увидеть домик с балконом и дворик, где «Ромео признавался в любви Джульетте». Здание, построенное в XIII веке, и было выбрано для отождествления с событиями этой инсценировки, и получило название «Casa di Giulietta».
В маленьком пустом дворике, никак не напоминающем сад, в котором влюбленный Ромео мог бы скрываться  от недоброжелательных взоров, установлена бронзовая Джульетта.
И большинство туристов, прибывающих в Верону, считают незазорным погладить бронзовую девушку, ибо «прикосновение к правой груди обязано обеспечить им успешность в делах сердечных».
И эта страстность поглаживаний желающих погрузиться в лоно подростковой страсти  настолько отчаянна, что грудь бронзовой Джульетты временами протиралась, и её приходилось латать, запаивая.
После того, как в 2014 году правая грудь и рука изображения покрылись трещинами, статую переместили в музей, а во дворе установили ее копию.
Но… преступно прикасаться к ребенку! И не случайно статуя изображает вполне даже оформленную девушку – ради такого романтического образа не грех и солгать!
Представьте, что «шекспировская версия правды» восторжествовала бы, и во дворике стояло бы изображение ребенка, девочки возраста ученицы шестого класса?! Меня это пугает!

Итак, даже по критериям того времени, шекспировские любовники, сгорающие в пламени страсти, – сущие дети!
Хотя, в шекспировское время и подростки учились воевать и убивать.
Продолжительность жизни рыцарского  дворянства не превышала 25 лет! Возраст погребенных в общих (дружинных, воинских) могильниках Центральной Европы не превышал 27 лет.
Естественно, состоятельные и статусные феодалы жили дольше.
Средняя продолжительность жизни в Европе XVI–XVII вв., по разным источникам, могла составлять 25–35 лет.
Кто-то, возможно, вообразит, что в те несветлые времена вступление детей в брачные отношения имело место быть? А как же иначе, мол, тёмная, непросвещенная Англия, застрявшая в мрачном средневековье!..

Но даже тогда возраст шекспировских героев, для заключения брака, был, мягко говоря, детским!
С XVI–XVII вв. господствовала, так называемая, европейская брачная модель, для которой был характерен «отсроченный брак» – он заключался довольно поздно (и чем дальше, тем позже), женщины хранили невинность до свадьбы. Так, во Франции XVI–XVII вв. средний возраст вступления в брак для женщин составлял, в зависимости от региона, от 23 до 27 лет, для мужчин — от 25 до 27 лет. В городах женились позже, на селе – раньше. В народной среде жених порой оказывался моложе невесты, тогда как в зажиточных социальных слоях он, как правило, был старше, а то и существенно старше: в XVII в. герцоги и пэры Франции в среднем женились в 25,5 лет, тогда как их невестам чаще было по 20. Для английских сквайров средний возраст первого брака наследников меняется с 21 года – в начале XVI в. до 26 лет – на рубеже XVII–XVIII вв.
***