Paradise Lost, BOOK 9, John Milton

Paradise Lost, BOOK 9, John Milton

КНИГА 9

Содержание:

Сатана, облетев пределы Земли и замышляя коварный план возвращается в Райский Сад и подобно ночному туману входит в спящего Змея. Пробудившись на Заре, Адам и Ева приступают к своей повседневной работе. Ева предлагает разделить Сад на участки и каждый возделывать раздельно: Адам, предвидя опасность, возражает, покуда Враг, о котором они были предупреждены, не нашел ее одну без поддержки. Еву не устраивает что ее считают не достаточно осторожной или слишком слабой, чтоб уметь постоять за себя, настаивает на том чтобы разойтись с желанием испытать свои силы. Адам уступает ей. Змей, найдя Еву одну, приблизившись и пристально разглядывая, лестными речами начал вкрадчиво ее подзывать, превознося ее выше всех Творений. Вслушиваясь в речи Змея, Ева с изумлением спрашивает его, где он научился говорить и каким образом он достиг человеческого понимания. В ответ Змей сказал, что отведав плод с одного Райского Древа, он обрел и Речь, и Разум, до тех пор лишенный и того, и другого. Ева настаивает, чтобы Змей привел ее к этому Древу, и оказавшись подле него, находит что это Дерево Познания Добра и Зла, от которого вкушать запрещено, но Змей, посредством хитрости побуждает ее вкусить от него. Восхищенная его вкусом, Ева некоторое время размышляет, что будет если дать его Адаму и наконец решается предложить. Принеся Адаму Плод от Древа Познания, она рассказывает, что побудило съесть его. Адам, пораженный ее рассказом, видя, что она потеряна, решает что лучше погибнуть вместе с ней, нежели лишиться ее навсегда и ест вместе с ней, последствия чего, отныне, они делят на двоих. Осознав свою наготу, они пытаются ее прикрыть, впадая в разногласия и взаимные обвинения.




Довольно этого, как в гости к Человеку,
Снисходит словно близкий старый Друг, 
Бог или Ангел с ним вести свою беседу,
С ним разделяя вместе пищу и досуг,
В невинных рассужденьях допуская,
Все то что чувством или словом не объять.
Теперь оттенок на трагический сменяя,
Историю другую должен рассказать;
О том как Человек в неверии своем,
Восстал в своем упрямом ослушанье,
И как смятение посеяв отдалился он
От собственных Небес, что в порицанье,
Теперь на нем свой вымещают гнев,
Укором праведным и яростным сужденьем
За Грех в Миру и тенью его Смерть,
И Бедствия что смерти предвещанием;
Унылая и скучная задача, но предмет
Не менее достоин ярости Ахилла,
Когда у стен Троянских трижды обежал
В погоне за Врагом, лишая его силы;
Иль гнева Турна, когда вдруг узнал,
Кому обещана была его Лавиния,
Иль ярости Нептуна иль Юноны может быть,
Что Грека приводили в затрудненье,
И отпрыска Киприды вместе стало быть;
И коль удачливым в суждении своем,
Храним своей Заступницей Небесной,
Что развевает по ночам мой полудрем,
И вдохновляя мне нашептывает Песни,
То так и быть, на этом и начнем.

Давно уж был задуман сей Предмет,
Ее высоких песен звуки передать,
Но начал лишь по истеченье своих лет,
Уже не склонен Войны воспевать,
Досель единственным предметом,
Моих высокопарных героических поэм,
Где Тьма сражается со Светом,
В сраженьях мнимых докучая всем.
А между тем ни подвиг ни терпенье,
И вовсе были не вспомянуты тогда;
Описывая расы и сраженья,
Во всем виднелась показная мишура;
Расписывал я в красках украшенья,
Щиты с Гербами и роскошных Скакунов,
Подчеркивая блеск их снаряженья,
И всякий раз упоминал об этом вновь.
Чудесных Рыцарей сиянье показное,
Что на турнирах ставят с помпою себя;
Пиры в дворцах с оравою дворовых,
С его закусками и реками вина.
Но больше места нет здесь для уловок,
Чтобы придать значенье словам,
И всяческих никчемных подтасовок,
Вес придавая всяким именам.
Хоть и не столь прилежен в этом,
К тому же больший Аргумент есть у всего;
Возвысить иль оставить без ответа,
Любое слово иль значение мое,
Всегда он в силах; с возрастом года
И Климат мне обрезать могут крылья,
И свой полет задуманный тогда,
Прервать придется мне в унынье;
Покуда если б мне они принадлежали,
То я б не знал ни горя ни печали.

Уж Геспер светом в сумерках сияя,
Вослед Закату — мимолетная Звезда,
Меж днем и ночью, с края и до края,
Подмял ночную Полусферу под себя.
И Сатана, что прежде из Эдема,
Угрозы Гавриила выслушав сполна,
Сбежавшим и избегнув его плена,
Премного преуспел в искусстве Зла,
Окрепнув мыслью в обмане и подлоге,
Склоняясь также к разорению людей,
И не взирая что умножились тревоги,
Неустрашим, в намереньях смелей,
Сбежал, но в полночь возвратился;
В тени Земли подумать он успел;
Теперь дневного света он страшился,
С тех пор как регент Солнца Уриэль,
Сквозь тернии указал дорогу в Рай,
И Херувимов на Дозоре упредил, 
Чтоб дух из Бездны Ада невзначай,
Минуя Стражу их в обход не проскочил.
 
За это время пролетел он семь ночей,
Во тьме сплошной, в тоске, все Небеса,
В тени Земли от Солнечных лучей,
Уже четыре раза пересек все Полюса,
То вверх то вниз, движением по Кругу;
И на восьмом напротив Райских Врат,
К Дозору Херувимскому вплотную,
Нашел проход он мимо всех преград.
Там место было, но сегодня его нет,
И в этом не виновно вовсе Время,
Скорее Грех все изменил и свел на нет;
Там Тигр Райский Сад питал теченьем,
Затем спадая в пропасть под Землей,
И к Древу Жизни бил ключом его питая;
И Сатана смешавшись с этою рекой,
Поднялся в месте с ней в приделы Рая,
Затем туманом над водою подымаясь,
Стал себе место для укрытия искать;
Над Морем и над Сушей простираясь,
Он принялся в Эдеме местность изучать,
Над гладью Вод Азовских и над Понтом,
До Оби на Восток до Антарктиды вниз,
Затем на Запад вверх течением Оронта,
И дальше Океаном где сплелись,
Материки Дарьенским перешейком,
И к Инду с Гангом, всюду он блуждал;
По всем местам и всем лазейкам,
Весь Шар Земной где мог он прочесал,
Во все Творения пристально вникая,
Что для уловок его хитрых более всего,
Могло служить над всеми возвышая,
И он нашел что наилучшим для него, 
Лишь Змей среди всех прочих в Поле,
В ком хитрости и хватки не отнять;
В конечном счете сам с собой споря,
Решил его своим сосудом он избрать.   
Желая воплотить все измышленья,
Подумал Сатана что спрятавшись в него,
Его слова не вызовут сомненья,
Под скользким взором скрыты от всего.
Покуда в Змее изворотливом никто,
К каким бы трюком и ухищрениям,
Не распознать в нем не увидеть ничего,
Что возбудить могло бы подозренье,
Врожденной хитрости и признака ума,
Но вызвало б сомненье среди прочих,
Что ум с силу породил в них Сатана,
Внутри, под тем что явлено воочью.
В невыразимою тоской на этом и решил,
Но прежде с гневе сокрушаясь завопил;

О, как же с Небом схожа ты Земля,
Своих воистину достойна ты Богов,
Хоть и последней ты была сотворена,
Себя былую повторяя вновь и вновь.
И строить хуже то что было хорошо
Уже ли стал бы Бог что ныне с нами?
Хотя, не важно, ты уже давно,
Уж пляшешь под другими Небесами,
Вослед его послушных всех Огней,
Что светят ярко путь твой направляя,
Где над одним другой всегда сильней,
Одну тебя похоже претворяя;
Бесценным средоточием лучей,
Обожествив тебя священною Рукой;
Как Вездесущий в центре всех Вещей,
Так его Сферы отражаешь ты собой.
К тому же ведь не сами по себе,
Его все качества и силы уявленьем,
Производя все то что есть в тебе,
Все что в тебе берет свое рожденье,
Являя ум и чувство и развитие и рост,
Чтобы в итоге Человеком увенчать;
Бродить под тенью твоих Звезд,
В твоих объятьях счастьем пребывать.
И если б мог каким бы наслажденьем,
Изведать суть всех явленных вещей,
И обойти твои роскошные владенья —
Долин и Рек, Холмов, Лесов, Полей,
Все Берега и Скалы, Горы и Пещеры!
Хоть и прибежища и нет там моего;
Чем больше вижу и вникаю в твои меры,
Тем больше сердце разрывается мое
Как от заклятой, тягостной осады,
Противоречий нетерпимых; и тогда   
Все блага мне смертельным ядом,
А в этом состоянии какие Небеса.

Себе здесь жизни не ищу я и на Небе
Я не желаю просто пребывать,
Пока не завоюю сбросив цепи,
И от невзгод своих не стану я сбегать,
Но всех я сделаю такими же как я,
И пусть от этого мне будет еще хуже;
Покой лишь в разрушенье для меня,
От мыслей вызывающих удушье;
Кто просвятит к чему и для чего,
Предназначается несносное лишенье;
А значит сокрушить иль сделать все,
Чтобы устроить тяжкое паденье.
И этот мир он за собой потащит сам,
Своею личной, неотъемлемый частью,
Так пусть все разрушается к чертям,
Все что его, ко благу и несчастью.
Достанется вся Слава мне и для меня,
Средь Адских множеств и Властей;
Сведу на нет в течении лишь Дня,
Что строил он в теченье шести Дней,
Усердно осмысляя все свои Творенья,
И не известно сколько думал до того,
С тех пор как я увел даруя избавленье,
Почти что половину Ангелов его.
О да, его я Сонм изрядно истощил;
Хотел он численность его восстановить,
Но этим себе только повредил,
В падении горестном желая отомстить,
В рядах расстроившись прискорбно;
Хотел он больше Ангелов создать,
Но кто творит, ведь это очень спорно;
Иль чтоб сильней здесь досаждать,
Теперь в обитель эту устремлен сюда,
К Творениям из праха стало быть,
Чтобы зримой плотью облачить себя,
И этот прах несчастный одухотворить —
Воистину, трофей достойный Бога!
Тем лучше ибо нам принадлежит;
Как он распорядился мощью слова,
Тому и сам он равно подлежит.
Еще к тому же Человека он создал,
Построив для него столь Чудный Мир,
И эту Землю в обладание отдал,
И Господом над всем здесь объявил,
Какая мерзость! И к служенью своему,
Смотреть поставил Ангелов своих,
Блюсти Закон чтоб сообщали все ему —
Тех Пастырей пылающих средь них,
Чтоб исполняли Долг и предписанья;
От них окутанный туманом я бежал,
Их избегая повсеместного вниманья,
Как пар ночной невидимым я стал;
В Кустах, дремучих Чащах и Лесах,
Выискивая Змея спящего повсюду,
Укрыться в его теле в чьих кругах,
Незаменимым будет мне сосудом,
Где волен прятать все намеренья свои.
О, Пропасть где нельзя нащупать дна!
Когда как прежде спорил я с Богами,
Оспаривая место на высоких Небесах,
Пал к Зверю и стесненный его снами,
Примешан пресмыкаясь в мутном иле,
Я свою сущность до животного низвел;
И Дух свой воплотил в сырой могиле,
Когда как он к Богам был устремлен!
Но мне и Бездна не способна помешать,
Ни мести ни стремлению, кто метит высоко
Тот должен также ясно понимать,
Насколько пасть он может глубоко,
И знать и видеть, первым иль последним,
Зловещие приделы адских пропастей.
Да, сладостно вначале отомщение,
Пока не обернется горечью своей;
И пусть; об этом мне уже ли горевать,
Когда как цель моя столь безупречна,
Хотел взлететь но довелось мне пасть,
Чтоб моя злоба стала бесконечна.
Любимчик Неба новоявленный из праха,
Что назван Человеком, тот же Сын,
Что предоставил нам Творец желая краха —
За разногласия мы злостью воздадим.

И далее туманом темным простираясь,
Пополз себе он Змея спящего искать,
В сырую чащу, в дебрях укрываясь,
И вскоре наконец он смог его узнать;
Сплетенный в хитром лабиринте он,
Дремал спокойно никого не ожидая,
Главой посередине свернутый кругом;
Подобно призраку все тени увлекая,
В открытый рот его забрался Сатана,   
И вскоре к чувствам грубым и слепым,
Дух Падший приобрел себе сполна,
Сообразительность и зрение что с ним,
В Главе иль Сердце разум утончая;
Среди колец упрятавшись внутри,
Сокрытым его сон не нарушая,
Стал ожидать он приближения Зари.
Когда пробились первые лучи,
Денницей алой утренним дыханьем,
И влажною росой небесные цветы,
Покрыли Райский Сад благоуханием;
И все Земные вещи молча восхваляя,
В Преддверии великом своего Творца,
Благоуханьями приятными питая,
Раскрыли перед ним свои Сердца,
Что вызревают с Превосходною четою;
Едва лишь пробудившись от о сна,
Она восполнив недостатки все собою,
Уже примкнулась оживив все голоса,
Дыханием тонким Воздух насыщая;
Приноровившись уже думали они,
Как благо преумножить время не теряя,
И как им лучше день свой провести.
Стал столь уже огромен Райский Сад,
Так что былое можно и забыть,
И Ева в перспективу бросив взгляд,
К Адаму обратившись стала говорить.

Как ни старались Сад наш подстригая,
Выхаживая наши все деревья и цветы,
Труд славный безупречно исполняя,
Согласно нуждам и мерилам красоты,
Но наших рук здесь мало все равно;
Наш труд подобен суетной возне;
Лишь сдержим иль обрежем мы одно,
На этом месте обрастает все вдвойне.
Все то что подпереть иль подвязать,
Или обрезать за День умудряясь,       
За Ночь все разрастается опять,
Как будто лишь над нами насмехаясь.
И потому тебе хочу я предложить,
Ведь плоть от плоти мы с тобой одни,
А значит претерпеть иль разделить,
Нам будет лучше наши здесь труды.
Ты претворяешь сам свои решенья, 
В чем ты нуждаешься здесь более всего,
Плющем ли обовьешь свои Деревья,
Куда направишь лучше рост и для чего,
Пока те Розы смешанные с Миртом,
Я буду до полудня подправлять;
Невдалеке, на расстоянье близком,
Работу будем вместе выполнять,
Что изберем своим мы предпочтеньем;
А рядом только отвлекаем мы себя;
Улыбкой, взглядом иль прикосновеньем,
Иль в разговорах все заботы дня,
Что без того столь краток забывая;
И потому столь мало успеваем мы,
Свой Ужин незаслуженно вкушая,
Когда бы завершить вполне бы все могли.

На что Адам со снисхожденьем Еве;
О Спутница, дороже нет мне здесь тебя!
Могу ли разве я перечить своей Деве,
Когда столь славно ты устроила себя.
По нраву мне твои все предложенья,
Как лучше Дикий Сад нам прополоть;
Что ж, хорошо, приму твое решение,
Что на двоих назначил нам Господь,
За что лишь похвалить мне остается;
И что прекрасней в Деве может быть,
Когда она о своем Доме так печется,
И таким образом Супруга утвердить.
И все ж трудиться нам повелевая,
Столь строгим не был Он в заботах дня,
Все то что нам дается отнимая,
Купаясь повсеместно в испарениях ума,
Без взглядов, без улыбок, без общенья;
Ведь Человек по сущности своей
Отличен сильно от скота и в разлученье 
Любовь, что смыслом всех вещей,
Порой бывает вовсе никудышной.
Не для усилий тяжких мы сотворены,
Но чтоб соединиться с целью вышней;
Да, все Обители его и все его пути,
Вне всякого сомнения общими руками,
От одичанья храним мы Райский Сад,
Но мы должны огромными шагами,
Идти вперед, и не смотреть назад,
Пока нам в помощь Дланью молодою,
Нас по пути сумеют подхватить;      
И если время на общение со мною,
Ты тратить не желаешь так и быть,
Стерпеть смогу я краткую разлуку;
К тому же розни нет в компании с собой,
И одиночество порой весьма под руку,       
Тем слаще будет быть потом с тобой.

Однако ж вовсе я не тем обеспокоен,
Пока еще не знаешь большего вреда,
Что Враг здесь причинить тебе настроен,
Пока ты будешь оставаться без меня.
О чем упреждены ты знаешь изначально,
К нам ревностью снедаемый здесь Враг,
На нас теперь клевещет от отчаяния,
И в каждом слове свой отмеривает шаг,
В нападках злобных повредить желая,
Стремясь нас ввергнуть в горе и позор;
Он непременно где то рядом наблюдает,
Здесь тихо притаившись словно вор,
И дожидается удобного мгновенья,
Чтоб врозь врасплох тебя заполучить;
Не в силах нами овладеть в соединенье,
Ведь если вместе нас не сокрушить.
Гнушаться в своих средствах он не станет,
Чтоб в исполненье план свой привести;
Твой разум чем угодно одурманит,
Лишь чтоб тебя в паденье низвести,
Лишив обоих райского блаженства;
Питает зависть он к всему что есть в тебе;
Ведь плотью ты от плоти совершенство,
Затем должна ты ближе быть ко мне.
И помнить от кого твое существованье,
Кто здесь тебя оберегает и хранит,
С кем разделяешь ты единое дыханье,
Кто и спасет и от бесчестья оградит;
Должна как можно ближе к Мужу быть,
Чтоб долю худшую ему не разделить.

На что с невинностью пречистой Девы,
В ответ спокойствие ума не потеряв,
Подобно тем чье сердце холодеет,
Вдруг всю рутину своей жизни осознав;

О, Отпрыск Неба и Земли, Властитель!
Миров и всех Земель что взял себе,
Я знаю то что Враг и Обольститель,
Стремиться уничтожить нас везде,
И в этом я не кем то, а тобой посвящена
И Ангелом что давеча был с нами,
Подслушав ненароком все слова,
Пока в тени была незримо рядом с вами;
Когда он следом на Закате улетел,
И погрузились в спячку все Цветы;
Так что же от меня теперь хотел,
Зачем же под сомненье ставишь ты,
Мою решимость перед Богом и тобою?
Что, Сатана коварством обольстит?
Едва ли совладает он со мною;
Не стану слушать даже что он говорит.
Не столь свиреп он чтоб страшиться,
Хотя быть может Духом и под стать,
Не знает боли, смерти не боится,
Но ведь и нам ее не нужно отгонять,
Покуда смерть нам не грозит; и опасенья,
Твои напрасны пред интригами его,
Преумножая лишь одни сомненья,
К моей любви и вере, без чего,
Никто противиться не сможет Сатане;
Адам, как мог ты так подумать обо мне?

На что Адам в живых словах увещевая
Ответил ей; О, Дочь бессменная Отца   
И Человека в ком краса земная
Всегда невинна и свободна от греха!
Отнюдь, сомненья я не умножаю,
И доверять тебе мне вовсе не к чему,
И отговаривать ни в чем я не пытаюсь,
Хочу тебе сказать лишь что Врагу,
Обязаны самим мы устремленьем   
На твою волю свою руку наложить,
Кто ложь тебе предъявит откровеньем,
Лишь чтоб тебя к себе заполучить.
Хоть и усилия напрасны что не в меру,
Он тратит чтобы взять тебя легко,
И ты свою здесь несгибаемую веру,
Уже разделишь с пожеланиями его.
И ни одной себе улики в оправданье,
Потом уже не сможешь ты найти;
Возненавидишь ты в негодованье,
Что волею своей склонила себя к лжи,
Когда и злиться не к чему уже и зря;
Тогда в решении своем не ошибись;
Ведь не тебя одну, но и себя,
Оберегаю на двоих здесь нашу жизнь.
Наш Враг, хоть может быть и смел,
Навряд ли на обоих нас дерзнет,
Но если б дерзким даже и посмел,
То верно первым на меня он нападет.
Не думай то что просто пренебречь,
Ты не свободна от коварства и от зла,
Того кто Ангелов сумел собой увлечь,
И не подумай то что помощь не нужна.
Ведь здесь одной лишь я тебе внимаю;
Всем тем чем ты влияешь на меня,
В том совершенствуюсь и силы обретаю;
В глазах твоих вся жизнь здесь моя.
И в твоих взорах для себя я все беру,
В них становясь мудрее и сильней,
И от позора быть темнее не хочу —
От тех эмоций что накрутишь ты себе.
Что тебе нужно непременно пересилить,
Чтоб нашу волю мы могли соединить;
Ты обязательно должна это осилить,
Что без меня тебя не может вовсе быть.
Свидетель лжи и всех достоинств я твоих,    
Все притязания мы делим на двоих.
 
Так молвил ей Адам обоих головою,
С вниманьем ко всему что среди них,
Порождено совместною любовью;
Но Еве мнилось что она среди двоих,
Сама решает и что все в ее лишь воле,
Так отвечая в сладком своем тоне.
 
Коль жизни нашей таковое состоянье,   
И без того стесненный этот Дом,
Скрываться в нем должны от злодеяний,
С боязнью быть застигнутым Врагом,
Коварным или хитрым, хоть каким;
Коль мы отпор не в силах ему дать,
То страх существованья рядом с ним,
Уже ли можно счастьем называть?
Но и порок что вред предполагает,
Чем Враг нас здесь желает покорить,
Когда от целого собою отвращает,
В стремлении во всем превосходить,
Не нас бесчестием позорит, но себя;
А если так то опасаться не к чему,
Нам это будет только на руку тогда,
Коль так покажем всю его тщету.
Тогда и Мир внутри по милости Небес,
Быть может и найдем в успокоенье,
И скинем постепенно мрак завес,
Свидетельством от каждого явленья.
К тому же Вера и Любовь как не крути,
Со стороны нуждаются в питанье;
Да не оставит нас Отец на пол пути,
Несовершенством наше состоянье
Здесь омрачая, вместе или врознь.
Иначе слишком хрупким это счастье,
Если повсюду ожидают нас напасти.

На что Адам ответил с жаром негодуя.
О, Ева! вещи все по Воле здесь его,
Он создавал с собою не враждуя,
Все здесь в тебе давно предрешено —
Его рукой доведено до совершенства.
И уж тем более Человек венцом твоим;
Он обеспечил в нем свое блаженство,
Обезопасив от враждебных ему сил.
В себе все без остатка заключая,
В нем ложь и правда жизнь и смерть;
Несет угрозы, сам предотвращает,
И потому где прогадать где преуспеть,
Находится всецело в его власти;
Он против своей воли не потерпит зла,
Его свободным Выбором, от части,
Согласно целям вышнего Ума,
Чья суть Свободна, потому Сознанье,
Чем в нем себя Он лучше утвердит,
Тем лучшие Она уявит основанья,
А значит к случаю всегда оповестит.
И чем ясней иль очевидней уявленье,
Тем меньше будет ложь внушать Она,
А значит меньшие посеет заблужденья,
На что нам в явной форме от греха,
Запрет поставил здесь Всевышний;
Мне затруднения твои здесь не к чему,
Твоя любовь не будет лишь излишней;
Чтоб помнила что я тебя одну
Оберегаю, ибо плотью неделимы;
Мы прочно слитны пребывая сообща,
Хотя и в перспективе обозримой,
Свернуть куда угодно здесь подчас,
Способны в силу всяческих причин;
Среди иллюзий благовидных и теней,
Что учиняет Враг, и может не один,
В желании привязать к себе сильней,
Лишь чтоб увлечь в неведенье собою;
И потому все искушенья отбрось,
И лучше наперед чтобы с тобою,
Случайно нам не оказаться еще врозь.
Испытывают здесь не спрашивая нас.
Лишь покажи ты верность мне свою;
Иначе как без всяческих прикрас,
Решимость подтвердить еще твою?
И коль решила что готовы к испытанью,
Тогда ступай я не держу тебя,
Но помни с кем ты делишь все желанья,
Покуда частью неделимой ты меня.
Используй силы все и качества свои,
Иди с невинностью свою прирожденной;
Он часть свою исполнил, теперь ты
Его частицей нераздельной и свободной!

Так молвил ей Глава людского рода,
Но Ева хоть в своем смирении честна,
Стояла на своем не обронив ни слова,
И напоследок так Адаму молвила она.

Но раз согласен, с твоего я позволенья
Тогда пойду чтоб время не терять,
Услышала я все предупрежденья,
Что искушенья будут поджидать,
Без спроса всякого или уведомленья,
И там где ждать их нужно менее всего,
Где к нашему еще сопротивлению,
Мы будем не готовы, что сказать еще.
И, собственно, не думаю я вовсе,
Что гордый Враг со слабого начнет,
Покуда пристыдиться еще больше,
И этим только отвращенье навлечет.

Промолвив это она мягко соскользнула,
Своей рукой с Супружеской руки,
И как Лесная Нифма тихо упорхнула,
Подобна Ориадам иль владычицы Луны,
В лесную глубь подхваченная Свитой,
Но только Делию во всем превосходя,
В ее двоякой стати неприкрытой,
С осанкою Богини гордо шла она.
Хотя и не было ни Лука ни Колчана,
Но инструмент Садовый был при ней,
Что ни Искусство ни Наука не знавала,
По форме выше всех земных Огней,
Что сами Ангелы преподнесли ей в дар.
По виду походя Палес или Помоне,
Что укрывалась от любовных чар,
Пока вослед Вертумн неугомонный,
Ее преследовал сменяя превращенья;
Или Церере до того как Дочь снесла,
С Юпитером даруя ей рожденье..         
Так взглядом провожая полного огня
Вослед Адам глядел ей с восхищеньем,
Лишь при себе ее желая удержать,
Прося чтоб не тянула с возвращеньем;
Он очень не хотел в разлуке тосковать.
Она ж к полудню быть его просила,
В их Хижине для трапезы дневной,
И отдыха полдневного. Как мило,
Собою быть доверчивой такой!
О, бедная, обманутая Ева урожденной,
Считавшая себя способной целиком,
Вернуться целой иль не извращенной,
Легко отбросив свой обжитый уже дом!
Отныне для тебя не сыщется в Эдеме,
Ни сладких трапез ни покоя в тишине;
Среди Цветов таятся всюду Тени,
Со злобой адской завлекая всех к себе,
Желая сбить с назначенной дороги,
Иль чистоты лишив отбросить вспять;
Небесный Нрав твой затемняя злобой,
Твою врожденную ограбив благодать.
С тех пор как явлен с первыми лучами
Здесь Сатана, по виду сущий Змей,
Свой Мир опутывая движется кругами,
И среди всех в нем пребывающих людей,
Двоих лишь ищет их увлечь желая,
В своем движении охватывая всё,
И в них всю будущую Расу пологая,
Предположив единственной добычею её.

Глядел он в Поле, в Хижине с желаньем,
Ее найти среди Деревьев и Садов,   
Возделанных с заботой и вниманьем,
Среди цветущих Насаждений и Лесов,
В себе таящие восторг и наслажденье;
Среди источников тенистых через мглу   
В безмолвии он крался в устремленье,
Средь двух желая лишь ее одну;
С надеждой, хоть и редкое явленье,
В Эдеме предоставлен чудный шанс,
Застать в нем Еву без сопровожденья,
И вот надежда наконец его сбылась.
В душистом Облаке окутана туманом,
Виднелся Лик средь розовых кустов,
Что в цвете изливались несказанном,
Где возле слабых, увядающих цветов,
Их всякий раз поправить нагибалась
Цветок иль Стебелек заботливой Рукой;
Пурпурный, Красный, Голубой и Алый,   
Иль в нежных переливах ярко Золотой.
Что уж поникли без заботы увядая,
Полоской Мирта подправляя их,
Опор лишенных и тихонько усыхая,
Она их выпрямляла жизнь вдыхая в них,
А буря к ней была уже так близко.
Пересеченьем троп все ближе Сатана,
К ней близился, где нужно было низко,
А где повыше все преграды обходя.
Сквозь Чащу средь Деревьев пробиваясь,
Высоких Кедров и роскошных Пальм,
Скользил легко и нагло укрываясь,
А где то виден открывался он глазам,
Между Кустов густых и Цветников,
Что их роскошно окаймляли по краям;
Во множестве сплошных рядов,
В приделах длани распростертой Евы;
Прелестнее воскресшего Адониса Садов,
Иль может Алкиноя тот что Одессею,
Устроил Пир со множеством даров.
Иль Мудрому Царю когда прельщался,
Крутя роман с Египетской Женой,
Где он скорей не местом восхищался,
Но из краев тех ссуженный Душой.
Или подобен тем кто в людных городах,   
В зловоние, где трудно развернуться,
И тесно от Домов, вдруг на сердцах,
Прочь убегает чтоб не задохнуться,
Вдыхает летом свежий воздух по утру,
В деревне, лесе, тот что виден из окна,
С простою радостью любому пустяку,      
Траве ли скошенной иль запаху зерна;
Коровам и всем местным видам,
Со всеми красками и звуками что в них;
И когда Дева идет мимо словно Нимфа,
То восхищение от радостей мирских,
Одним лишь взглядом сводится на ней.
Так взорами прикован восхищаясь,
Со всех сторон сверлил глазами Змей,
К Цветущей клумбе Евы подбираясь,
Столь рано там ее застигнув и одну;
В Небесных формах Ангельских своих,
Бездонную казалось отражая глубину,
Легка в своих движеньях и невинна;
Как мягкий бриз сквозь взоров пелену
Была явленьем Лика своего неотразима,
Одним лишь видом злобу умягчая.
И в адской гордости смягчился Сатана,
Себя в намереньях свирепых ослабляя,
И злоба будто бы отпрянула от зла,
Пространство предоставив ей самой;
Следил за нею он как малое дитя,
Обезоружен собственной враждой,
Отбросив мщенье, злобу и лукавство.
Но Ад горящий не слабея в нем пылал;
Хотя до Неба серединного добрался,
Свое он вскоре услаждение прервал,
Теперь еще сильнее он сокрушался;
Чем пристальней за нею он следил,
Тем больше он в лишеньях сознавался,
И вскоре злобу он вдвойне возобновил,
Собравшись мыслями где злое озорство,
В нем распаляясь обнаружило коварство,
С ним вместе увлекая все пространство.
      
Куда вы мысли занесли и как мне быть,
Чьей волей в эту область принесен,
Да так что умудрился позабыть,   
Что здесь вражда диктует правила и тон;
В Аду, любви лишен и без надежды,
Рай променяв я погрузился в эту тьму,
Где не укрыться от слепца или невежды,
И с кем ищу я преисподню здесь свою.
Услад желая я закончил разрушеньем,
Весь смысл только теперь в нем,
И нет иного для меня здесь наслажденья,
Покуда нет мне больше радости ни в чем.
А если так то и возможность не теряя,
Я овладею ей кто в безмятежности своей,
Смеется в счастье ничего не понимая,
И среди мною обозримых здесь путей,
Себе я вымощу дальнейшую дорогу,
Покамест здесь Она решает все одна,
И для дерзаний всяких мне в подмогу,
Супруг от плоти служит ей сполна.
К тому же видел я и в круге обозримом,
Давно научен что я должен крепко знать;
Где высший Разум иль какую силу,
И в ком заложено уменье воздвигать,
Из форм земных огромные Строенья,
В ком духа где бы не был не отнять;
Противник мой не просто только тенью;
Но мне в отличии приходится страдать.
Так сильно Ад возвышен в своем зле,
Пожрать любого в ком притуплен страх,
Что надломил уже все лучшее во мне,
Все то чем прежде обладал на Небесах.
Под стать богам прекрасное творенье,
Не может страх иль ужас вызывать;
Какой угодно красотою в устремленье,
Все должно основательно скрывать;
Иль под личиной фальши вызову сомненье,
Лишь только так я низведу ее к паденью.

В таких словах лукавых молвил Сатана —
Дух павший заключенный в теле Змея,
Сожителем всего что хитрые глаза,
И вместе с ними их подельница Психея,
Для Земной Евы направление ее,
Здесь устилает Океаном прибиваясь,
С тех пор как развернув движение свое,
Он космос бороздит кругами извиваясь.
Кольцо к Кольцу несомый на волнах,
Протягиваясь ввысь лучистой Головою,
Сияя темными алмазами в Глазах,
По самой середине вечною Четою,
Он устремлен собой края соединить;
В своем столь исключительном обличие,
Он одним взглядом мог заворожить;
Еще никто столь грандиозного величия,
Средь Змеев не способен был явить;
Ни Кадма и Гармонии Иллирии сыны,
И ни Асклепий Эпидавра божество;
Иль тот в кого Юпитер Капиталийский
Себя облек иль превращением всего
Преобразил себя венчая Сципионом,
Что по легенде был от Змея урожден,
С Юпитером самим отождествленным,
И полководец Рима был до бога возведен;
 
Все ближе но в уклончивых движеньях
Он подбирался к ней подобен тем,
Кто ищет подступ но боясь обнаруженья,
Путем окольным незамеченный никем.
Так штурман свой корабль направляя
Близ устья иль прибрежной полосы,
По ветру быстро паруса переставляет
В своих движениях точных как часы.
Пространным телом курс свой выверяя,
Так гибкий Змей привлечь ее глаза,
Там извивался произвольно увлекая,
Пока была она в делах поглощена,
Привыкшая ко всем соседним звукам;
Резвились Звери полевые перед ней,
Где каждый ее воле был послушен,
Не менее чем те с кем Одиссей,
Гостил в обители Цирцеи вызволяя.
Вот Он уже незваный перед ней,
Восторг и восхищение прямо выражая,
Главою, шеей глянцевой своей,
Ей ласково и льстиво знаки посылает,
Готовый целовать там где ее нога;
Безмолвным, кротким видом увлекая,
В конечном счете обращает на себя
Ее глаза, свое присутствие отметить;
Рад овладеть Змеиной Хваткою своей,
Ее Вниманием, покуда не измерить
Движение сквозь бездны пропастей;
В Эфире новый импульс звуку придавая,
Так обратился к ней он обольщая.

Дивиться не к чему пречистая Царица,
Хотя, пожалуй и дивиться не чему,
Ты вовсе неспособна если единица
Ты с тем кто на Земле твою стезю,
Стяжает вечным равновесием своим;
Пусть и глазами ты отбилась от руки,
Не отягчай их хуже светом роковым,
И если даже Небеса теперь твои,
Мое к тебе не одобряют обращенье,
И тянут вниз тебя неутолимые глаза;
Так я стеснен в своем уединенье,
Что гнева вышнего ужасней для меня,
Совсем без вас остаться не удел.
Ты вышнего творца земное отраженье;
В одной тебе он все живое возымел,
Все вещи лишь в твоем распоряженье,
Питают свой восторг взирая на тебя,
Склоняясь пред небесной красотою,
Но оценить всецело в силах только я,
В пространстве этом будучи с тобою.

Среди всех прочих обожателей твоих,
Кто разглядел хоть половину твоего,
Всех прелестей и качеств неземных,
За исключеньем лишь разве одного?
(И что по сути представляет единица?)
Среди Богов должны тебя Богиней знать,
Перед кем должны все преклониться;
Все Ангелы с присягою предстать —
Бесчисленная Свита повседневная твоя.

Так искуситель к Сердцу Евы пробиваясь,
На каждом своем слове нагло льстил,
Чем только мог усердно восхищаясь,
И наконец к нему свой путь он проложил;
Она же безучастная, так Змею отвечала.

И впрямь, у Зверя, Человеческая речь,
И чувства, в грубых звуках, во плоти?
По крайней мере в первый раз смогли увлечь
Слова что к Зверю невозможно отнести.
Кого Всевышний в День их сотворения,
Немыми к ясном звукам создавал;
Посеял он теперь во мне сомненья,
Кто так осмысленно и ясно рассуждал,
Там где не скрыть присущую природу.
Змей, самый хитрый в поле из зверей 
Давно с тобой знакома я, но с роду,
Еще не слышала из уст твоих речей.
О, повтори же столь чудесное явленье;
Скажи мне, как ты будучи немым,
Был ясному научен здесь произношенью,
И как ты стал теперь столь дорогим,
Средь остальных Зверей что на глазах. 
Скажи откуда приобрел ты свое знанье,
Ведь это чудо требует вниманья.

На что коварный искуситель отвечал.
Владычица прекраснейшего Мира!
О, Дева превосходная, я это и желал,
Тебе легко раскрою я движения Эфира.
О чем меня ты просишь, воле я твоей,
Я должен подчиняться здесь всему;
Сначала среди прочих я Зверей,
Как все был на подножном здесь корму.
Среди Цветов, Деревьев и Растений,
Питая жалкие здесь помыслы свои,
Несчастен средь никчемных побуждений,
Не различал здесь ничего кроме еды,
И чувственных всех радостей земных,
О чем то более высоком и не помышляя;
И вот однажды в Поле средь других,      
Мое вниманье всецело привлекая,
Увидел Дерево одно, где я узрел
Плоды румяные во множестве великом;
Затем приблизившись поближе разглядел,
Его оттенки все во цвете многоликом.
Благоуханьями душистыми с ветвей,
Так от плодов был аппетит мой распален;
И чувства обострились более сильней,
Его сладчайшим ароматом опьянен,
Чем Фенхель отдает иль вымя у Козы,
Когда сочиться на закате молоко;
Для малых Козликов налитые сосцы,
Пока с друг другом все внимание свое,
Они резвятся все на свете забывая.
В желании решился я плоды те надкусить,
Незамедлительно с ветвей их обрывая,
Одновременно голод с жаждой утолить;
Ведом их ненасытной жгучей властью,
В благоуханье манящем все сильней,
Был я всецело увлечен могучей страстью,
Глазами быстро разбегаясь меж ветвей.
Во мхах покрытое все Древо обвивая,
От ветки к ветке я прополз так высоко,
Туда где лучшие Плоды в пределах Рая,
Тебе с Адамом не сорвать их ни за что;
Меж тем вкруг Древа Звери остальные,
С тоскую ревностной желали утолить,
Плодами теми свою жажду, только были
Не в силах дотянуться чтобы надкусить.
Расположился я поближе к середине,
Там где в обилии множество Плодов,
Я мог срывать и насыщаться там же ими,
Не прилагая сил особых вновь и вновь.
До той поры столь исключительных услад,
Мне знать воистину еще не доводилось;
В неистощимом том источнике мог брать
Я столько что всем прочим и не снилось.
Насытившись плодами теми вскоре
Стал перемену странную в себе я замечать,
До степени, по собственной я воле,
В Уме стал внутреннюю силу ощущать,
Где речь могла любую форму оживить. 
По высоте и глубине направив зренье,
Я мог в уме своем вселенную вместить,
Все небо открывалось к обозренью,
Иль то что между небесами и землей;
Я видел вещи исключительной природы,
Но все прекрасное в тебе лишь я одной,
Узреть смог отражением все Звезды,
Что шлют Лучи твоей небесной Красоте;
Никто с тобою более не сравниться,
И ближе поневоле потянулся я к тебе,
Хоть может и назойливо крутиться,
Чтоб лучше видеть должен пред тобой;
И я склоняюсь по заявленному праву,
Творений всех Владычице Земной —
Миров всех что взяла себе в управу.

Так одержимый Сатаною хитрый Змей,
Свои чинил для Евы обольщенья,
Она же, изумившись, более смелей,
Так ему молвила отбросив опасенья.
   
Теперь твоя столь чрезмерная хвала,
Лишь вызывает сильные сомненья;
Коль так преобразился ты от этого Плода,
То может заодно укажешь направленье;
Где, далеко ли, или рядом оно тут?
В Раю Деревья в множестве великом;
Взгляни, они повсюду здесь растут,
В своем разнообразии многоликом.
Есть и такие то что мы еще не знали,
Плоды чьи ожидают часа своего,
О коих с твоих слов мы не мечтали,
И здесь никто не прикасался к ним еще.
Быть может больше рук нам подключить,
Чтобы от бремени Природу облегчить.

Доволен и флиртуя молвил хитрый Змей;
Моя Царица, путь давно уже проложен,
Не так уж далеко, вперед уже, смелей,
За Миртами Есть Луг цветущий огорожен,
Близ быстрого Истока бьющего с глубин,
После цветущих Миррой и Бальзамом
Кустарников густых где был лишь я один;
Если не против проведу тебя задаром.

Коль так, тогда веди сказала ему Ева.
И Змей поспешно извиваясь впереди,
Казалось прямо полз попутно разумея,
Накручивая резво хитроумные круги,
К своим лукавым шалостям проворен;
В надежде радостно, сияющей Главой,
Скользил он как Огонь блуждает в Море,
На парусах всех в темени ночной,
Что разливаясь пеленой сплошного пара,
Одновременно излучается везде;
Сгущаясь к центру, видимостью жара,
Свою окружность увлекая всю к себе,
Злым Духом над поверхностью морской;
Иль когда затягивает в Омут или Топь,
Туман ночною, непроглядной пеленой,
Глотая путника без помощи с концами.
Так мрачный Змей сияя под лучами,
Доверчивую Еву вглубь Эдема увлекал,
До Древа, что причиной всех печалей,
Запретом, чьи Плоды никто не знал,
И лишь его увидев Змею так она сказала.

Змей, мы пришли, но дальшее движенье
Бесплодно, хоть в избытке здесь Плоды,
К тому же лишь с тобою их значенье,
Пусть и по свойствам столь чудесные они.
Их пробовать, ни даже прикоснуться
Запрещено нам ибо Бог нам приказал,
И под него должны мы все прогнуться,
Ведь он и жизнь и закон нам предписал,
Здесь упреждая наши устремленья,
Чтоб высший Ум не ставить под сомненье.

На что коварный искуситель Еве говорил,
Ты веришь этому? Никчемная брехня;
Он Райский Сад вам к пропитанью явил —
Все то что щедро предлагает вам Земля
Или Эфир и это Древо выставил особо?

И Дева молвила невинная. Плод всякий,
От Древа каждого нам есть разрешено,
Но этот, что в значении двоякий,
Здесь в центре Сада — нам запрещено;
Велел к нему Он даже не касаться,
Добавив если вкусим в ослушание своем,
То вслед за этим смерть свою найдем.

Ее ответ прослышав, далее внушая,
Смелее Искуситель стал упрашивать ее,
Любовь усердно к Человеку выражая,
В своем негодовании скрывая ловко все,
Приладил новую он долю измышлений,
Стремлением казалось воодушевлен;
Хотя в своих и неустойчив построеньях,
Но все же благовидным мнился он,
Свои иллюзии все на деле проявляя;
Казалась что хотел он предпринять
Там нечто важное вниманье привлекая,
Оратору подобен что способен окрылять
Могучим словом толпы Рима иль Афин,
Где красноречием своим преуспевали,
А самые успешные молчанием одним,
На вещи нужные вниманье обращали;
Одним лишь телом иль движеньем,
Одним лишь жестом увлекая всю толпу,
Пока их речь своим произношеньем, 
Не предъявляла им желанную мечту,
Всех сходу увлекая нужным словом,
По праву первенства их рвенье зажигать.
Так молча, на словах иль полусловом,
Стал Змей коварный Еву искушать.

Священное растение дарующее знание,
В ком мудрость вековая, власть твою,
Я ныне ощущая принимаю дарованье;
Где я не только вижу все причины, но могу
Их различать в далекой перспективе,
От самых высших Породителей своих;
Кто здесь пути прокладывал на ниве
Разумных оснований, разумеется благих.
Царица Мира этого, не стоит опасаться,
Угрозам тем не верь; ты не умрешь;
Уже ль и впрямь такое может статься,
Что от Плода ты смерть свою найдешь,
Что здесь дарует Жизнь и Познанье?
За это угрожает вам теперь небытие?
Глянь на меня ни Плод ни осязанье,
Здесь не смогли отнять присущее мое.
Напротив жизнь совершенней моя стала,
Чем было мне отпущено судьбой;
Из всех угроз ничто мне не пристало;
Не говоря уже о смерти роковой,
Я превзошел назначенный свой жребий.
Не уж то Человек лишиться здесь того,
С чем Зверю открываются все двери;
Иль что же, Бог, в порыве гнева своего,
Испепелит за небольшое преступленье,
А за бесстрашие воздержаться хвалить;
Когда грозит за это Древо истребленье
И Смерть готова свою руку наложить,
Чего б не значила она по своей сути,
Лишь только бы не думать здесь о том,
Как к жизни прикоснуться в этой мути,   
Познанием Добра с неотвратимым Злом?
И для Добра все это справедливо?
А что тогда сказать здесь на счет Зла,
Ведь каждому оно по своему немило,
Здесь как умея отвращая от себя?
Поэтому и трогать Бог тебя не станет;
Непоругаем, справедливый Он во всем,
Ну а предвзятый Бог всегда обманет,
А если правда смешанная в нем,
То как же Богом его можно называть?   
И незачем страшиться в послушании;
Желают страхом смерти тебя взять,
Но смерть все обнуляет притязанья.
Иначе, можешь ли ответить, для чего,
Он запретил до Древа прикасаться,
Внушая страх тебе; а может для того,
Чтоб вечно перед ним тебе склоняться,
В безропотном невежестве своем?
Покуда знает хорошо что в этот день,
Коснувшись, запрещенным тем Плодом,
Ты будешь различать любые тени,
Что Око затмевают непроглядной пеленой      
И что откроются сокрытые все двери;
Столь совершенной станешь ты собой,
Добро и Зло Богам подобна различая.
С тех пор и я подобен Человеку стал,
Пусть даже долю и животного включая,
Я частью высшей уподобился Богам.
И если ты отбросишь Человеческое все,
Чтоб с Богом уровняться, то и смерть,
Страшиться будет не к чему тогда ее,
Не в силах более тобою здесь владеть.
И что есть Боги к коим устремленный
Так сильно уподобиться желает Человек,
С их пищею Небесной стать им ровней,
Стесненный, совершая здесь свой бег?
Кто первыми над всеми возвышаясь,
Здесь преимущество используют сполна,
Людской всеобщей верою питаясь,
Что Воля их всему здесь голова?

И тут один вопрос невольно возникает;
Земля что в свете солнечных лучей,
Согретая питаясь щедро процветает,
Даруя жизнь всей живности своей,
Их в эту Майю погрузив существованья;
Коль вещи в Человеке все заключены,
То кто вкушает с Дерева Познанья,
Тот свою Мудрость и все качества свои,
Берет без всякого чьего то позволения,
И возвышается над всеми силою своей?
И в чем же состоит здесь преступленье,
Что человек желает стать сильней,
Преумножая Древом свое знанье?
Иль что же знание способно повредить?
Иль против высшей воли, притязанья,
Оно здесь каждому способно угодить?
Иль это просто лишь простая зависть,
Что в сердце Бога к слову может обитать?
Вот почему Плод дивный будет в радость;
Все это, это все дает тебе понять,
Чем может вознестись Богиня на Земле,
Так дотянись, возьми тот Плод себе.

Закончив речь, исполненный коварства,
Змей наконец смог достучаться до нее,
До Сердца Евы изъявляя все упрямство,
Нашел как овладеть он может им легко;
Она разглядывала Плод им восхищаясь,
Под звуки сладкие настойчивых речей,
Пока все доводы что Истиной казались,   
Без остановки там нашептывал ей Змей.
А между тем уже и полдень наступая,
Сильней стал голод с жаждою будить,
Благоуханием ее сладостным склоняя,
Коснуться к спелому Плоду и надкусить;
Сильнее притянув к себе голодные Глаза,
И про себя вдруг призадумалась она.   

Чудесны твои свойства, вне сомненья,
О, наилучший из известных всех Плодов;
Пусть ты сокрыт, однако ж восхищения,
Достоин ты превыше всяких слов.
Чей дивный вкус столь долго созревает,
Что даже те кто напрочь речи лишены,
Вкусив лишь красноречием блистают,
И произносят здесь небесные хвалы.
И кто назвал тебя здесь Деревом Познанья,
Кто к тебе даже прикасаться запретил,
Не смог укрыть но захватив мое вниманье,
К тебе лишь большее желанье пробудил.
Добро которое мы здесь еще не знаем,
Само собой мы им не можем обладать,
А может обладаем, но еще не понимаем,
Что также равносильно утверждать,
Что вовсе еще нету у нас этого Добра.
Выходит просто запрещает он нам знать;
А если прямо или проще говоря,
Он просто запретил нам стать мудрее?
А к этому никто здесь не обязывал меня,
И если сковывая смерть здесь делает темнее,
Тогда зачем внутри Свобода мне дана?

Вкушая от Плода осуждены мы умереть.
А Змей все жив и здравствует поныне?
Способен к речи, различать и разуметь,
И кто подобное представить мог доныне?
Иль Смерть для нас лишь он изобретал,
И запретил здесь нам любое просвещение?
А Зверю пищу для ума он даровал, 
И впрямь какое то здесь недоразумение.
Но Змей для нас стал более благосклонен,
Вкусившим первым от запретного Плода,
Всем своим благом выпавшим на долю,
Делился с радостью украдкой от Творца,
И без коварства или скрытого обмана. 
Тогда бояться может вовсе не к чему,
И я избавлюсь здесь от этого дурмана,
Что здесь невежество диктует Сердцу и Уму,
Добра и Зла неотвратимого познаньем,
И Бог иль Смерть не будет более давлеть,
Предписанным Законом или Наказаньем,
А больше даже здесь и нечего хотеть.
Лекарством от всех хворей Плод чудесный,
Для глаз приятен так и манит его взять,
И стать мудрее добродетелью небесной;
Так что мешает теперь мне его сорвать,
И Разум с Плотью напитать одновременно?

И в час недобрый, опрометчивой рукой,
Она сорвала Плод и тут же его съела;
Земля почуяла нарушенный покой,
И тяжким вздохом вся Природа обомлела,
В своих Творениях являя знаки перемен,
Нежданною напастью чувствуя потерю.
А Змей пополз в лесную чащу между тем,
Прекрасно зная что теперь любую меру,
Он делит с Евой, взяв ее в свой плен;
В своем восторге тем плодом увлечена,
Смешались тени слиться снова в тень,
Ее в безмерное пространство унося. 
И вновь и вновь Плод сладостный вкушая,
Была ли правда или мнилось просто ей,
Она плыла по волнам Майи уповая,
Познаньем бесконечных пропастей,
Своими мыслями ровняясь на Богов.
Уже ничто там не могло ее сдержать;
Вкушая с жадностью и сладостью Плодов,
Не зная что приходиться стяжать.
Не что иное как свое уничтоженье;
Наевшись, словно опьяненная Вином,
Она в своем высоком настроенье,
Так молвила себе в том упоении своем.

О Древо дивное прекрасней нет тебя,
Из всех в Эдеме наивысшим будешь ты,
Чьи свойства превосходного Плода,
Дарует Разум воплощая все мечты.
Хоть оклеветан и поныне затемненным,
Ты бесконечно многолик в значении своем,
Для необъятного движенья сотворенным,
Вмещая все и ничего в себе одном.
Отныне с каждою новою Зарею,
Я с песнею намерена лелеять здесь тебя,
Даря внимание с должной похвалою;
И бремя твоего неистощимого Плода,
Я буду облегчать с ветвей твоих срывая,
Пока не стану еще ближе я к Богам,
Себя в Познанье неустанно возвышая,
И все сокрытое откроется глазам.
А прочие не в силах здесь тебя сорвать,
Покуда втайне ты от взоров всех чужих;
И если было бы так просто тебя взять,    
То и не рос бы ты сокрытым от других.
Своим я Опытом в долгу перед тобою,
И под тобой не потеряюсь никогда;
Не быть мне здесь в неведенье слепою,
Покуда дивный Плод доступен для меня;
В пространстве неуклонно направляя,
Касаньем к Мудрости являя все пути,
И все сокрытые мне двери открывая,
Где я по своей воле в силах обрести,
Все то что сердце только может пожелать,
Для всяких праздных глаз теперь незрима;
Уже никто меня не силах распознать,
В движенье будучи своем неуловима.

Что до Небес, так они слишком далеко,   
С высот не в силах знать что претворяю,
И может вовсе и не видят ничего,
А значит на Земле, что только пожелаю,
Отбросив страх могу я здесь творить;
Да и к тому же Бог великий отвлекаясь,
Внимание всему не сможет уделить,
На всех своих Шпионов тщетно полагаясь.
Но как перед Адамом мне предстать?         
Должна ли я об этой перемене говорить,
И что вообще теперь ему сказать,
Чтоб счастье это вместе разделить?
Иль лучше будет преимущество свое, 
Держать в себе и Знанье умножая,
Власть утвердить сподручней без него,
Здесь всякое Партнерство устраняя?
Чтоб все что к женской сути приравняли,
Без спроса всякого заставить полюбить,
Чтоб более мы равными здесь стали;
Тогда быть может и удастся упразднить,
Все это напускное превосходство,
Во всех вещах что явлены на свет;
Раз меньшим утверждается господство,
А значит и свободы в меньшем нет.

Не плохо было бы; но если без него,
Увидит Бог и Смерть свою нашлет?
И я исчезну навсегда иль новое ребро,
Под песнь брачную края свои сомкнет,
Адаму подарив другую уже Еву,
Для его радостей, а я уйду в небытие.
Покуда тот кто прикоснулся к Древу,
В миг обрести иль потерять способен все,
Хотя и смерть предвидеть в нашей воле.   
Ну что же, решено, тому и быть,
Переживет со мною радость или горе;
Так я люблю его что рядом разделить
Легко мне будет даже свою смерть,
А без него и жизнь стоит ли хотеть.   

Промолвив так она от Древа отступила,
Склонившись с благодарностью пред ним;
Тем подчеркнув какая в Древе сила,
Чей дивный Плод сокрытым и храним,
Живой Нектар столь щедро источает,
От Сердца тайного напитывая все,
И Знанием пространство насыщает,
Приготовляя для Богов священное питье.
А между тем Адам желая возвращенья,
Ей сплел Гирлянды из отборнейших Цветов,
Для Локонов волнистых украшенье,
Венком украсить после всех ее трудов.
Так представляется Царица Урожая;         
Утешиться желая в помыслах своих,
Себе с ее явлением услады обещая,
Столь долго ожидая и откладывая их.

Но сердце чувствуя тревогу то и дело,
Будило в нем необъяснимую тоску,
Внушая опасение что нечто в ней назрело,
То что расхлебывать достанется ему.
И он навстречу вышел тою же тропою,
Которой пошла расставшись поутру;
Все дальше вглубь той чащею лесною,
И к Древу вышел где нашел ее одну,
Стоящей рядом прямо под ветвями,
Намерена назад отправиться вот вот;
От ветки сорванной в руке ее, краями,
Амброзией сочился зрелый Плод.
Она выпрашивая словно оправданье,
Пролог озвучить свой к Адаму подошла;
Подстегивая в нем взаимопониманье,
Так ласково ему промолвила она.

Ты удивлен моим здесь пребываньем?
О, как же я скучала в одиночку без тебя,
Томясь в своем тоскливом ожиданье,
Здесь без присутствия общенья лишена!
Не знала боли я такой до сей поры,
И повторить ее уж нет во мне терпенья;
О, если б знала куда могут завести,
Столь опрометчивые спешные решенья.
Но здесь отбившись будучи одна,
Открылось нечто чему стоит удивиться;
Пока в заботах пребывала без тебя,
Ко мне здесь Змей надумал уявиться,
И принялся речами здесь увещевать;
Мол Древо пред которым мы стоим,
Чьй Плод запрещено нам здесь вкушать,
Как оказалось не таким уж и дурным.
И более, раскрыть глаза способен нам;
Воздействием чудесным Плод его,
Тот кто сорвет тот уподобится Богам,
Что к слову уже мной подтверждено.
И Змей в отличии намного нас мудрее,
Во всем нас превзошел не слушая Творца,
И я скажу стал даже более живее,
Вкушая в одиночку от запретного Плода.
А мы в неведенье напуганные им,   
Все умножаем здесь свои сомненья;
А Змей своим звучанием земным,
И чувством переплюнул все творенья.
Своим суждением способен восхищать,
Так убедительно умел он говорить,
Что верх смог на до мною одержать,
Вот я и сорвала чтоб тут же и вкусить.

И на себе все те же свойства ощущая,
Раскрылись прежде затемненные Глаза,
Слетелись Духи на словах оповещая,
И раскрывая мне сокрытые Сердца,
До вышних Сфер возвысили к Богам —
Все для тебя, чтоб лучшею стезей,
Облегчить жизнь здесь обоим уже нам,
Что к слову вместе разделяю я с тобой.
Ведь все твое здесь счастье также и мое;
Мне в радость все где себя можешь уявить;      
А в одиночку мне отвратно это все,
Что не способна я с тобою разделить.
И потому должны мы Жребий уравнять,
Чтоб общею любовью радости вкушая,
Нам не пришлось различия стяжать,
Здесь заблуждения свои преумножая.
И для тебя мне не придется отклоняться,
Когда судьба не позволяет мне сдаваться.

Так Ева с легким и беспечным ликом,
Поведала Адаму все, но на щеках
Пылал румянец ярко алым бликом.
Адам смятенье прочитав в ее глазах,
Вдруг понял что дозволенный придел,
Она взяла и своевольно преступила,
И он в движенье роковым оторопел,
Премного потрясен что растворила,
Она себя в нем и рассыпалась в ничто;
Стоял он этим запустеньем поражен,
И холод ужаса по жилам тек его,
В суставах скован или вовсе их лишен.    
Венок из Роз увядших ей сплетенный,
Из своей Длани ослабевшей обронил;
Стоял он бледный и безмолвный,
И наконец молчание прервав заговорил.

О, наилучшее из всех Земных Творений,
В тебе одной отражены все чаянья Богов;
Последние из дивных построений,
В котором формы, мысль иль звуки слов,
Себе свое небесное находят бытие,
В любезнейшем и лучшем утвержденье!
Пропала ты, так быстро потерялась ты,
Растленной отцвела печатью искаженья,
И в лапах смерти обрубила все концы!
И предпочла приделы ты переступить, 
Что строгим он назначил воспрещением!
О, как же ты могла так поступить;
Священный Плод и тем же устремленьем!

Что обманул лукавой фальшью Враг,
И заодно меня с тобой на разоренье,
Затягивает здесь в кромешный Мрак,
Прекрасно зная наперед мое решенье;
Что я скорее предпочту здесь умереть,
Чем бросить и остаться без тебя,
Что должен я по праву здесь иметь;
Он знает хорошо что жизнь для меня
Здесь без тебя теряет всякий смысл;
Без разговоров сладостных с тобой,
Где отзвуком в тебе любая мысль;
И снова в диких и глухих лесах,
Блуждать мне в одиночестве своем?
И даже если Он другою Еву на сердцах,
Уявит мне сомкнув другим Ребром,
Мне с этою потерей не смириться;
Нет, я с Природою связующим звеном,
И я не в силах этим поступиться.
Ты моя плоть от плоти, костью от кости;
С тобой неразлучим твое я состояние,
Здесь разделю я вместе по пути;
Печаль иль счастье наше достоянье.

Так говорил Адам Ей себя словно утешая,
От мыслей тяжких заглушив свою тоску,
Ее все обстоятельства покорно принимая,
И вскоре вновь возобновил он речь свою.

О Ева дерзкая, рискованным решеньем,
На нас обоих ты проклятье навлекла;
Не важно волей чьей иль понужденьем,
Священный Плод уже ты сорвала,
Что сокровенным запрещен к употребленью,
И более, его теперь вкусила даже ты.
А все прошедшее к большому сожаленью,
Ни Бог ни Рок не возвратят тебе, увы.
Но может хоть и ввергнута в тщету,
Отступит все же смерть тебя пожрать,
И может мы с тобой оспорим правоту;
Не страшно, если Змей успел сорвать,
И прежде нас Священный Плод вкусившим,
Его теперь он обратил уже мирским,
Хотя и должен упрежденьем высшим
Быть мертвым, а он все еще живым —
Живым, ведь так сказала ты, не так ли,
И жизнь высшую желает здесь стяжать, 
А значит в нем и силы не иссякли,
Там где он должен был их потерять.

Неотвратимым побуждением увлекая,
Теперь он столь заманчивым для нас,
Чтобы ему подобно Плод вкушая,
Нам вместе, в свете вышних глаз,
Взойти к Богам иль даже и ПолуБогами,
С тобой подобно Ангелам нам стать;
Чтоб восхожденьем Звездными телами,
По образу Пространство претворять.
Не думаю что Бог в порыве раздраженья
Захочет нас с концами сокрушить,
Покуда мы Первичные Творения;
В кого столь многие усилия вложить,
Ему пришлось над всеми возвышая;
Да и с паденьем нашим здесь слепым,
Претерпит каждый с нами разделяя,
Покуда связаны мы жребием одним.
Иль что же отменяя он Творение свое,
Потерпит неудачу план переменив;
И всем кто постигает Божество,
Вранье уявит Он в сомненья погрузив?
И не смотря на Силу коей безраздельно,
Власть утверждает всем кто его чтит,
Он повторяться должен в сотворенье,
А если неудачей его снова упразднит,
Когда и вовсе делать это не желает?
Ведь Враг ликуя слабостью сочтет;
О сколь же шатки основанья что стяжают,
Те кому здесь Он предпочтенье отдает,
Кто радует его здесь не взирая;
Сперва меня, ну а теперь и всех людей;
И кто же следующий в ком суть святая,
Начнет творить во тьме земных идей?
Чтобы насмехаясь снова возгордился
Противник? И тем не менее с тобой,
Стезей взаимной я с тобою слился,
Стяжать определенный жребий роковой.
И если Смерть сопровождает Жизнь твою,
То станет Смерть здесь Жизнью моей;
Так сильно мое Сердце вторит твоему,
Что я твою Природу сделаю своей —
В тебе, своею неотъемлемою частью,
Покуда все чем ты являешься — мое;
Не быть в отрыве нам, одною статью,
Вдвоем мы Плотью делим здесь одно;
И если от себя тебя мне здесь отнять,
То это все равно себя мне потерять.

Так говорил Адам и отвечала ему Ева, 
О, испытание все покрывающей любви;
Что в выражении не ведает предела,
В своих примерах наивысшей красоты!
Во всем ей следовать меня здесь вовлекая,
Но далека от совершенства твоего,
Как мне с тобой сровняться здесь не зная,
Лишь подражаньем, только и всего,
Мне остается уявлять свое значенье;
Чьей превосходной стороной извлечена;
И с гордостью о нашем единенье,
Вещать осталось выставляя здесь себя.

Единым Сердцем в двух одной Душой;
Заявлен в новом построение этим Днем;
И если Смерть разнять здесь нас с тобой,
Уже не силах, где мы будучи вдвоем,
Столь превосходной сочетаемся Любовью,
То Преступленье, один Грех или Вину,
Переживем мы и земной Стезею,
Если умножим добродетель здесь свою,
Сокрытый Плод вдвоем с тобой вкушая;
Ведь от добра проистекает все добро,
Прямой дорогой неизменно увлекая;
Иль счастливо даря средь этого всего,
Возможность испытания твоей любви ,
Что по сей день еще так не являлась,
И если б знала то что смерть нас уловить
Желает здесь, то я б не уклонялась.
И в одиночку я б пережила все это зло,
Здесь не к чему тебя не соблазняя,
И умерла б одна не вовлекая никого,
За свои действия твой мир не нарушая.
Ну а теперь хоть и вполне убеждена,
В твоей любви ни с чем здесь несравнимой,
Но слишком поздно я узнала от тебя,
Насколько наша стать неразделимой.
Но вопреки я ощущаю жизнь а не смерть,
Жизнь яркую, открытыми глазами,
С надеждой новой, я не смела и хотеть,
Здесь так удачно сочетаться с Небесами.
И все что сладостью казалось для меня,
Теперь давно уже безвкусным и претит;
Поверь что опыт тебе явлен мой не зря,
А страх отбрось свой, пусть летит
По ветру; не коснется тебя смерть,
Покуда его частью ты не можешь умереть.

Сказав так, Ева еще ближе подошла,
Адама заключив в свои объятья,
С ее ланит бежала легкая слеза,
От радости негаданной и счастья,
Тем что смогла снискать она любовь,
Высокую и статью столь прелестной;   
Что выбор через майю земных снов,
Ради нее лишенный радости небесной,
Он не взирая, все разделит с ней,
В награду (ибо тяжким соглашеньем,
Там где ловушки будут ждать везде
Единственным его вознагражденьем
Лишь в лучших качествах); и вот она,
Плод что влечет наградой впереди,
Рукой свободной с ветки сорвала;
И высшему сознанью вопреки,
Его Он ел без лишних колебаний;
Не Адам вовсе был но Ева прельщена,
А Он не устоял вослед ее очарованью,
Сокрытой перспективой дивного Плода.

И затряслись земные недра изнутри,
И тяжкой болью застонала вся Природа;
Меж Небом и Землею сомкнуты концы,
И вместе с ними их сокрытая утроба.
И тяжко разнеслись грохочущие Громы,
Свершеньем грядущим всяческого зла,
Проклятием Земли и тяжкой ее доли,
В употребленье первородного греха.
В то время как Адам без возражения,
Вкушая знание свое не думал ни о чем,
И Ева в прежнем злоупотребленье,
Все повторяла песню старую с грехом,
Не зная страха, в правоте убеждена;
Чтоб с Человечеством возлюбленным ее,
Уже мог примериться Он наверняка;
Как опьяненные они от нового вина, 
Нырнули вглубь неистощимого веселья.
Им мнилось что коснулись к Божеству,
Напару претворяя все свершенья,
И изнутри наружу, в снах как наяву,
Летели ввысь Землей пренебрегая;
Но скрытый Плод на то и был сокрыт,
Что всяческий обман в себя включая,
Был несколько иначе приоткрыт,
Лишь только вызвав плотское желанье;
И стал на Еву свои взоры Он бросать;
Она ж играючи влекла его вниманье,
Чтобы бесцельно смог он должное отдать;
Вдвоем, средь всех земных ее Огней,
Пока не породил движение Он в Ней.

Теперь я убежден насколько в тебе Ева,
Изящен вкус и безупречен такт;
От твоего ума и мудрого сужденья,
Во всех оттенках должен я познать,
В значеньях самых тонких применяя,
И ко всему я Небеса здесь призову,
К благоразумному сужденью приобщая;
За этот Плод столь сладостный хвалю,
Что ты для нас добыла к пропитанью.
О сколь же много упустили сторонясь его,
Чудесного Плода дарующего знанье,
Чей настоящий вкус не знал еще никто.
И если среди всех его нельзя вкушать,
Тогда и нету здесь желанней ничего;
Пусть десять нам Деревьев запретят,
Но кроме этого лишь Древа одного.
Иди же, обнови все наши кладовые;
И если здесь мы то давай теперь играть,
После такого пиршества; доныне         
Мне никогда не приходилось наблюдать,
В тебе столь безупречной красоты,
Со дня когда впервые ты себя мне уявив,
С тобою в одно мы слились, я и ты,
Меня достоинствами всеми одарив.
Так разожги же мои чувства чтобы я,
Вполне тобою мог здесь насладиться;
И Древо может нам теперь как никогда,
Во множестве даров своих раскрыться. 

Так молвил Адам ее Взорами прельщая,
Желая все амурные намеренья свои,
С ней воплотить, прекрасно понимая,
Что Ева с ним теперь все делит на двоих.
Глаза метнулись от заразного Огня;
Ее схватил за руку он сгорая в нетерпение,
И силой в тень густых ветвей клоня,
Повел чтоб овладеть без промедленья.   
Земля покрытая нежнейшими цветами;
Фиалки, незабудки, гиацинты, асфодель,
В чудесных переливах, лепестками,
Мягчайшими тонами устилали их пастель.
И там весьма они любви своей предались;
Виной взаимною печатью скреплены,
Они ни в чем в друг друге не чуждались,
Для них любые средства были хороши,
Пока пресыщенные всяческим движеньем,
Их незаметно стала к сну клонить,
Сменялось быстро все как в сновиденье;
И на глазах уже на в силах различить,
Чем ложный Плод в иллюзиях прельщая,
Во мгле земных и опьяняющих паров,
Опутал и солгал им чувства затемняя,
Окутав Дух их пеленою земных снов,
К ошибке внутреннею силу их склоняя;
Их сердце растворилось словно дым,
Парами странными пространство устилая;
Что снами наяву, сознаньем волевым,
Обременил он, для себя его стяжая.
Но тут опомнились они прейдя в себя,   
В смятении свои взоры устремляя,
Вдруг обнаружив что открыты их глаза,
На то насколько Дух был ложью омрачен;
Слетела пелена и все содеянное зло,
Что было свершено в неведенье слепом,
Открылось неприкрытым откровеньем.
И Мир былой весь растворился на глазах;
Сменилось дерзновение сомненьем,
И вся врожденная и честь и правота,
Вдруг их покинула оставив там нагими,
Укором тяжким распаляя в них вину;
И Адам прикрывая незапятнанное Имя,
Всем тем что попадалось под руку ему,
Лишь еще больше всех Одежд лишался;
Самсону, что из Данов, он подобен был,   
Когда в объятиях Далилы оказался,
Проснувшись, и лишенный своих сил.
Так без одежд, они в том разоренье,
Сидели молча всех достоинств лишены;
Растерянны, расстроены в смущенье,
В недоумение своем тягостном немы;
Пока не меньше Евы озадаченный Адам,
Себя не пересилив волю дал словам.

В тот час недобрый Ева гаду ты вняла,
И здесь не важно чьим он научением
Вещал как человек; правдивы все слова,
Что предрекли с тобою нам паденье,
Что восхожденьем он преподносил;
Да, разумеется, открытыми Глазами,
В Добре и Зле нам этот Мир он уявил,
Но только вот Добро мы утеряли,
А Зло везде преследует здесь нас;
Вкусили мы неладный Плод познанья;
Открыл теперь он все мне без прикрас,
Здесь, в преисподне Мирозданья;
Лишенный всех достоинств, без Одежд,
Без всякой веры, Ликом омраченный,
Запятнан грязью земных вежд,
И человеческою плотью затемненный.
С тобою подобрали мы все Зло,
Всю грязь и стыд и похоти мирские;
И как предстать пред Ликом мне его,
Будь Ангел или Бог кого Глаза земные,
С восторгом созерцают здесь и чтут?
Теперь все формы что Небесными сочтем,
В Земных огнях сияя нам солгут,
Невыносимы в Свете истинном своем.   

О если б только мог здесь дикарем,
Я жить от всех в Лесу укрывшись;
Ни светом Звезд ни солнечным Лучом,   
В тени ветвей деревьев растворившись,
Здесь недоступен был ни для кого;
Невидим, слившись в сумерках закатных,
И Сосны с Кедрами укрыли от всего,
Среди густых Ветвей своих приятных,
Чтоб ничего здесь более не зреть;   
Но будучи здесь в тяжком положенье,
Должно подумать чем нам впредь,
Сокрыть все эти признаки паденья,
В частях столь неприглядных для очей,
Что наиболее постыдными для нас;
И оскорбительные в сущности своей,
Нам должно их укрыть от всяких глаз.
Подвяжем чресла с Дерева Листами,
Чтобы никто не мог нас упрекнуть,
В том что здесь частью нашей с нами;
Чтоб смогли с тобой мы прах стряхнуть,
И к времени забыть о нем всецело.

И следуя его совету в чащу Леса
Направились, где вскоре там нашли
Смоковницу, не тот чей плод известен,
Но тот что больше знаем в наши дни,
Растущим в индийском Малабаре,
Или Декане, чьи ветви по длине
В своем размахе широко по сторонам,
И тяжестью склоняются к Земле,
Пуская собственные корни уже там,
Колоннами дерев от Древа основного,
В друг друге Эхо отражая меж собой;
Где Пастухи скрываются от зноя;
В тени ветвей укрытые листвой,
За стадом наблюдая в щели смотровые.
Сорвав широкие те листья для себя,
Что как щиты у Амазонок боевые,
Они прикрыли все укромные места,
Вину и стыд приладив опояской.
Теперь лишенные былой своей красы;
Колумб недавно на земле американской,
Узрел подобных у прибрежной полосы,
Нагих и диких в перьях разноцветных.
Так скрыв места постыдные свои,
По прежнему в усилиях тщетных,
Найти успокоение для метущейся Души,
Уселись там в тоске невыразимой;
Но не слезами лишь отягчены,
Но бурею страстей неудержимых,
В них стало подозренье расти,
Противоречьями их души раздирая;
И некогда спокойная и мирная страна,
Теперь в тревогах тяжких бушевала,
В кромешном хаосе Земли уязвлена.
Теперь не разум их ни пониманье,
Уже не в силах Волей управлять,
И в подчиненье чувственных желаний,
Земные страсти стали их обуревать,
Умом превышним их овладевая,
С претензией всецело превзойти;
И в раздраженье эту смуту подавляя,
Едва способен это все перенести,
Адам как будто на глазах переменился,
И с видом отстраненным обратился.

О если б, Ева, ты прислушалась ко мне
И были всегда рядом здесь с тобою,
Когда предвидя это все взывал к тебе,
На поводу твоем злосчастною Зарею,
Тогда б не затащила в эти дебри ты меня,
И нас бы не терзали помыслы худые,
И мы бы не лишились нашего добра,
Столь жалкими, смущенными, нагими.
И пусть никто не ищет здесь причин,
Никчемных, к оправданью своей Веры;
А те кто ищет утверждением таким,
Считай что может все закончится потерей.

Таким упреком тронутая Ева отвечала;
О, что за речи слышу о тебя, Адам,
Ты говоришь что мне теперь пристала,
Вина что на двоих досталась нам;
Иль собственною волей здесь с тобою,
Должна я в этих в дебрях пребывать?
Иль возомнил что невозможно ложью,
Здесь обмануть тебя или поймать?
Со мною иль нет и ты не отличаешь
Где Змей лукавый может подловить;
Ему уподобляясь, сам ты знаешь,
Как нелегко подлог в нем различить.
К тому же не было меж нами неприязни;
Кто знал что хочет он поймать меня,
И повредить мне волею злосчастной,
Чтобы со мною утащить здесь и тебя,
Покуда делим эту Сферу мы с тобою?
Иль лучше мне безжизненным ребром.
Так почему же не был ты Главою,
И волею своей не вел меня во всем,
Такой угрозе подвергая здесь меня?
Я помню ты не слишком возражал,
И отпустил освободив от выбора себя;
Когда бы твердо на своем стоял,
То грех не разделили б мы с тобою.

Адам впервые распаленный гневом
Ответил Ей; И вот она любовь твоя,
Твоя награда мне обманчивая Ева!
Вот чем ты платишь мне за то что я,
С потерей этою остался неизменным;
Не я, кто мог блаженство вечное иметь,
Но предпочел здесь с этим тленом,
С тобою вместе рядом умереть!
И что же я виновен, что не смог;
Я здесь причина твоего теперь греха?
Иль может был не слишком строг,
За то что связан здесь из за тебя;
И что поделать мог я следом за тобою?
Тебя просил я, упреждал во всем,
Предвидел все вперед земной стезею,
Угрозы что мы делим здесь вдвоем,
И ждущего нас скрытого Врага;
Все это выше сил что здесь со мной —
Пока была ты в своем выборе вольна.
Иль может быть самонадеянна собой,
Угрозы наши не желая замечать,
Меня стянула ты стезею роковой,
Чтобы меня здесь просто испытать?
А я ошибся чрезмерно восхищаясь,
Тебя в подвохе не желая уличить,
Твоею красотою слишком увлекаясь,
Не думая о том что может повредить.
Теперь жалею я об этом заблужденье,
Что стало преступлением моим,
И ты мне ставишь это в обвиненье,
За то что ослеплен был светом роковым!
Так пусть узнает кто доверится тебе,
Как ты желаешь своевольно управлять,
Когда ты здесь представлена себе,
Чиня здесь то что и врагу не пожелать;
И если из за этого увиться здесь Зло,
Ты скажешь слаб Он, обвинив его,
Упреком за чрезмерное потворство.

Так день за днем в взаимных обвиненьях,
Они чинили оправданья для себя,
Где каждый уклонялся самообвинения,
И тем обоснованиям не было конца.



Конец девятой книги.





***

Paradise Lost, BOOK 9, John Milton


THE ARGUMENT
Satan having compast the Earth, with meditated guile returns as a mist by Night into Paradise, enters into the Serpent sleeping. Adam and Eve in the Morning go forth to thir labours, which Eve proposes to divide in several places, each labouring apart: Adam consents not, alledging the danger, lest that Enemy, of whom they were forewarn'd, should attempt her found alone: Eve loath to be thought not circumspect or firm enough, urges her going apart, the rather desirous to make tryal of her strength; Adam at last yields: The Serpent finds her alone; his subtle approach, first gazing, then speaking, with much flattery extolling Eve above all other Creatures. Eve wondring to hear the Serpent speak, asks how he attain'd to human speech and such understanding not till now; the Serpent answers, that by tasting of a certain Tree in the Garden he attain'd both to Speech and Reason, till then void of both: Eve requires him to bring her to that Tree, and finds it to be the Tree of Knowledge forbidden: The Serpent now grown bolder, with many wiles and arguments induces her at length to eat; she pleas'd with the taste deliberates a while whether to impart thereof to Adam or not, at last brings him of the Fruit, relates what perswaded her to eat thereof: Adam at first amaz'd, but perceiving her lost, resolves through vehemence of love to perish with her; and extenuating the trespass, eats also of the Fruit: The Effects thereof in them both; they seek to cover thir nakedness; then fall to variance and accusation of one another.

NO more of talk where God or Angel Guest
With Man, as with his Friend, familiar us'd
To sit indulgent, and with him partake
Rural repast, permitting him the while
Venial discourse unblam'd: I now must change [ 5 ]
Those Notes to Tragic; foul distrust, and breach
Disloyal on the part of Man, revolt,
And disobedience: On the part of Heav'n
Now alienated, distance and distaste,
Anger and just rebuke, and judgement giv'n, [ 10 ]
That brought into this World a world of woe,
Sinne and her shadow Death, and Miserie
Deaths Harbinger: Sad task, yet argument
Not less but more Heroic then the wrauth
Of stern Achilles on his Foe pursu'd [ 15 ]
Thrice Fugitive about Troy Wall; or rage
Of Turnus for Lavinia disespous'd,
Or Neptun's ire or Juno's, that so long
Perplex'd the Greek and Cytherea's Son;
If answerable style I can obtaine [ 20 ]
Of my Celestial Patroness, who deignes
Her nightly visitation unimplor'd,
And dictates to me slumb'ring, or inspires
Easie my unpremeditated Verse:
Since first this Subject for Heroic Song [ 25 ]
Pleas'd me long choosing, and beginning late;
Not sedulous by Nature to indite
Warrs, hitherto the onely Argument
Heroic deem'd, chief maistrie to dissect
With long and tedious havoc fabl'd Knights [ 30 ]
In Battels feign'd; the better fortitude
Of Patience and Heroic Martyrdom
Unsung; or to describe Races and Games,
Or tilting Furniture, emblazon'd Shields,
Impreses quaint, Caparisons and Steeds; [ 35 ]
Bases and tinsel Trappings, gorgious Knights
At Joust and Torneament; then marshal'd Feast
Serv'd up in Hall with Sewers, and Seneshals;
The skill of Artifice or Office mean,
Not that which justly gives Heroic name [ 40 ]
To Person or to Poem. Mee of these
Nor skilld nor studious, higher Argument
Remaines, sufficient of it self to raise
That name, unless an age too late, or cold
Climat, or Years damp my intended wing [ 45 ]
Deprest, and much they may, if all be mine,
Not Hers who brings it nightly to my Ear.
The Sun was sunk, and after him the Starr
Of Hesperus, whose Office is to bring
Twilight upon the Earth, short Arbiter [ 50 ]
Twixt Day and Night, and now from end to end
Nights Hemisphere had veild the Horizon round:
When Satan who late fled before the threats
Of Gabriel out of Eden, now improv'd
In meditated fraud and malice, bent [ 55 ]
On mans destruction, maugre what might hap
Of heavier on himself, fearless return'd.
By Night he fled, and at Midnight return'd.
From compassing the Earth, cautious of day,
Since Uriel Regent of the Sun descri'd [ 60 ]
His entrance, and forewarnd the Cherubim
That kept thir watch; thence full of anguish driv'n,
The space of seven continu'd Nights he rode
With darkness, thrice the Equinoctial Line
He circl'd, four times cross'd the Carr of Night [ 65 ]
From Pole to Pole, traversing each Colure;
On the eighth return'd, and on the Coast averse
From entrance or Cherubic Watch, by stealth
Found unsuspected way. There was a place,
Now not, though Sin, not Time, first wraught the change, [ 70 ]
Where Tigris at the foot of Paradise
Into a Gulf shot under ground, till part
Rose up a Fountain by the Tree of Life;
In with the River sunk, and with it rose
Satan involv'd in rising Mist, then sought [ 75 ]
Where to lie hid; Sea he had searcht and Land
From Eden over Pontus, and the Poole
M;otis, up beyond the River Ob;
Downward as farr Antartic; and in length
West from Orontes to the Ocean barr'd [ 80 ]
At Darien, thence to the Land where flowes
Ganges and Indus: thus the Orb he roam'd
With narrow search; and with inspection deep
Consider'd every Creature, which of all
Most opportune might serve his Wiles, and found [ 85 ]
The Serpent suttlest Beast of all the Field.
Him after long debate, irresolute
Of thoughts revolv'd, his final sentence chose
Fit Vessel, fittest Imp of fraud, in whom
To enter, and his dark suggestions hide [ 90 ]
From sharpest sight: for in the wilie Snake,
Whatever sleights none would suspicious mark,
As from his wit and native suttletie
Proceeding, which in other Beasts observ'd
Doubt might beget of Diabolic pow'r [ 95 ]
Active within beyond the sense of brute.
Thus he resolv'd, but first from inward griefe
His bursting passion into plaints thus pour'd:

O Earth, how like to Heav'n, if not preferr'd
More justly, Seat worthier of Gods, as built [ 100 ]
With second thoughts, reforming what was old!
For what God after better worse would build?
Terrestrial Heav'n, danc't round by other Heav'ns
That shine, yet bear thir bright officious Lamps,
Light above Light, for thee alone, as seems, [ 105 ]
In thee concentring all thir precious beams
Of sacred influence: As God in Heav'n
Is Center, yet extends to all, so thou
Centring receav'st from all those Orbs; in thee,
Not in themselves, all thir known vertue appeers [ 110 ]
Productive in Herb, Plant, and nobler birth
Of Creatures animate with gradual life
Of Growth, Sense, Reason, all summ'd up in Man.
With what delight could I have walkt thee round,
If I could joy in aught, sweet interchange [ 115 ]
Of Hill, and Vallie, Rivers, Woods and Plaines,
Now Land, now Sea, and Shores with Forrest crownd,
Rocks, Dens, and Caves; but I in none of these
Find place or refuge; and the more I see
Pleasures about me, so much more I feel [ 120 ]
Torment within me, as from the hateful siege
Of contraries; all good to me becomes
Bane, and in Heav'n much worse would be my state.
But neither here seek I, no nor in Heav'n
To dwell, unless by maistring Heav'ns Supreame; [ 125 ]
Nor hope to be my self less miserable
By what I seek, but others to make such
As I, though thereby worse to me redound:
For onely in destroying I find ease
To my relentless thoughts; and him destroyd, [ 130 ]
Or won to what may work his utter loss,
For whom all this was made, all this will soon
Follow, as to him linkt in weal or woe,
In wo then: that destruction wide may range:
To mee shall be the glorie sole among [ 135 ]
The infernal Powers, in one day to have marr'd
What he Almightie styl'd, six Nights and Days
Continu'd making, and who knows how long
Before had bin contriving, though perhaps
Not longer then since I in one Night freed [ 140 ]
From servitude inglorious welnigh half
Th' Angelic Name, and thinner left the throng
Of his adorers: hee to be aveng'd,
And to repaire his numbers thus impair'd,
Whether such vertue spent of old now faild [ 145 ]
More Angels to Create, if they at least
Are his Created, or to spite us more,
Determin'd to advance into our room
A Creature form'd of Earth, and him endow,
Exalted from so base original, [ 150 ]
With Heav'nly spoils, our spoils: What he decreed
He effected; Man he made, and for him built
Magnificent this World, and Earth his seat,
Him Lord pronounc'd, and, O indignitie!
Subjected to his service Angel wings, [ 155 ]
And flaming Ministers to watch and tend
Thir earthy Charge: Of these the vigilance
I dread, and to elude, thus wrapt in mist
Of midnight vapor glide obscure, and prie
In every Bush and Brake, where hap may finde [ 160 ]
The Serpent sleeping, in whose mazie foulds
To hide me, and the dark intent I bring.
O foul descent! that I who erst contended
With Gods to sit the highest, am now constraind
Into a Beast, and mixt with bestial slime, [ 165 ]
This essence to incarnate and imbrute,
That to the hight of Deitie aspir'd;
But what will not Ambition and Revenge
Descend to? who aspires must down as low
As high he soard, obnoxious first or last [ 170 ]
To basest things. Revenge, at first though sweet,
Bitter ere long back on it self recoiles;
Let it; I reck not, so it light well aim'd,
Since higher I fall short, on him who next
Provokes my envie, this new Favorite [ 175 ]
Of Heav'n, this Man of Clay, Son of despite,
Whom us the more to spite his Maker rais'd
From dust: spite then with spite is best repaid.

So saying, through each Thicket Danck or Drie,
Like a black mist low creeping, he held on [ 180 ]
His midnight search, where soonest he might finde
The Serpent: him fast sleeping soon he found
In Labyrinth of many a round self-rowld,
His head the midst, well stor'd with suttle wiles:
Not yet in horrid Shade or dismal Den, [ 185 ]
Nor nocent yet, but on the grassie Herbe
Fearless unfeard he slept: in at his Mouth
The Devil enterd, and his brutal sense,
In heart or head, possessing soon inspir'd
With act intelligential; but his sleep [ 190 ]
Disturbd not, waiting close th' approach of Morn.
Now when as sacred Light began to dawne
In Eden on the humid Flours, that breathd
Thir morning incense, when all things that breath,
From th' Earths great Altar send up silent praise [ 195 ]
To the Creator, and his Nostrils fill
With grateful Smell, forth came the human pair
And joind thir vocal Worship to the Quire
Of Creatures wanting voice, that done, partake
The season, prime for sweetest Sents and Aires: [ 200 ]
Then commune how that day they best may ply
Thir growing work: for much thir work outgrew
The hands dispatch of two Gardning so wide.
And Eve first to her Husband thus began.

Adam, well may we labour still to dress [ 205 ]
This Garden, still to tend Plant, Herb and Flour,
Our pleasant task enjoyn'd, but till more hands
Aid us, the work under our labour grows,
Luxurious by restraint; what we by day
Lop overgrown, or prune, or prop, or bind, [ 210 ]
One night or two with wanton growth derides
Tending to wilde. Thou therefore now advise
Or hear what to my minde first thoughts present,
Let us divide our labours, thou where choice
Leads thee, or where most needs, whether to wind [ 215 ]
The Woodbine round this Arbour, or direct
The clasping Ivie where to climb, while I
In yonder Spring of Roses intermixt
With Myrtle, find what to redress till Noon:
For while so near each other thus all day [ 220 ]
Our taske we choose, what wonder if so near
Looks intervene and smiles, or object new
Casual discourse draw on, which intermits
Our dayes work brought to little, though begun
Early, and th' hour of Supper comes unearn'd. [ 225 ]

To whom mild answer Adam thus return'd.
Sole Eve, Associate sole, to me beyond
Compare above all living Creatures deare,
Well hast thou motion'd, well thy thoughts imployd
How we might best fulfill the work which here [ 230 ]
God hath assign'd us, nor of me shalt pass
Unprais'd: for nothing lovelier can be found
In Woman, then to studie houshold good,
And good workes in her Husband to promote.
Yet not so strictly hath our Lord impos'd [ 235 ]
Labour, as to debarr us when we need
Refreshment, whether food, or talk between,
Food of the mind, or this sweet intercourse
Of looks and smiles, for smiles from Reason flow,
To brute deni'd, and are of Love the food, [ 240 ]
Love not the lowest end of human life.
For not to irksom toile, but to delight
He made us, and delight to Reason joyn'd.
These paths & Bowers doubt not but our joynt hands
Will keep from Wilderness with ease, as wide [ 245 ]
As we need walk, till younger hands ere long
Assist us: But if much converse perhaps
Thee satiate, to short absence I could yield.
For solitude somtimes is best societie,
And short retirement urges sweet returne. [ 250 ]
But other doubt possesses me, least harm
Befall thee sever'd from me; for thou knowst
What hath bin warn'd us, what malicious Foe
Envying our happiness, and of his own
Despairing, seeks to work us woe and shame [ 255 ]
By sly assault; and somwhere nigh at hand
Watches, no doubt, with greedy hope to find
His wish and best advantage, us asunder,
Hopeless to circumvent us joynd, where each
To other speedie aide might lend at need; [ 260 ]
Whether his first design be to withdraw
Our fealtie from God, or to disturb
Conjugal Love, then which perhaps no bliss
Enjoy'd by us excites his envie more;
Or this, or worse, leave not the faithful side [ 265 ]
That gave thee being, still shades thee and protects.
The Wife, where danger or dishonour lurks,
Safest and seemliest by her Husband staies,
Who guards her, or with her the worst endures.

To whom the Virgin Majestie of Eve, [ 270 ]
As one who loves, and some unkindness meets,
With sweet austeer composure thus reply'd,

Ofspring of Heav'n and Earth, and all Earths Lord,
That such an Enemie we have, who seeks
Our ruin, both by thee informd I learne, [ 275 ]
And from the parting Angel over-heard
As in a shadie nook I stood behind,
Just then returnd at shut of Evening Flours.
But that thou shouldst my firmness therfore doubt
To God or thee, because we have a foe [ 280 ]
May tempt it, I expected not to hear.
His violence thou fear'st not, being such,
As wee, not capable of death or paine,
Can either not receave, or can repell.
His fraud is then thy fear, which plain inferrs [ 285 ]
Thy equal fear that my firm Faith and Love
Can by his fraud be shak'n or seduc't;
Thoughts, which how found they harbour in thy brest
Adam, misthought of her to thee so dear?

To whom with healing words Adam replyd. [ 290 ]
Daughter of God and Man, immortal Eve,
For such thou art, from sin and blame entire:
Not diffident of thee do I dissuade
Thy absence from my sight, but to avoid
Th' attempt itself, intended by our Foe. [ 295 ]
For hee who tempts, though in vain, at least asperses
The tempted with dishonour foul, suppos'd
Not incorruptible of Faith, not prooff
Against temptation: thou thy self with scorne
And anger wouldst resent the offer'd wrong, [ 300 ]
Though ineffectual found: misdeem not then,
If such affront I labour to avert
From thee alone, which on us both at once
The Enemie, though bold, will hardly dare,
Or daring, first on mee th' assault shall light. [ 305 ]
Nor thou his malice and false guile contemn;
Suttle he needs must be, who could seduce
Angels nor think superfluous others aid.
I from the influence of thy looks receave
Access in every Vertue, in thy sight [ 310 ]
More wise, more watchful, stronger, if need were
Of outward strength; while shame, thou looking on,
Shame to be overcome or over-reacht
Would utmost vigor raise, and rais'd unite.
Why shouldst not thou like sense within thee feel [ 315 ]
When I am present, and thy trial choose
With me, best witness of thy Vertue tri'd.

So spake domestick Adam in his care
And Matrimonial Love; but Eve, who thought
Less attributed to her Faith sincere, [ 320 ]
Thus her reply with accent sweet renewd.

If this be our condition, thus to dwell
In narrow circuit strait'nd by a Foe,
Suttle or violent, we not endu'd
Single with like defence, wherever met, [ 325 ]
How are we happie, still in fear of harm?
But harm precedes not sin: onely our Foe
Tempting affronts us with his foul esteem
Of our integritie: his foul esteeme
Sticks no dishonor on our Front, but turns [ 330 ]
Foul on himself; then wherefore shund or feard
By us? who rather double honour gaine
From his surmise prov'd false, find peace within,
Favour from Heav'n, our witness from th' event.
And what is Faith, Love, Vertue unassaid [ 335 ]
Alone, without exterior help sustaind?
Let us not then suspect our happie State
Left so imperfet by the Maker wise,
As not secure to single or combin'd.
Fraile is our happiness, if this be so, [ 340 ]
And Eden were no Eden thus expos'd.

To whom thus Adam fervently repli'd.
O Woman, best are all things as the will
Of God ordain'd them, his creating hand
Nothing imperfet or deficient left [ 345 ]
Of all that he Created, much less Man,
Or aught that might his happie State secure,
Secure from outward force; within himself
The danger lies, yet lies within his power:
Against his will he can receave no harme. [ 350 ]
But God left free the Will, for what obeyes
Reason, is free, and Reason he made right
But bid her well beware, and still erect,
Least by some faire appeering good surpris'd
She dictate false, and misinforme the Will [ 355 ]
To do what God expresly hath forbid,
Not then mistrust, but tender love enjoynes,
That I should mind thee oft, and mind thou me.
Firm we subsist, yet possible to swerve,
Since Reason not impossibly may meet [ 360 ]
Some specious object by the Foe subornd,
And fall into deception unaware,
Not keeping strictest watch, as she was warnd.
Seek not temptation then, which to avoide
Were better, and most likelie if from mee [ 365 ]
Thou sever not: Trial will come unsought.
Wouldst thou approve thy constancie, approve
First thy obedience; th' other who can know,
Not seeing thee attempted, who attest?
But if thou think, trial unsought may finde [ 370 ]
Us both securer then thus warnd thou seemst,
Go; for thy stay, not free, absents thee more;
Go in thy native innocence, relie
On what thou hast of vertue, summon all,
For God towards thee hath done his part, do thine. [ 375 ]

So spake the Patriarch of Mankinde, but Eve
Persisted, yet submiss, though last, repli'd.

With thy permission then, and thus forewarnd
Chiefly by what thy own last reasoning words
Touchd onely, that our trial, when least sought, [ 380 ]
May finde us both perhaps farr less prepar'd,
The willinger I goe, nor much expect
A Foe so proud will first the weaker seek,
So bent, the more shall shame him his repulse.
Thus saying, from her Husbands hand her hand [ 385 ]
Soft she withdrew, and like a Wood-Nymph light
Oread or Dryad, or of Delia's Traine,
Betook her to the Groves, but Delia's self
In gate surpass'd and Goddess-like deport,
Though not as shee with Bow and Quiver armd, [ 390 ]
But with such Gardning Tools as Art yet rude,
Guiltless of fire had formd, or Angels brought.
To Pales, or Pomona, thus adornd,
Likeliest she seemd, Pomona when she fled
Vertumnus, or to Ceres in her Prime, [ 395 ]
Yet Virgin of Proserpina from Jove.
Her long with ardent look his Eye pursu'd
Delighted, but desiring more her stay.
Oft he to her his charge of quick returne
Repeated, shee to him as oft engag'd [ 400 ]
To be returnd by Noon amid the Bowre,
And all things in best order to invite
Noontide repast, or Afternoons repose.
O much deceav'd, much failing, hapless Eve,
Of thy presum'd return! event perverse! [ 405 ]
Thou never from that houre in Paradise
Foundst either sweet repast, or sound repose;
Such ambush hid among sweet Flours and Shades
Waited with hellish rancour imminent
To intercept thy way, or send thee back [ 410 ]
Despoild of Innocence, of Faith, of Bliss.
For now, and since first break of dawne the Fiend,
Meer Serpent in appearance, forth was come,
And on his Quest, where likeliest he might finde
The onely two of Mankinde, but in them [ 415 ]
The whole included Race, his purposd prey.
In Bowre and Field he sought, where any tuft
Of Grove or Garden-Plot more pleasant lay,
Thir tendance or Plantation for delight,
By Fountain or by shadie Rivulet [ 420 ]
He sought them both, but wish'd his hap might find
Eve separate, he wish'd, but not with hope
Of what so seldom chanc'd, when to his wish,
Beyond his hope, Eve separate he spies,
Veild in a Cloud of Fragrance, where she stood, [ 425 ]
Half spi'd, so thick the Roses bushing round
About her glowd, oft stooping to support
Each Flour of slender stalk, whose head though gay
Carnation, Purple, Azure, or spect with Gold,
Hung drooping unsustaind, them she upstaies [ 430 ]
Gently with Mirtle band, mindless the while,
Her self, though fairest unsupported Flour,
From her best prop so farr, and storm so nigh.
Neerer he drew, and many a walk travers'd
Of stateliest Covert, Cedar, Pine, or Palme, [ 435 ]
Then voluble and bold, now hid, now seen
Among thick-wov'n Arborets and Flours
Imborderd on each Bank, the hand of Eve:
Spot more delicious then those Gardens feign'd
Or of reviv'd Adonis, or renownd [ 440 ]
Alcinous, host of old Laertes Son,
Or that, not Mystic, where the Sapient King
Held dalliance with his fair Egyptian Spouse.
Much hee the Place admir'd, the Person more.
As one who long in populous City pent, [ 445 ]
Where Houses thick and Sewers annoy the Aire,
Forth issuing on a Summers Morn to breathe
Among the pleasant Villages and Farmes
Adjoynd, from each thing met conceaves delight,
The smell of Grain, or tedded Grass, or Kine, [ 450 ]
Or Dairie, each rural sight, each rural sound;
If chance with Nymphlike step fair Virgin pass,
What pleasing seemd, for her now pleases more,
She most, and in her look summs all Delight.
Such Pleasure took the Serpent to behold [ 455 ]
This Flourie Plat, the sweet recess of Eve
Thus earlie, thus alone; her Heav'nly forme
Angelic, but more soft, and Feminine,
Her graceful Innocence, her every Aire
Of gesture or lest action overawd [ 460 ]
His Malice, and with rapine sweet bereav'd
His fierceness of the fierce intent it brought:
That space the Evil one abstracted stood
From his own evil, and for the time remaind
Stupidly good, of enmitie disarm'd, [ 465 ]
Of guile, of hate, of envie, of revenge;
But the hot Hell that alwayes in him burnes,
Though in mid Heav'n, soon ended his delight,
And tortures him now more, the more he sees
Of pleasure not for him ordain'd: then soon [ 470 ]
Fierce hate he recollects, and all his thoughts
Of mischief, gratulating, thus excites.

Thoughts, whither have ye led me, with what sweet
Compulsion thus transported to forget
What hither brought us, hate, not love, nor hope [ 475 ]
Of Paradise for Hell, hope here to taste
Of pleasure, but all pleasure to destroy,
Save what is in destroying, other joy
To me is lost. Then let me not let pass
Occasion which now smiles, behold alone [ 480 ]
The Woman, opportune to all attempts,
Her Husband, for I view far round, not nigh,
Whose higher intellectual more I shun,
And strength, of courage hautie, and of limb
Heroic built, though of terrestrial mould, [ 485 ]
Foe not informidable, exempt from wound,
I not; so much hath Hell debas'd, and paine
Infeebl'd me, to what I was in Heav'n.
Shee fair, divinely fair, fit Love for Gods,
Not terrible, though terrour be in Love [ 490 ]
And beautie, not approacht by stronger hate,
Hate stronger, under shew of Love well feign'd,
The way which to her ruin now I tend.

So spake the Enemie of Mankind, enclos'd
In Serpent, Inmate bad, and toward Eve [ 495 ]
Address'd his way, not with indented wave,
Prone on the ground, as since, but on his reare,
Circular base of rising foulds, that tour'd
Fould above fould a surging Maze, his Head
Crested aloft, and Carbuncle his Eyes; [ 500 ]
With burnisht Neck of verdant Gold, erect
Amidst his circling Spires, that on the grass
Floted redundant: pleasing was his shape,
And lovely, never since of Serpent kind
Lovelier, not those that in Illyria chang'd [ 505 ]
Hermione and Cadmus, or the God
In Epidaurus; nor to which transformd
Ammonian Jove, or Capitoline was seen,
Hee with Olympias, this with her who bore
Scipio the highth of Rome. With tract oblique [ 510 ]
At first, as one who sought access, but feard
To interrupt, side-long he works his way.
As when a Ship by skilful Stearsman wrought
Nigh Rivers mouth or Foreland, where the Wind
Veres oft, as oft so steers, and shifts her Saile; [ 515 ]
So varied hee, and of his tortuous Traine
Curld many a wanton wreath in sight of Eve,
To lure her Eye; shee busied heard the sound
Of rusling Leaves, but minded not, as us'd
To such disport before her through the Field, [ 520 ]
From every Beast, more duteous at her call,
Then at Circean call the Herd disguis'd.
Hee boulder now, uncall'd before her stood;
But as in gaze admiring: Oft he bowd
His turret Crest, and sleek enamel'd Neck, [ 525 ]
Fawning, and lick'd the ground whereon she trod.
His gentle dumb expression turnd at length
The Eye of Eve to mark his play; he glad
Of her attention gaind, with Serpent Tongue
Organic, or impulse of vocal Air, [ 530 ]
His fraudulent temptation thus began.

Wonder not, sovran Mistress, if perhaps
Thou canst, who art sole Wonder, much less arm
Thy looks, the Heav'n of mildness, with disdain,
Displeas'd that I approach thee thus, and gaze [ 535 ]
Insatiate, I thus single, nor have feard
Thy awful brow, more awful thus retir'd.
Fairest resemblance of thy Maker faire,
Thee all things living gaze on, all things thine
By gift, and thy Celestial Beautie adore [ 540 ]
With ravishment beheld, there best beheld
Where universally admir'd; but here
In this enclosure wild, these Beasts among,
Beholders rude, and shallow to discerne
Half what in thee is fair, one man except, [ 545 ]
Who sees thee? (and what is one?) who shouldst be seen
A Goddess among Gods, ador'd and serv'd
By Angels numberless, thy daily Train.

So gloz'd the Tempter, and his Proem tun'd;
Into the Heart of Eve his words made way, [ 550 ]
Though at the voice much marveling; at length
Not unamaz'd she thus in answer spake.
What may this mean? Language of Man pronounc't
By Tongue of Brute, and human sense exprest?
The first at lest of these I thought deni'd [ 555 ]
To Beasts, whom God on thir Creation-Day
Created mute to all articulat sound;
The latter I demurre, for in thir looks
Much reason, and in thir actions oft appeers.
Thee, Serpent, suttlest beast of all the field [ 560 ]
I knew, but not with human voice endu'd;
Redouble then this miracle, and say,
How cam'st thou speakable of mute, and how
To me so friendly grown above the rest
Of brutal kind, that daily are in sight? [ 565 ]
Say, for such wonder claims attention due.

To whom the guileful Tempter thus reply'd.
Empress of this fair World, resplendent Eve,
Easie to mee it is to tell thee all
What thou commandst and right thou shouldst be obeyd: [ 570 ]
I was at first as other Beasts that graze
The trodden Herb, of abject thoughts and low,
As was my food, nor aught but food discern'd
Or Sex, and apprehended nothing high:
Till on a day roaving the field, I chanc'd [ 575 ]
A goodly Tree farr distant to behold
Loaden with fruit of fairest colours mixt,
Ruddie and Gold: I nearer drew to gaze;
When from the boughes a savorie odour blow'n,
Grateful to appetite, more pleas'd my sense, [ 580 ]
Then smell of sweetest Fenel or the Teats
Of Ewe or Goat dropping with Milk at Eevn,
Unsuckt of Lamb or Kid, that tend thir play.
To satisfie the sharp desire I had
Of tasting those fair Apples, I resolv'd [ 585 ]
Not to deferr; hunger and thirst at once,
Powerful perswaders, quick'nd at the scent
Of that alluring fruit, urg'd me so keene.
About the mossie Trunk I wound me soon,
For high from ground the branches would require [ 590 ]
Thy utmost reach or Adams: Round the Tree
All other Beasts that saw, with like desire
Longing and envying stood, but could not reach.
Amid the Tree now got, where plenty hung
Tempting so nigh, to pluck and eat my fill [ 595 ]
I spar'd not, for such pleasure till that hour
At Feed or Fountain never had I found.
Sated at length, ere long I might perceave
Strange alteration in me, to degree
Of Reason in my inward Powers, and Speech [ 600 ]
Wanted not long, though to this shape retain'd.
Thenceforth to Speculations high or deep
I turnd my thoughts, and with capacious mind
Considerd all things visible in Heav'n,
Or Earth, or Middle, all things fair and good; [ 605 ]
But all that fair and good in thy Divine
Semblance, and in thy Beauties heav'nly Ray
United I beheld; no Fair to thine
Equivalent or second, which compel'd
Mee thus, though importune perhaps, to come [ 610 ]
And gaze, and worship thee of right declar'd
Sovran of Creatures, universal Dame.

So talk'd the spirited sly Snake; and Eve
Yet more amaz'd unwarie thus reply'd.

Serpent, thy overpraising leaves in doubt [ 615 ]
The vertue of that Fruit, in thee first prov'd:
But say, where grows the Tree, from hence how far?
For many are the Trees of God that grow
In Paradise, and various, yet unknown
To us, in such abundance lies our choice, [ 620 ]
As leaves a greater store of Fruit untoucht,
Still hanging incorruptible, till men
Grow up to thir provision, and more hands
Help to disburden Nature of her Bearth.

To whom the wilie Adder, blithe and glad. [ 625 ]
Empress, the way is readie, and not long,
Beyond a row of Myrtles, on a Flat,
Fast by a Fountain, one small Thicket past
Of blowing Myrrh and Balme; if thou accept
My conduct, I can bring thee thither soon. [ 630 ]

Lead then, said Eve. Hee leading swiftly rowld
In tangles, and made intricate seem strait,
To mischief swift. Hope elevates, and joy
Bright'ns his Crest, as when a wandring Fire
Compact of unctuous vapor, which the Night [ 635 ]
Condenses, and the cold invirons round,
Kindl'd through agitation to a Flame,
Which oft, they say, some evil Spirit attends
Hovering and blazing with delusive Light,
Misleads th' amaz'd Night-wanderer from his way [ 640 ]
To Boggs and Mires, and oft through Pond or Poole,
There swallow'd up and lost, from succour farr.
So glister'd the dire Snake, and into fraud
Led Eve our credulous Mother, to the Tree
Of prohibition, root of all our woe; [ 645 ]
Which when she saw, thus to her guide she spake.

Serpent, we might have spar'd our coming hither,
Fruitless to mee, though Fruit be here to excess,
The credit of whose vertue rest with thee,
Wondrous indeed, if cause of such effects. [ 650 ]
But of this Tree we may not taste nor touch;
God so commanded, and left that Command
Sole Daughter of his voice; the rest, we live
Law to our selves, our Reason is our Law.

To whom the Tempter guilefully repli'd. [ 655 ]
Indeed? hath God then said that of the Fruit
Of all these Garden Trees ye shall not eate,
Yet Lords declar'd of all in Earth or Aire?

To whom thus Eve yet sinless. Of the Fruit
Of each Tree in the Garden we may eate, [ 660 ]
But of the Fruit of this fair Tree amidst
The Garden, God hath said, Ye shall not eate
Thereof, nor shall ye touch it, least ye die.

She scarse had said, though brief, when now more bold
The Tempter, but with shew of Zeale and Love [ 665 ]
To Man, and indignation at his wrong,
New part puts on, and as to passion mov'd,
Fluctuats disturbd, yet comely and in act
Rais'd, as of som great matter to begin.
As when of old som Orator renound [ 670 ]
In Athens or free Rome, where Eloquence
Flourishd, since mute, to som great cause addrest,
Stood in himself collected, while each part,
Motion, each act won audience ere the tongue,
Somtimes in highth began, as no delay [ 675 ]
Of Preface brooking through his Zeal of Right.
So standing, moving, or to highth upgrown
The Tempter all impassiond thus began.

O Sacred, Wise, and Wisdom-giving Plant,
Mother of Science, Now I feel thy Power [ 680 ]
Within me cleere, not onely to discerne
Things in thir Causes, but to trace the wayes
Of highest Agents, deemd however wise.
Queen of this Universe, doe not believe
Those rigid threats of Death; ye shall not Die: [ 685 ]
How should ye? by the Fruit? it gives you Life
To Knowledge, By the Threatner? look on mee,
Mee who have touch'd and tasted, yet both live,
And life more perfet have attaind then Fate
Meant mee, by ventring higher then my Lot. [ 690 ]
Shall that be shut to Man, which to the Beast
Is open? or will God incense his ire
For such a petty Trespass, and not praise
Rather your dauntless vertue, whom the pain
Of Death denounc't, whatever thing Death be, [ 695 ]
Deterrd not from atchieving what might leade
To happier life, knowledge of Good and Evil;
Of good, how just? of evil, if what is evil
Be real, why not known, since easier shunnd?
God therefore cannot hurt ye, and be just; [ 700 ]
Not just, not God; not feard then, nor obeyd:
Your feare it self of Death removes the feare.
Why then was this forbid? Why but to awe,
Why but to keep ye low and ignorant,
His worshippers; he knows that in the day [ 705 ]
Ye Eate thereof, your Eyes that seem so cleere,
Yet are but dim, shall perfetly be then
Op'nd and cleerd, and ye shall be as Gods,
Knowing both Good and Evil as they know.
That ye should be as Gods, since I as Man, [ 710 ]
Internal Man, is but proportion meet,
I of brute human, yee of human Gods.
So ye shall die perhaps, by putting off
Human, to put on Gods, death to be wisht,
Though threat'nd, which no worse then this can bring. [ 715 ]
And what are Gods that Man may not become
As they, participating God-like food?
The Gods are first, and that advantage use
On our belief, that all from them proceeds;
I question it, for this fair Earth I see, [ 720 ]
Warm'd by the Sun, producing every kind,
Them nothing: If they all things, who enclos'd
Knowledge of Good and Evil in this Tree,
That whoso eats thereof, forthwith attains
Wisdom without their leave? and wherein lies [ 725 ]
Th' offence, that Man should thus attain to know?
What can your knowledge hurt him, or this Tree
Impart against his will if all be his?
Or is it envie, and can envie dwell
In Heav'nly brests? these, these and many more [ 730 ]
Causes import your need of this fair Fruit.
Goddess humane, reach then, and freely taste.

He ended, and his words replete with guile
Into her heart too easie entrance won:
Fixt on the Fruit she gaz'd, which to behold [ 735 ]
Might tempt alone, and in her ears the sound
Yet rung of his perswasive words, impregn'd
With Reason, to her seeming, and with Truth;
Mean while the hour of Noon drew on, and wak'd
An eager appetite, rais'd by the smell [ 740 ]
So savorie of that Fruit, which with desire,
Inclinable now grown to touch or taste,
Sollicited her longing eye; yet first
Pausing a while, thus to her self she mus'd.

Great are thy Vertues, doubtless, best of Fruits. [ 745 ]
Though kept from Man, and worthy to be admir'd,
Whose taste, too long forborn, at first assay
Gave elocution to the mute, and taught
The Tongue not made for Speech to speak thy praise:
Thy praise hee also who forbids thy use, [ 750 ]
Conceales not from us, naming thee the Tree
Of Knowledge, knowledge both of good and evil;
Forbids us then to taste, but his forbidding
Commends thee more, while it inferrs the good
By thee communicated, and our want: [ 755 ]
For good unknown, sure is not had, or had
And yet unknown, is as not had at all.
In plain then, what forbids he but to know,
Forbids us good, forbids us to be wise?
Such prohibitions binde not. But if Death [ 760 ]
Bind us with after-bands, what profits then
Our inward freedom? In the day we eate
Of this fair Fruit, our doom is, we shall die.
How dies the Serpent? hee hath eat'n and lives,
And knows, and speaks, and reasons, and discerns, [ 765 ]
Irrational till then. For us alone
Was death invented? or to us deni'd
This intellectual food, for beasts reserv'd?
For Beasts it seems: yet that one Beast which first
Hath tasted, envies not, but brings with joy [ 770 ]
The good befall'n him, Author unsuspect,
Friendly to man, farr from deceit or guile.
What fear I then, rather what know to feare
Under this ignorance of good and Evil,
Of God or Death, of Law or Penaltie? [ 775 ]
Here grows the Cure of all, this Fruit Divine,
Fair to the Eye, inviting to the Taste,
Of vertue to make wise: what hinders then
To reach, and feed at once both Bodie and Mind?

So saying, her rash hand in evil hour [ 780 ]
Forth reaching to the Fruit, she pluck'd, she eat:
Earth felt the wound, and Nature from her seat
Sighing through all her Works gave signs of woe,
That all was lost. Back to the Thicket slunk
The guiltie Serpent, and well might, for Eve [ 785 ]
Intent now wholly on her taste, naught else
Regarded, such delight till then, as seemd,
In Fruit she never tasted, whether true
Or fansied so, through expectation high
Of knowledg, nor was God-head from her thought. [ 790 ]
Greedily she ingorg'd without restraint,
And knew not eating Death: Satiate at length,
And hight'nd as with Wine, jocond and boon,
Thus to her self she pleasingly began.

O Sovran, vertuous, precious of all Trees [ 795 ]
In Paradise, of operation blest
To Sapience, hitherto obscur'd, infam'd,
And thy fair Fruit let hang, as to no end
Created; but henceforth my early care,
Not without Song, each Morning, and due praise [ 800 ]
Shall tend thee, and the fertil burden ease
Of thy full branches offer'd free to all;
Till dieted by thee I grow mature
In knowledge, as the Gods who all things know;
Though others envie what they cannot give; [ 805 ]
For had the gift bin theirs, it had not here
Thus grown. Experience, next to thee I owe,
Best guide; not following thee, I had remaind
In ignorance, thou op'nst Wisdoms way,
And giv'st access, though secret she retire. [ 810 ]
And I perhaps am secret; Heav'n is high,
High and remote to see from thence distinct
Each thing on Earth; and other care perhaps
May have diverted from continual watch
Our great Forbidder, safe with all his Spies [ 815 ]
About him. But to Adam in what sort
Shall I appeer? shall I to him make known
As yet my change, and give him to partake
Full happiness with mee, or rather not,
But keep the odds of Knowledge in my power [ 820 ]
Without Copartner? so to add what wants
In Femal Sex, the more to draw his Love,
And render me more equal, and perhaps,
A thing not undesireable, somtime
Superior: for inferior who is free? [ 825 ]
This may be well: but what if God have seen
And Death ensue? then I shall be no more,
And Adam wedded to another Eve,
Shall live with her enjoying, I extinct;
A death to think. Confirm'd then I resolve, [ 830 ]
Adam shall share with me in bliss or woe:
So dear I love him, that with him all deaths
I could endure, without him live no life.

So saying, from the Tree her step she turnd,
But first low Reverence don, as to the power [ 835 ]
That dwelt within, whose presence had infus'd
Into the plant sciential sap, deriv'd
From Nectar, drink of Gods. Adam the while
Waiting desirous her return, had wove
Of choicest Flours a Garland to adorne [ 840 ]
Her Tresses, and her rural labours crown,
As Reapers oft are wont thir Harvest Queen.
Great joy he promis'd to his thoughts, and new
Solace in her return, so long delay'd;
Yet oft his heart, divine of somthing ill, [ 845 ]
Misgave him; hee the faultring measure felt;
And forth to meet her went, the way she took
That Morn when first they parted; by the Tree
Of Knowledge he must pass, there he her met,
Scarse from the Tree returning; in her hand [ 850 ]
A bough of fairest fruit that downie smil'd,
New gatherd, and ambrosial smell diffus'd.
To him she hasted, in her face excuse
Came Prologue, and Apologie to prompt,
Which with bland words at will she thus addrest. [ 855 ]

Hast thou not wonderd, Adam, at my stay?
Thee I have misst, and thought it long, depriv'd
Thy presence, agonie of love till now
Not felt, nor shall be twice, for never more
Mean I to trie, what rash untri'd I sought, [ 860 ]
The pain of absence from thy sight. But strange
Hath bin the cause, and wonderful to heare:
This Tree is not as we are told, a Tree
Of danger tasted, nor to evil unknown
Op'ning the way, but of Divine effect [ 865 ]
To open Eyes, and make them Gods who taste;
And hath bin tasted such: the Serpent wise,
Or not restraind as wee, or not obeying,
Hath eat'n of the fruit, and is become,
Not dead, as we are threatn'd, but thenceforth [ 870 ]
Endu'd with human voice and human sense,
Reasoning to admiration, and with mee
Perswasively hath so prevaild, that I
Have also tasted, and have also found
Th' effects to correspond, opener mine Eyes [ 875 ]
Dimm erst, dilated Spirits, ampler Heart,
And growing up to Godhead; which for thee
Chiefly I sought, without thee can despise.
For bliss, as thou hast part, to me is bliss,
Tedious, unshar'd with thee, and odious soon. [ 880 ]
Thou therefore also taste, that equal Lot
May joyne us, equal Joy, as equal Love;
Least thou not tasting, different degree
Disjoyne us, and I then too late renounce
Deitie for thee, when Fate will not permit. [ 885 ]

Thus Eve with Countnance blithe her storie told;
But in her Cheek distemper flushing glowd.
On th' other side, Adam, soon as he heard
The fatal Trespass don by Eve, amaz'd,
Astonied stood and Blank, while horror chill [ 890 ]
Ran through his veins, and all his joynts relax'd;
From his slack hand the Garland wreath'd for Eve
Down drop'd, and all the faded Roses shed:
Speechless he stood and pale, till thus at length
First to himself he inward silence broke. [ 895 ]

O fairest of Creation, last and best
Of all Gods works, Creature in whom excell'd
Whatever can to sight or thought be formd,
Holy, divine, good, amiable, or sweet!
How art thou lost, how on a sudden lost, [ 900 ]
Defac't, deflourd, and now to Death devote?
Rather how hast thou yeelded to transgress
The strict forbiddance, how to violate
The sacred Fruit forbidd'n! som cursed fraud
Of Enemie hath beguil'd thee, yet unknown, [ 905 ]
And mee with thee hath ruind, for with thee
Certain my resolution is to Die;
How can I live without thee, how forgoe
Thy sweet Converse and Love so dearly joyn'd,
To live again in these wilde Woods forlorn? [ 910 ]
Should God create another Eve, and I
Another Rib afford, yet loss of thee
Would never from my heart; no no, I feel
The Link of Nature draw me: Flesh of Flesh,
Bone of my Bone thou art, and from thy State [ 915 ]
Mine never shall be parted, bliss or woe.

So having said, as one from sad dismay
Recomforted, and after thoughts disturbd
Submitting to what seemd remediless,
Thus in calm mood his Words to Eve he turnd. [ 920 ]

Bold deed thou hast presum'd, adventrous Eve
And peril great provok't, who thus hath dar'd
Had it been onely coveting to Eye
That sacred Fruit, sacred to abstinence,
Much more to taste it under banne to touch. [ 925 ]
But past who can recall, or don undoe?
Not God Omnipotent, nor Fate, yet so
Perhaps thou shalt not Die, perhaps the Fact
Is not so hainous now, foretasted Fruit,
Profan'd first by the Serpent, by him first [ 930 ]
Made common and unhallowd ere our taste;
Nor yet on him found deadly, he yet lives,
Lives, as thou saidst, and gaines to live as Man
Higher degree of Life, inducement strong
To us, as likely tasting to attaine [ 935 ]
Proportional ascent, which cannot be
But to be Gods, or Angels Demi-gods.
Nor can I think that God, Creator wise,
Though threatning, will in earnest so destroy
Us his prime Creatures, dignifi'd so high, [ 940 ]
Set over all his Works, which in our Fall,
For us created, needs with us must faile,
Dependent made; so God shall uncreate,
Be frustrate, do, undo, and labour loose,
Not well conceav'd of God, who though his Power [ 945 ]
Creation could repeate, yet would be loath
Us to abolish, least the Adversary
Triumph and say; Fickle their State whom God
Most Favors, who can please him long; Mee first
He ruind, now Mankind; whom will he next? [ 950 ]
Matter of scorne, not to be given the Foe,
However I with thee have fixt my Lot,
Certain to undergoe like doom, if Death
Consort with thee, Death is to mee as Life;
So forcible within my heart I feel [ 955 ]
The Bond of Nature draw me to my owne,
My own in thee, for what thou art is mine;
Our State cannot be severd, we are one,
One Flesh; to loose thee were to loose my self.

So Adam, and thus Eve to him repli'd. [ 960 ]
O glorious trial of exceeding Love,
Illustrious evidence, example high!
Ingaging me to emulate, but short
Of thy perfection, how shall I attaine,
Adam, from whose deare side I boast me sprung, [ 965 ]
And gladly of our Union heare thee speak,
One Heart, one Soul in both; whereof good prooff
This day affords, declaring thee resolvd,
Rather then Death or aught then Death more dread
Shall separate us, linkt in Love so deare, [ 970 ]
To undergoe with mee one Guilt, one Crime,
If any be, of tasting this fair Fruit,
Whose vertue, for of good still good proceeds,
Direct, or by occasion hath presented
This happie trial of thy Love, which else [ 975 ]
So eminently never had bin known.
Were it I thought Death menac't would ensue
This my attempt, I would sustain alone
The worst, and not perswade thee, rather die
Deserted, then oblige thee with a fact [ 980 ]
Pernicious to thy Peace, chiefly assur'd
Remarkably so late of thy so true,
So faithful Love unequald; but I feel
Farr otherwise th' event, not Death, but Life
Augmented, op'nd Eyes, new Hopes, new Joyes, [ 985 ]
Taste so Divine, that what of sweet before
Hath toucht my sense, flat seems to this, and harsh.
On my experience, Adam, freely taste,
And fear of Death deliver to the Windes.

So saying, she embrac'd him, and for joy [ 990 ]
Tenderly wept, much won that he his Love
Had so enobl'd, as of choice to incurr
Divine displeasure for her sake, or Death.
In recompence (for such compliance bad
Such recompence best merits) from the bough [ 995 ]
She gave him of that fair enticing Fruit
With liberal hand: he scrupl'd not to eat
Against his better knowledge, not deceav'd,
But fondly overcome with Femal charm.
Earth trembl'd from her entrails, as again [ 1000 ]
In pangs, and Nature gave a second groan,
Skie lowr'd, and muttering Thunder, som sad drops
Wept at compleating of the mortal Sin
Original; while Adam took no thought,
Eating his fill, nor Eve to iterate [ 1005 ]
Her former trespass fear'd, the more to soothe
Him with her lov'd societie, that now
As with new Wine intoxicated both
They swim in mirth, and fansie that they feel
Divinitie within them breeding wings [ 1010 ]
Wherewith to scorne the Earth: but that false Fruit
Farr other operation first displaid,
Carnal desire enflaming, hee on Eve
Began to cast lascivious Eyes, she him
As wantonly repaid; in Lust they burne: [ 1015 ]
Till Adam thus 'gan Eve to dalliance move,

Eve, now I see thou art exact of taste,
And elegant, of Sapience no small part,
Since to each meaning savour we apply,
And Palate call judicious; I the praise [ 1020 ]
Yeild thee, so well this day thou hast purvey'd.
Much pleasure we have lost, while we abstain'd
From this delightful Fruit, nor known till now
True relish, tasting; if such pleasure be
In things to us forbidden, it might be wish'd, [ 1025 ]
For this one Tree had bin forbidden ten.
But come, so well refresh't, now let us play,
As meet is, after such delicious Fare;
For never did thy Beautie since the day
I saw thee first and wedded thee, adorn'd [ 1030 ]
With all perfections, so enflame my sense
With ardor to enjoy thee, fairer now
Then ever, bountie of this vertuous Tree.

So said he, and forbore not glance or toy
Of amorous intent, well understood [ 1035 ]
Of Eve, whose Eye darted contagious Fire.
Her hand he seis'd, and to a shadie bank,
Thick overhead with verdant roof imbowr'd
He led her nothing loath; Flours were the Couch,
Pansies, and Violets, and Asphodel, [ 1040 ]
And Hyacinth, Earths freshest softest lap.
There they thir fill of Love and Loves disport
Took largely, of thir mutual guilt the Seale,
The solace of thir sin, till dewie sleep
Oppress'd them, wearied with thir amorous play. [ 1045 ]
Soon as the force of that fallacious Fruit,
That with exhilerating vapour bland
About thir spirits had plaid, and inmost powers
Made erre, was now exhal'd, and grosser sleep
Bred of unkindly fumes, with conscious dreams [ 1050 ]
Encumberd, now had left them, up they rose
As from unrest, and each the other viewing,
Soon found thir Eyes how op'nd, and thir minds
How dark'nd; innocence, that as a veile
Had shadow'd them from knowing ill, was gon, [ 1055 ]
Just confidence, and native righteousness
And honour from about them, naked left
To guiltie shame hee cover'd, but his Robe
Uncover'd more, so rose the Danite strong
Herculean Samson from the Harlot-lap [ 1060 ]
Of Philistean Dalilah, and wak'd
Shorn of his strength, They destitute and bare
Of all thir vertue: silent, and in face
Confounded long they sate, as struck'n mute,
Till Adam, though not less then Eve abasht, [ 1065 ]
At length gave utterance to these words constraind.

O Eve, in evil hour thou didst give eare
To that false Worm, of whomsoever taught
To counterfet Mans voice, true in our Fall,
False in our promis'd Rising; since our Eyes [ 1070 ]
Op'nd we find indeed, and find we know
Both Good and Evil, Good lost, and Evil got,
Bad Fruit of Knowledge, if this be to know,
Which leaves us naked thus, of Honour void,
Of Innocence, of Faith, of Puritie, [ 1075 ]
Our wonted Ornaments now soild and staind,
And in our Faces evident the signes
Of foul concupiscence; whence evil store;
Even shame, the last of evils; of the first
Be sure then. How shall I behold the face [ 1080 ]
Henceforth of God or Angel, earst with joy
And rapture so oft beheld? those heav'nly shapes
Will dazle now this earthly, with thir blaze
Insufferably bright. O might I here
In solitude live savage, in some glade [ 1085 ]
Obscur'd, where highest Woods impenetrable
To Starr or Sun-light, spread thir umbrage broad,
And brown as Evening: Cover me ye Pines,
Ye Cedars, with innumerable boughs
Hide me, where I may never see them more. [ 1090 ]
But let us now, as in bad plight, devise
What best may for the present serve to hide
The Parts of each from other, that seem most
To shame obnoxious, and unseemliest seen,
Some Tree whose broad smooth Leaves together sowd, [ 1095 ]
And girded on our loyns, may cover round
Those middle parts, that this new commer, Shame,
There sit not, and reproach us as unclean.

So counsel'd hee, and both together went
Into the thickest Wood, there soon they chose [ 1100 ]
The Figtree, not that kind for Fruit renown'd,
But such as at this day to Indians known
In Malabar or Decan spreds her Armes
Braunching so broad and long, that in the ground
The bended Twigs take root, and Daughters grow [ 1105 ]
About the Mother Tree, a Pillard shade
High overarch't, and echoing Walks between;
There oft the Indian Herdsman shunning heate
Shelters in coole, and tends his pasturing Herds
At Loopholes cut through thickest shade: Those Leaves [ 1110 ]
They gatherd, broad as Amazonian Targe,
And with what skill they had, together sowd,
To gird thir waste, vain Covering if to hide
Thir guilt and dreaded shame; O how unlike
To that first naked Glorie. Such of late [ 1115 ]
Columbus found th' American so girt
With featherd Cincture, naked else and wilde
Among the Trees on Iles and woodie Shores.
Thus fenc't, and as they thought, thir shame in part
Coverd, but not at rest or ease of Mind, [ 1120 ]
They sate them down to weep, nor onely Teares
Raind at thir Eyes, but high Winds worse within
Began to rise, high Passions, Anger, Hate,
Mistrust, Suspicion, Discord, and shook sore
Thir inward State of Mind, calm Region once [ 1125 ]
And full of Peace, now tost and turbulent:
For Understanding rul'd not, and the Will
Heard not her lore, both in subjection now
To sensual Appetite, who from beneathe
Usurping over sovran Reason claimd [ 1130 ]
Superior sway: From thus distemperd brest,
Adam, estrang'd in look and alterd stile,
Speech intermitted thus to Eve renewd.

Would thou hadst heark'nd to my words, and stai'd
With me, as I besought thee, when that strange [ 1135 ]
Desire of wandring this unhappie Morn,
I know not whence possessd thee; we had then
Remaind still happie, not as now, despoild
Of all our good, sham'd, naked, miserable.
Let none henceforth seek needless cause to approve [ 1140 ]
The Faith they owe; when earnestly they seek
Such proof, conclude, they then begin to faile.

To whom soon mov'd with touch of blame thus Eve.
What words have past thy Lips, Adam severe,
Imput'st thou that to my default, or will [ 1145 ]
Of wandring, as thou call'st it, which who knows
But might as ill have happ'nd thou being by,
Or to thy self perhaps: hadst thou been there,
Or here th' attempt, thou couldst not have discernd
Fraud in the Serpent, speaking as he spake; [ 1150 ]
No ground of enmitie between us known,
Why hee should mean me ill, or seek to harme.
Was I to have never parted from thy side?
As good have grown there still a liveless Rib.
Being as I am, why didst not thou the Head [ 1155 ]
Command me absolutely not to go,
Going into such danger as thou saidst?
Too facil then thou didst not much gainsay,
Nay, didst permit, approve, and fair dismiss.
Hadst thou bin firm and fixt in thy dissent, [ 1160 ]
Neither had I transgress'd, nor thou with mee.

To whom then first incenst Adam repli'd,
Is this the Love, is this the recompence
Of mine to thee, ingrateful Eve, exprest
Immutable when thou wert lost, not I, [ 1165 ]
Who might have liv'd and joyd immortal bliss,
Yet willingly chose rather Death with thee:
And am I now upbraided, as the cause
Of thy transgressing? not enough severe,
It seems, in thy restraint: what could I more? [ 1170 ]
I warn'd thee, I admonish'd thee, foretold
The danger, and the lurking Enemie
That lay in wait; beyond this had bin force,
And force upon free Will hath here no place.
But confidence then bore thee on, secure [ 1175 ]
Either to meet no danger, or to finde
Matter of glorious trial; and perhaps
I also err'd in overmuch admiring
What seemd in thee so perfet, that I thought
No evil durst attempt thee, but I rue [ 1180 ]
That errour now, which is become my crime,
And thou th' accuser. Thus it shall befall
Him who to worth in Women overtrusting
Lets her Will rule; restraint she will not brook,
And left to her self, if evil thence ensue, [ 1185 ]
Shee first his weak indulgence will accuse.

Thus they in mutual accusation spent
The fruitless hours, but neither self-condemning,
And of thir vain contest appeer'd no end.



The End of the Ninth Book.