Пробы

НОРД-ОСТ
отрывки из поэмы

Часть 1. Пробы

Смерть в ожидании. Бешеным залпом
Грянет по жизням вне плана – внезапно.
Жизни зачтётся тот, что осмыслен,
Час, даже если был он освистан.

Жизнь проживается неравномерно:
Где-то чудесно, где-нибудь – скверно.
Лучше в помойке пошариться в сквере,
Чем принять смерть верную в кресле...

Долго ли, кратко то было? – уходит.
Раны рубцует время лихое.
Дрожь унимает, дробь звёзд рассыпает,
Вопль наш немой – sms – рассылает…

Знаки летят, символы, коды.
Сквозь континенты, судьбы и годы…
Сквозь нас с тобой, хоть не чувствуем это,
К новым сюжетам, поэтам, планетам.

<…>

Пробы металла – серебра-злата,
Ну и свинца, чья судьба узловата;
Медь не краснеет (меди не надо –
медь не ругается вычурным матом)…

Пробы металла – как пробы людские:
Ты из села, ну а мы – городские.
Ты не из наших, мы не из «ихних»,
Нам не понятен ни дух, ни язык их.

Пробы людские – бирки на душах.
Ненависть нас как котят своих душит:
Встать по ранжиру! По цвету, по роду…
Мы не приемлем вашей породы,

Мы вас не знаем – пробой не вышли!
Проба является ценностью высшей.
Проба умножит, проба растопчет,
Проба поможет (если захочет)…

Пробы и люди топают рядом;
С пробами сносят нас опытным взглядом
Органы силы, органы власти;
Нас разрывают пробы на части…

Вот низкопробный попробовал воздух –
В воздухе пахнет осенью поздней,
Пахнет надеждой, тянет к свободе…
Нет, не свобода у нас по погоде.

Мы переводим время под осень.
Время – и то! – свой ярлык теперь носит.
Были – по душам, стали – по пробам,
Стали по росту от чурки до сноба.

Думал – в Макдак, оказалось – за гробом…
За молдаванином в серенькой робе,
С тёткой моей (ненасытной утробой),
Рядом с девчонкой (с крольчонком в коробке).

Всё перекрыто, сутки без пробок.
Как? И Москва оставалась без пробок?
Разве такое возможно: без пробок?! –
Громче спросите, ваш глас слишком робок!

Да, вся Москва оставалась без пробок –
Просто представив маленький гробик,
Толпы людей и… маленький гробик,
Пробы людей и маленький гробик…

Видели сны, но прятали сонник,
Дыр не боялись зубных и озонных,
Пробы на время оставили копам,
Вынесли злобу, на время, за скобки.

Учим историю, видим раскопки,
Трогаем и черепки, и иконки.
Кто видел гроб и не мчался от гроба? –
Кто не нашёл на себе своей пробы!

Значит, исчезли на нас эти клейма,
Значит, уходит, уходит их время!..
Можно вернуться к сумкам, коробкам.
Но неохота – к сумкам, коробкам…

Может быть, если уж сорваны скобы,
Вновь не навесят на нас наши пробы?
Ведь справедливость – необратима,
Если она – необходима!..

<…>

…Время поэтов? Нет, время терактов…
Пробы с нас снимет во время антрактов.
Время терактов – вот время поэтов!
Дует норд-ост. Норд-ост на планете…

Дует норд-ост. На душе пока чисто.
Мир не разрезан на «до» и на «после».
Миг не разрезал надвое выстрел,
Выстрел – всем следствиям первопричина,
Долгий, холодный, спокойный – как осень…

Все мы ещё зашнурованы пробой.
Мы по билетам рассажены – пробой.
Мы расслабляемся, верим в подкову.
Верим в удачу (не в дружбу, не в слово!),

Верим в себя – в честь удачного стёба!
Мы разучились вокруг глядеть в оба.
Да, в нас исчезла звериная злоба,
Но и добро в нас пока узколобо.

В сытых квартирах, в теплых сортирах
Плач нам не слышен убогих да сирых,
Нет больше агрессии в котиках милых,
В таксах на тапках и на картинах…

<…>

…Проба чужая – она уже в зале.
Обруч сжимая, смерть ходит по зале.
Петлю стянула на крошечном зале.
Время томится, предел осязая.

Время для всех – одинаково ровно,
Время для всех – одинаково просто.
Время осклабилось мясом и кровью…
После антракта во время «Норд-Оста».

<…>

Ветер пришёл, заглушая и выстрел,
К нам обращаясь с прощальным приветом.
Маски несложно сорвать с террористов –
ПРОБЫ срывает чудовищным ветром!!!

Пробы сдуваются – мы прозреваем.
Роли сменились, и вот пробужденье:
Эти шахиды не подозревают
То, что заложники все – от рожденья!..

Все мы заложники: роли и маски
Мы по рождении свои получаем.
Время как в сказке течёт только в сказке,
Ну а вне сказки оно пресыщает.

Все мы заложники. Кто ж террористы?
Если вопрос вообще о терроре!..
Ветер, что глушит и вопли, и выстрел,
Ветер, что знает о нашем позоре.

В каждого вечность секунды вонзает:
Это не боль и не страх перед смертью –
Это мы пробы свои осязаем,
Каждый – свою. Под пронзительным ветром.

Проба – позор! Ибо век – двадцать первый.
Плети, концлагерь, нацизм, холокост…
Вот что должно будоражить нам нервы,
В памяти, в сердце рождая норд-ост!..

Клейма на людях!.. Пробы не лживы!
Пробы сильны, если судьбы ломают.
Пробы сильней даже страсти к наживе!
Зависть и похоть на время сбивают…

Пробы смеются – нас презирают.
Цепи свои рвут зубами – не больно!
От Ада в секунде, в мгновенье от Рая
Пробы безудержно рвутся на волю! –

Из этого зала, из этого смрада…
Пробы, как язвы, в телах назревали,
Пробы решили: раз надо, так надо,
Страшнее взрывчатки нас вдруг разрывая.

Мы и не знали – мы тоже шахиды,
Только взрывчатка внутри, не снаружи.
С престола наш маленький шар уже скинут,
Но это когда-то ещё обнаружат!..

Пропажу когда-то ещё обнаружат!
Кражу?… А мы уже всё повидали.
Это лишь нам оправданьем и служит,
Ибо иное послужит едва ли…

Прочее – лишнее – будет едва ли!
Ниже и выше – всё будет едва ли.
Ближе, чем крыша, к нам небо – едва ли…
Лучше, чем серый тот хлеб, не едали,
Делали пробы, но не едали…

Эти краюхи помнят беду.
Помнят бойцов, застывших во льду.
Помнят блокаду, помнят тот год –
Враги отступили, и холод, и лёд!..

Что же, враги стали иными?
Подлыми гадами?

<…>

Вас не бросало бурей на остров?
Необитаемый выжженный остров,
Пеклом иссушенный, в чёрной коросте,
Ветром изглаженный – ветром норд-остом?..

Как это близко и как всё непросто:
Не в океане тот каменный остров,
Страхом над гладью распластанный остров,
Твердью на хляби обрушенный остров.

Это не куча гнилого компоста.
Это – безумьем Природы – наш остров,
Сквозь боль и ненависть – всё же НАШ остров,
Не потопляемый даже норд-остом.

Сжатый тревогой, потом и воем,
Крепкий пред бурями – потом и воем,
Яростным, диким, пронзительным воем
(если для слуха мы души откроем).

Души откроем – уши услышат.
С ветром завоем – пресса запишет.
Пресса распишет, пресса докажет,
Чушь несусветную вынет – покажет…

Пресса ведь в курсе: пальцы на пульсе.
Раньше чем помощь скорая – с «плюсом».
Раньше чем врач – журналистов ватага.
Смерть – лишь сенсация, кстати, однако.

Нет, журналисты не чувствуют ветра,
Им не досталось попутного ветра,
Им не понять также встречного ветра,
Хоть и пришли, и находятся в метре…

<…>

Мир и покой от нас меньше чем в метре.
Мир и покой – это сказка о счастье.
Мир и война уживаются в смерти –
В мире чужом, во власти ненастья…

Все мы вернёмся (страхом, позором),
Только с иным, изменившимся взором,
С новым, украсившим души, узором,
С темой молчания для разговора…

Все мы вернемся в век XXI-й,
Хоть и абсурдный, но всё же не скверный:
Скверна проникнуть в него не успела –
Песню в ХХ-ом свою она спела…
(и всё же – успела!)

                Зима и весна 2003 года