Последний вечер

Я уже подходил к остановке, когда сумка проснулась гулким маршем смартфона. Звонила Алёна, жена брата. Дежурный врач разрешил забрать мать завтра, в привычный для выписки понедельник, и да, состояние не улучшилось.
Было солнечное летнее утро. Что ж, расправленный диван застелен ещё вчера, прикручена к примыкающему креслу и верёвка из простыни, чтоб привязать руку матери. Чуть позже вид свежего дивана больно кольнёт мыслью, что свою гостью он уже никогда не дождётся. Сейчас же с чувством некоторого облегчения имело смысл нырнуть в близлежащий подземный переход и вынырнуть в  небольшой парк НИИСа.,
Глотнув колы и закурив, я вспомнил последний раз, когда был здесь и поразился, как тот день и этот схожи, словно близнецы-братья, открывающие и замыкающие двери. То же солнце, поющая зелень и странное чувство свободы. Тогда было самое начало лета и накануне я неожиданно решился на лихие перемены - перманентно убывающие на алкоголь деньги потратить на новые джинсы и, возможно, майку. Утренний дурман всколыхнул звонок работодателя Николая. Времени до встречи было достаточно, чтоб помыться и найти бирку с нужными размерами. Мать недовольно что-то смотрела по телевизору, бурча едкие реплики, но спасительные "Маленькие трагедии" чернели пиром во время чумы, что было абсолютно неприемлемо. Не хватало ещё, чтоб её отнесло в мрачное средневековье и, спеша, я вообще выключил телевизор. Отношения в последнее время были очень натянутыми и заботливая сдержанность всё чаще отказывала. Собственно, этот день и имел главное значение вырваться из некой внутренней зависимости, отдавшись восхитительному июньскому миру. Коротко отчитавшись, я спустился во двор и минут 5 проторчал с Колей, получив нелишнюю денежку, поднявшись же и открыв дверь, увидел сидящую в прихожей мать. Бесцветным голосом сообщив, что надо ещё ненадолго отойти, вновь хлопнул замком, может, даже не заперев нижний. Улица, наконец, встретила радостным свежим ветром и звонкими горизонтами.

Впервые за три года я никуда не спешил. Нужные брюки нашлись мгновенно, радовала и майка, хоть и была великовата. Уже в обновке купив "Спрайт", я направился в парк, изменив положенному полёту домой. Всё дышало безмятежностью и безвременьем. Я курил и думал, как странно мысли о матери не беспокоили душу, что купалась сейчас в позабытых прекрасных волнах вольности. Вылив остатки переслащённого лимонада в траву и подумав, что лучше было бы отдать банку какому-нибудь мальчишке, оглядывая деревья и небо, я ощущал дерзость и вину оттого, что на мать мне было откровенно плевать.
Она так же сидела перед дверью, тихая, в каких-то своих мыслях. И, пока я смущённо разувался, нежно улыбнувшись, сказала: "Знаешь, а если бы меня спросили, как тебя зовут, я бы, наверное, и не вспомнила". "Ну как, не вспомнила? Ну, кто я?" - встал я перед ней. "Андрей?" - полувопросительно прозвучал её голос.
Что было ещё в тот день?.. Позвонила тётя Эмма. Последний год, после смерти отца, мать звонила ей каждый день и по нескольку раз, что было тяжким крестом для последней. Вкупе с вечной войной против поздних звонков это напрягало и меня неловкостью повторяющейся ситуации. Похоже, стоило-таки нащёлкать блокировку номера. Мистическим образом, когда я в очередной раз погрузился в изучение инструкции, телефон сломался сам собой. Набираемый звонок сменился бездушным треском, и, думается, т.Эмма в тот вечер была крайне удивлена тишиной их квартиры. Мать же теперь настойчиво и безнадёжно набирала номера и неумолимая вечерняя дробь не пускала её ни к кому. Только в день рождения её брата я передал ей сотовый и поздравления полились с неизменным юмором и звонкостью. И в те же дни, ложась спать, как всегда в голос причитая, что он ей "даже не позвонит", на мои попытки успокоить - "они приедут летом", повалившись на кровать она громко и горько произнесла: "И что мне с того? Ведь, я же скоро умру!..".
Через неделю т. Эмма всё-таки позвонила - мне и спросила, не случилось ли чего. Я сказал о сломанном телефоне и передал трубку обрадованной матери. Отсалютовав бодрой фразой, т.Эмма быстренько отключилась.
Наступил вечер. Мать, здесь же поужинав, неподвижно смотрела телевизор. Почему-то в зимнем халате и я предложил надеть летний, распахнутое окно шумело проспектом. Ворча, она переоделась в принесённый мною халат, вскоре пожаловавшись, что ей прохладно. Уговорив пойти спать, помог встать с кресла. Она тяжело встала, сцепившись в какое-то полотенце. Я, испугавшись нового инсульта, выдернул из ладони полотенце и, вместе дойдя до спальни и опустив её на кровать, попросил пошевелить пальцами. Она пошевелила. Я сказал "вот и хорошо", она, улыбнувшись, "хорошо, только холодно" и поёжилась. "Сейчас согреешься" - успокоил я, уложил, привычно размашисто укрыл одеялом, пожелал спокойной ночи и ушёл.
Дальше вино, светящийся экран в азарте весёлых комментариев ютуберам. И почему-то не лёг, а сел на диван и уснул, оставив бутылку прямо на столе.

Это был долгий утренний покой, я спал и спал, и, наконец, разомкнув в безраздельной тишине глаза, не поверил им - было уже около 10. Ничего себе, поспали мы сегодня, ведь, обычно мать будила меня, да и сам я вставал в 7-8. Сев, увидел бутылку, муторно встал и пошёл умываться. Проходя мимо залитой золотом спальни, услышал странное тарахтение. Вернулся - это часто дышала она. Я подошёл и приблизился вплотную. Она лежала на боку в неестественной позе, словно собираясь перевернуться, рот в застывших остатках чего-то жёлтого безостановочно выстреливал коротким хрипом, скошенные глаза неподвижно и бессмысленно смотрели в сторону...