Не завидую, что уж. А всё же иметь этюдник...

Не завидую, что уж. А всё же иметь этюдник -
это роскошь. Ведь можно списать их из галереи
своей памяти. Здесь твоя кисть - монастырский трудник -
не сидит, сложа руки. Смиряется. Не седеет.

Ты рисуешь в закатном небе воздушного змея,
и себя на земле. Всё, естественно, в контражуре, -
и поэтому чёрное всё: ты и змей, и леер,
и земля. Только небо горит. И в твоей фигуре

напряжённая лёгкость владения тонкой нитью,
потому что штормит. Потому что он рвётся в небо,
где сияют тепло и спокойно александриты.
Ты не пустишь его. Ты и сам там ни разу не был.

А в замочную скважину тесной души заглянешь -
все они в контражуре чернеют: калека, нищий,
сирота, алкоголик, вдова, сумасшедший, странник...
Все с тобой. Все не просят тебя о воде и пище.

Всё всегда при тебе - твой этюдник, билет и память.
Для картины клинической - более, чем с избытком.
Только нет терапии. И даже не скажешь маме,
что тащить целиком себя в силах одни улитки.

И когда ты под Рубину, в пальцах сжимая плеер,
наклонившись к окошку вагона, тихонько дремлешь,
это змей наверху тебя держит, вцепившись в леер,
потому что штормит. Потому что ты рвёшься в землю.