В сборник Наследие Цикл гражданской поэзии

Алексей Алексеевич-Коханов в сборник «Наследие» 21 г.

ПЕРВАЯ СОТНЯ
Первая сотня седлает коней.
Старый полковник прощается с ней:
- С Богом, ребята, надежда на вас,
Выполнить тщитесь опасный приказ.
Рейд по тылам – нескончаемый бой.
Зря не рискуйте конём и собой.
Опыт немалый у вас за плечами.
Только бы не было большей печали –
Жизни дороже лишь верность и честь.
Это мерило у каждого есть.
С Богом, сынки, я за вас помолюсь.
Верю, вернётесь, а я вас дождусь…

Старый полковник пригрезился мне.
Горбясь, сидел он на спиленном пне,
Взглядом по далям туманным блуждал,
Лучшую сотню с надеждою ждал.

14.05.2008


ПАРЛЕ  ВУ  РЮС
(эхо 1789 года)

Я в Авиньоне. Берег Роны,
Старинный мост, причал, ладья.
Здесь жили Папы и бароны.
Теперь иду туристом я.

Ещё немного по теченью,
Смотрю – высокий монумент.
Иду к нему и с удивленьем
Читаю смысл застывших сцен:

Гавроши били в барабаны,
Мари со знаменем шла в бой,
Мужчины вслух считали раны,
Вполне довольные собой.

Они б и смерти были рады
За идеал пьянящий свой –
Им выше не было награды,
Чем раны в драке роковой.

И дата… Как она знакома!
В ней цифры силятся кричать
Кровавым бунтом и разломом,
В них революций всех печать.

Она в семнадцатом венчала
Призыв на ненависть и месть.
Но это – прошлого начало,
Важнее то, что нынче есть.

Я не затем сюда заехал,
Чтоб видеть призрак перемен.
Но как в душе не ставить вехи, Внимая смыслу этих сцен.

Я видел солнечную Ниццу,
Был зачарован сказкой скал,
Французам вглядывался в лица,
Черты российские искал.

Где вы потомки тех, гонимых
Злым роком Родины своей
Во имя истинных и мнимых,
А в целом, гибельных идей?

«Парле ву рюс?» - на всякий случай Вопрос с надеждой задаю.
А вдруг, и вправду, я везучий
И душу русскую найду?

Но что скажу я им при встрече?
«Простите тех, кто нападал
На беззащитных, кто калечил
И в дикой злобе убивал,

Кто негодяем был и вором,
В Че Ка стал красным палачом,
Терзая Родину террором?»
Скажу, что я здесь ни при чём?

Молчи! Ни возгласа, ни слова! Прими как истину уже,
Что память нас калечит снова, А крест у каждого в душе.

Авиньон – Москва 2009



СЛЕДЫ

Я летаю, езжу, плаваю
Вдоль земли и поперёк
Не с корыстью, не за славою,
Не затем, что дал зарок.

Я иду по следу разума,
Что оставил на земле
Человек в эпохи разные
И в шедеврах, и в золе.

Он и образ, и подобие,
Он и сам почти что Бог.
В лучшем случае надгробие
Скажет, что он в жизни смог.

Вон под сводами пещерными
Сквозь десятки тысяч лет
Письменами в мире первыми
Проступает первый след.

Может, фреску ту наскальную
Нацарапал предок мой,
Как охотился под пальмою,
Как с добычей брёл домой,

Может, божиим созданием
Был на стройке пирамид,
С кем бог Тот делился знанием,
Как укладывать гранит.

Был он пахарем, был воином,
Был вельможей, был рабом. Сколько было им построено
И разрушено потом!

Не прожить мне и столетия.
Предкам сотни тысяч лет.
Перед ними и в ответе я,
Чтобы не был прерван след.

29.03.2009


КОЛЬЦО ЦАРЬ-ДЕВИЦЫ.
(комментарий к «Коньку Горбунку»)

Колечко потеряно было давно,
Поэт намекает, где скрыто оно.
Народ свою память надёжней хранит,
Чем надпись на камне и прочный гранит.

Было единство, и был общий дом,
Песни славян ещё помнят о том.
Было, да сплыло, быльём поросло,
Сколько воды с той поры утекло!
Жил на земле очень славный народ.
Он никому не заглядывал в рот.
Славил Богов, ничего не просил,
Хлебушек сеял и травы косил.
В центре их Родины Меру гора.
Это была золотая пора.
Рухнула Меру на дно океана.
Скрыла вода эту страшную рану.
Видно, с горою – и наше кольцо.
Кто это скажет теперь нам в лицо.
Начал народ по земле разбредаться –
Стало на части «Кольцо» распадаться.
Кто-то на запад пути проложил
И растворился в народе, где жил.
В южные земли другие прорвались.
Им приглянулось, они и остались.
Кто-то остался в начале пути:
«Стоит ли, братие, дальше идти,
Где еще будет такое раздолье!
Выстроим хаты, вобьём вокруг колья,
Будут и кровля, и жаркий очаг.
Будут и песни, и радость в очах.

Будет приют тем, кто схочет вернуться.
Чувство родства есть священное чувство.
Каждому будем безмерно мы рады,
Жить никому не дадим вне ограды».

Но не всё, что есть вначале,
Мы потом в конце встречали:
Были ссоры и вражда,
И достаток, и нужда,
И усобицы, и войны, -
Стоит вспомнить, станет больно.
А оглянешься кругом –
Брат на брата – с кулаком.
Сроки, прав поэт, настали,
Чтоб кольцо со дна достали,
Чтобы понял брата брат
Без потерь и без утрат:
Мы семья, и нет нас ближе,
Я в Москве, а ты в Париже; Перечислю честно всех:
Русский, серб, поляк и чех, Белорус и украинец,
Македонец и босниец,
И болгарин, и словак,
И словенец, и лужак.
Тут кого-то не хватает,
Но помощник помогает: Черногорец и хорват -
Не забыл чуть-чуть вас брат!
Есть и те, что позабыты,
Что давно сошли с орбиты Первородного кольца –
Ни гонца, ни письмеца.
Пальцев рук и ног хватает
Тем, кто родичей считает. Только были времена,
Когда наши  племена
Целой сотней исчислялись.
Те слились, те потерялись.
Да итог-то не один –
Слился, значится – един.
Горе, если потерялся,
Одинёшенек остался,
Может, даже и погиб.
Были б вместе, помогли б.
Одиночество – могила.
Только вместе наша сила.
У отрезков два конца,
Нет их вовсе у кольца.
А потеряно колечко,
Не спешите ставить свечку.
И упавшее на дно,
Не потеряно оно
Безнадёжно. Срок настанет,
И со дна кольцо достанет
Чья-то мощная рука
На грядущие века.

2015



ЮНОСТЬ ПРОРОКА
(поэма)

«Бог умер!» - крикнул Заратуштра,
Едва очнувшись ото сна.
«Бог умер!» - отозвалась утру
Скалы отвесная стена.

Какое злое откровенье,
Какой удар душе его -
От многолетнего служенья
Вдруг не осталось ничего!

Ему, привыкшему улыбкой
Встречать и провожать зарю,
Теперь Багрянец в небе - пытка,
Как будто кровь по алтарю.

И возопил изгой из «Стаи»,
Воздевши руки к небесам:
« Зачем ты, Боже, нас оставил?!
Пусть трижды умер бы я сам»!

Перед его погасшим взором
Промчались прожитые дни.
Неужто оказалась вздором
Жизнь, как пример пустой возни?!

Себя он помнил изначально.
Он научился узнавать
Напев и нежный, и печальный,
Что напевать любила мать,

Ещё тогда, когда был частью
Её самой, её самой.
Какое это было счастье –
Из неба плыть в свой дом земной!

Он не заплакал при рожденье.
Его весёлый детский смех
Сулил ему предназначенье
Быть утешением для всех.

Родился он в семье Спитамы,
В древнейшем жреческом роду, Ведущим род свой от Адама,
Не так, как я свой род веду.

Сей род встаёт могучим древом
С густою кроною ветвей.
Адам, как корень, был в нём первым,
А ветви - сонмище Царей.

Есть и зачёркнутое имя.
Кто был отброшен за порог?
Арийский царь Великий Йима, Несостоявшийся пророк.

Он предпочёл служенью Богу
Престол и царственный венец,
А оказался за порогом,
Найдя бесславный свой конец.

Всё это помня, жрец премудрый,
Услышав вместо крика смех,
Предрёк, что будет Заратуштра
Иметь пророческий успех.

Растя сынка в любви и холе,
Семья доверила жрецу
Вести его по Божьей воле
К его священному венцу.

Нельзя такому научиться,
Хотя не лишне много знать.
Пророком надобно родиться,
Такого дара не занять.

Премудрость культа постигая,
Он часто думал о своём:
«А вдруг есть истина другая,
И мы не тем путём идём».

Псалмы священного писанья
Он налету запоминал.
Из них основы мирозданья
За каплей каплю выжимал.

Начало всем началам - Слово!
Но это было так давно,
Что прозвучи оно здесь снова,
Понять ли будет нам дано!

Псалмы писались на санскрите
Тысячелетия тому.
Теперь прочтите и поймите!
Я ничего в них не пойму.

Смысл многих слов давно утерян.
И «докам» он не по зубам,
А кто раскусит – будь уверен –
С большой ошибкой пополам.

Религиозные каноны Неколебимы, как гранит.
У языка свои законы,
Живой язык свой век хранит.

Спитама был к истокам ближе, Примерно так, как мы к нему.
Но взором мысленным я вижу,
Как нелегко его уму.

Псалмы ему звучали внятней,
Но вот слова, слова, слова! –
Их было столько непонятных,
Что только кругом голова.

Одно спасенье – от уроков
Скорей на волю, на простор,
От истин вечных и высоких –
К тем, с кем понятный разговор.

Там на лугу пасутся кони.
Вон и любимый жеребец,
Коровье стадо вон в загоне,
И не мотает душу жрец.

Войти в загон небезопасно,
Но где-то там его дружок –
Звезда во лбу, телёнок «Ясна»,
Ему подаренный бычок.

В кармане свежая лепёшка.
Ему телёнок - словно брат.
Он поиграет с ним немножко,
А уж кормить как будет рад!

Вот он уже спешит навстречу,
Как резвый конь, галопом мчит.
Не обладая связной речью,
Он только изредка мычит.

Зато умеет связно думать
Про то, каким желает стать,
Таким, как бык по кличке Умма,
Его рога, чтоб всех бодать.

И Заратуштра это слышит.
«Да будет так! – ему кричит. –
Да будет так и здесь, и Свыше,
Иди сюда, ко мне скачи»!

Доволен Ясна и спокоен.
«А у тебя растут рога»?
Смеётся друг: - «Рога на кой мне»?
«Чем будешь ты бодать врага»?

«Да, будет мне бодаться нечем,
Зато есть очень острый меч.
Рогами только покалечишь,
А я взмахну – и «тыква» с плеч.

Но есть оружие получше:
Слова, слетая с языка,
Порой разят, как меткий лучник
И достают издалека».

«Язык? Слова? – В желудке, что ли?
Там у меня одна трава.
А в нём от слов бывают боли?
Так покажи свои слова»!

Вот так на образном «наречье»
Шёл молчаливый разговор,
Будил желанье новой встречи,
Едва лишь Солнце – на бугор.

Счастливым было это время. Мужали оба и росли.
Однажды кочевое племя
Возникло, как из-под земли.

Скитальцы жили грабежами.
Всего желанней был им скот.
Что славу чёрную стяжали,
Им в этом не было забот.

Под их мечами сразу пали
Ночные в поле сторожа.
Вошли в шатёр, где дети спали,
И все погибли от ножа.

Один подпасок в стан примчался,
Ударил в било, подняв всех.
И бой отчаянный начался –
Кто, в чём он спал, на ком – доспех.

С трудом, но всё-таки отбились,
Хоть враг был дерзок и силён.
Но здесь за свой очаг рубились,
А те, чтоб красть и брать в полон.

Потери утром подсчитали.
Детишек жалко! Их – зачем?!
Затем опять мечи достали,
Чтоб отомстить убийцам тем!

Не стали плакать над могилой,
Решили ворога догнать
И, навалившись всею силой,
Его примерно наказать.

По следу выследили зверя,
Напали, бились до утра.
Теперь уж тем считать потели,
Нам – груды всякого добра.

Так Заратуштра наш усвоил
Свой первый жизненный урок.
С мечом в руке отважный воин,
Врага не пустит на порог.

Кочевье – зло, оседлость – благо,
Жизнь человека – Божий дар,
Но ради жизни, если надо,
Ответь ударом на удар.

Остаться или быть убитым,
Судьба сама решит в бою.
Но ты убей, убей бандита,
Чтоб он не отнял жизнь твою.

Хвала Творцу – на смену войнам.
Приходят мирные дела.
Жизнь Зратуштры вновь спокойно
В родном селении текла.

Вновь погрузился весь в науке,
Всё так же с Ясною дружил.
Лизал ему телёнок руки
И о грядущем не тужил.

Однажды Ясна, принимая
Лепёшку, бросил: «Почему (Беседа, как всегда немая)
Ты отдаёшь меня ему»?

«Кому»? «Тому, кто самый главный Хозяин». «Царь? А может Бог»?!
Был Заратуштра так подавлен,
Что слова вымолвить не мог.

Он побежал к жрецу с вопросом.
Потом кричал: «Его не дам»!
Жрец на него воззрился косо:
«Спитама стал жалеть богам»?

«Мне Ясна брат, возьми другого! Хватает в стаде их голов».
«Жалеешь Богу дорогого?
Ты так служить ему готов?!

Уже слова твои позором
Тебе на голову падут.
Оставь пустые разговоры!
На жертву Ясну приведут».

Тогда к отцу спешит Спитама.
Тот слушал молча, но потом
Сказал: «Навлечь такого срама
На племя хочешь ты с телком? –

Отец смотрел на сына строго. –
Теперь тем более тебе
Не будет ничего другого,
Как преклонить главу судьбе»!

И вот настал Великий праздник
Солнцестояния зимой.
К святому месту (месту казни!)
Был приведён Спитама мой.

Сошлось на требу всё селенье.
К кольцу на жертвенной плите
Был загодя привязан пленник
И молча маялся в петле.

«Меня убьют»? – спросил он друга,
Едва он рядом встал. А тот
Лил только слёзы. Жрец по кругу
Ходил, как Солнце ходит год.

«Меня убьют»? – спросил вновь Ясна.
«Не в силах я тебя спасти, -
Ответил друг его несчастный. –
Прости, прости меня, прости!

Но я клянусь тебе, поверь мне,
Что не прощу им смерть твою!
Отмене жертвоприношений
Остаток жизни посвящу.

Мы не разбойники, не звери,
Важнее жертвы нам любовь.
Я не могу тому поверить,
Что Бог наш пьёт живую кровь»!

Окончив Солнцу гимн священный,
Жрец к Ясне сбоку подступил,
Вспорол ему на шее вену,
Налил кровь в чашу и отпил.



Затем дал младшему Спитаме.
«Пей! – больно руку сжал отец. –
Пройди достойно испытанье,
И станешь сильным, как телец.

И тут подумал Заратуштра:
«Отец мне правильно велит –
Жизнь Ясны в чаше! Зря? Неушто!
Пусть Бог его в меня вселит»!

Закрыв глаза, он выпил чашу,
Твердя себе, что в ней не кровь,
В ней Ясны дух, в ней дружба наша,
В ней наша братская любовь.

До окончанья ритуала
Глаза он так и не открыл –
Смотреть, как жизнь тут угасала,
Нет ни желания, ни сил.

Кругом плясали, он молился,
А приступили к дележу,
Он потихоньку удалился
За окоёмову межу.

Здесь в одиночестве заплакал -
И не стыдился этих слёз, -
- Зачем тебе такая плата? -
Вдруг задал Богу он вопрос.

- Ты разве ешь сырое мясо,
Зачем же этот ритуал?
И что тебе до этих плясок,
Когда дружок мой умирал?!

Ведь у Тебя всего довольно,
Гораздо больше, чем у нас!..
Ты нас не просишь?!… О, как больно
Моей душе вот тут сейчас!

Но, если Ты о них не просишь,
И приносились жертвы зря,
То я клянусь бороться против
Кровавых жертв у алтаря.

Вот подрасту ещё немного
И проповедовать пойду
Святой канон и волю Бога –
Без жертв, - имею я в виду.

Так он в тот день переродился,
И будто заново прозрел.
В него пророка дух вселился.
С ним возмужал и повзрослел.

Ему исполнилось пятнадцать,
Когда отец навек почил.
Теперь он мог отмежеваться
От веры той, что тот учил.

С отцом он спорить не решался
Он был ему почти что бог,
И сколько б тот ни заблуждался,
Ему перечить он не мог.

Ведь яйца курицу не учат.
Впитай обычаи семьи,
Потом решай, какие лучше –
Отца, сородичей, свои?


И только всё обдумав здраво,
И как юнец, и как старик,
Вступай в рискованное право
Идти со всеми на конфликт.

Как сын священника Спитамы,
Он был свободно вхож во храм.
И только в этом месте, самом Священном, он ответит сам

Бескомпромиссно, всенародно
За «прегрешения свои».
Он скажет «Мы теперь свободны
От жертвы Богу на крови».

И раз решив, не стал он медлить.
За дело правое – вперёд,
Как напролом в лесу медведи,
Как по весне на реках лёд!

О ком слагают люди песни –
Кто, смело жертвуя собой,
Готов идти не только вместе,
Но и вести на правый бой.

С кем затевает он сраженье?
Толпа в религии слепа!
А он вторгается в служенье
У первородного Столпа.

Едва он только рот раскроет,
И сзади будут сожжены
Мосты. А может быть, не стоит?
Все нервы так напряжены!


Побит ли будет он камнями,
Заколот будет ли мечом,
Он должен выдержать экзамен,
Пусть даже, если обречён.

Он просто дальше жить не сможет
С подобным грузом на плечах,
Когда отступится. И кто же
Его заменит здесь сейчас?!

Его, кто выстрадал сомненья,
Кто убеждённый в правоте,
Готов идти один в сраженье
За души те, что в темноте.

Ну, нет, пророк! Иди, не бойся,
Вложи всю суть свою в слова.
А за себя не беспокойся –
От слов не сохнет мурава.

Но могут дать такие всходы,
А те такие семена,
Каких не ведали народы
Во все другие времена.

Он говорил в азарте страстном,
Он убеждал, как только мог.
Но люди были не согласны:
«Юнец безусый – и пророк»!

Хотя камнями не побили,
Из храма выбросили вон:
«Благодари, что пощадили,
Иди, учи своих ворон»!

Ему бы взять и затаиться,
Но он - не заяц по кустам.
Пророк уже не убоится
Идти по собственным стопам.

Его не стали слушать в храме,
Он стал ходить среди людей.
Но кто ж мальчишку слушать станет
С крамольным лепетом идей.

И началась повсюду травля
Неугомонного юнца,
В укор, без всяких скидок ставя,
Что он позорит сан отца.

Нависла страшная угроза
Ему ещё и от родни.
«Ты, как заразная заноза» -
Негодовали так они.

А брат двоюродный грозился Подкараулить и убить.
И Заратуштра убедился:
«Лозой гранит не разрубить!

- Сломить меня они не смогут.
Но риск не нужен никому.
Пойду служить не людям, Богу –
Полезней сердцу и уму».

Не ставя никого в известность. Собрался он в далёкий путь.
Он знал, давно такую местность,
Где можно в Боге отдохнуть.

В путь непроглядной ночью вышел
С котомкой хлеба за спиной. 
Никто не видел и не слышал,
Как он покинул край родной.

Найдя звезду в холодном небе,
Вокруг которой ходит мир,
Отметил он созвездье Лебедь
Как путевой ориентир.

Определившись с направленьем,
Он оглянулся в первый раз,
И сердце сжало сожаленье,
И слёзы брызнули из глаз.

Оставить всё, что раньше было: 
Жизнь, счастье, дружбу, свет, любовь, -
Чтобы найти себе могилу
В скиту пещерном средь холмов!

В горах святого Аркаима
С отцом он много раз бывал.
Знал места каждого там имя
И никогда не забывал.

Особо помнилась пещера
С площадкой ровной перед ней.
Однажды вдруг возникла вера,
Что проведёт здесь много дней.

То было детское влеченье
Иметь свой собственный чертог.
Но той мечты осуществленье
Тогда предвидеть он не мог.

Тем боле, что придёт изгоем,
Гонимым племенем родным,
Что будет здесь с тоской и горем
Наедине с собой самим.
* * *
С той ночи минуло сегодня
Почти что полных десять лет.
И что лишь этим утром понял
Изгой, отшельник и аскет?

Во сне явился бог Алалу,
Сказав: «Ты это заслужил.
Тебе бы знать пора, пожалуй,
Что я своё уже отжил.

Я был царём звезды Нибиру,
Был свергнут, вынужден бежать,
Как ты, искать себе по миру
Приют, чтоб смерти избежать.

Нашёл его на той планете,
Где ты, мой друг, теперь живёшь.
Я с давних пор её приметил.
Ах, знать бы, что вдруг здесь найдёшь!

Искал от гибели спасенье,
А обнаружил вдруг металл,
Что мне сулил восстановленье
На троне. Я возликовал!

Нибиру тот металл был нужен,
Как воздух, пища и вода,
И быть царём еще кому же,
Как не тому, кто навсегда


Планету спас от разрушенья,
Найдя спасительный металл.
Другого не было решенья.
И я скрывать свой клад не стал.

Не благодарны даже боги,
Вдвойне – имеющие власть.
Не жди, как я, себе подмоги,
Когда ты дал себе упасть.

Мне ничего не возвратили:
Ни жизнь на родине, ни трон.
Мой прах давно лежит в могиле,
В чужой планете погребён.

Когда на тёмном небосводе
Увидишь красную звезду,
Что на востоке нынче всходит,
Знай, я её имел в виду.

Летим со мной на ту планету.
Вот саркофаг с моим лицом,
С мольбою обращённым к свету
Перед трагическим концом.

Планета - сплошь одна пустыня.
Тут только скалы и пески.
И если б тут воскрес я ныне,
То снова б умер от тоски».

Тут и проснулся Заратуштра.
Восток едва порозовел –
Уже не ночь, ещё не утро.
Зато он сам в себе прозрел:


«Какой он Бог, когда он смертен!
Знать, никакого бога нет!
Теперь, во что хотите верьте,
Хотя бы даже в винегрет!

А вера в бога, как оковы!
С ярмом и путами для ног.
Но что тогда лежит в основе Вселенной, ежели не Бог?

Могло само собою взяться,
Что в мире есть и жизнь сама»?
Ему вдруг начало казаться,
Что он сейчас сойдёт с ума.

И опустившись на колени
Лицом на медленный восход,
Вдруг позабыл, какой молебен
Здесь возносил из года в год.

Лишь беспорядочные мысли,
На бред похожие, увы,
Неслись в заоблачные выси
Из заболевшей головы.

«Так значит, даже Бог не вечен,
И всё когда-нибудь умрёт.
Всему судьбою срок намечен,
Всему назначен свой черёд.

Тот не умрёт, кто не родился,
Кто не родился, тот не жил,
И в детях он не повторится,
Свой род, другому одолжив.


Скажите мне, зачем изгоем
Я стал народа моего,
Зачем учение другое
Мечтал придумать для него.

Видать, всему виной гордыня
Всего мальчишеская месть,
И у неё простое имя, 
Теленка Ясны имя есть»!

Вдруг за спиной раздался возглас:
«Не торопись себя предать»!
Он знал, чей это строгий голос,
И вот случилось увидать,

Не испытав нисколько страха:
На фоне входа в мрачный скит
Из света соткана рубаха
И в ней старик седой стоит.

«Что за несносная привычка
Богам покоя не давать –
Кричишь, как баба-истеричка,
Телком намерен называть.

Не обрекайся на закланье
Своих ошибок и страстей.
Проникнуть в тайны мирозданья
Ты не нашёл ещё путей.

Я потому тебе явился,
Услышав твой истошный клич,
Чтоб ты совсем не заблудился,
Желая истину постичь.



Ты хочешь знать об очень многом, Сказать точнее – обо всём.
Желаешь пообщаться с Богом
При всём невежестве своём.

Я не виню тебя за это, 
Ведь жажда знания не грех,
И находить на всё ответы
Сегодня ты достойней всех.

Следи за мыслями своими.
Злой мысли воли не давай.
Она последнее отнимет
И подтолкнёт на гиблый край.

Плохая мысль – душе отрава,
Как для утробы лебеда,
А злые мысли – порча нрава
И постоянная беда.

Совсем другое - мысль благая.
В ней свежесть утра, свет костра.
Она в несчастье помогает,
А счастью верная сестра.

Благая мысль не слабость воли,
А сила духа, вопреки
И поражению, и боли,
Сжимая пальцы в кулаки.

Не мысля гибели другому,
Ищи, как сможешь победить.
Пусть стелет враг себе солому,
Где опрокинутому быть.



Благую мысль родит молитва,
В которой нет ни капли зла.
Добро зовёт со злом на битву,
А это славные дела.

Благая мысль, благое дело –
Уже божественный устой.
Но без направленных и смелых
Поступков это звук пустой.

Благие мысль, дела, поступки
Важней для Бога всех молитв.
Они уже в себе, по сути,
Несут, что он в себе хранит.

Проникнись Божию триадой,
Иди, пророк, учи людей.
Нет восхитительней награды,
Чем торжество твоих идей.

Не все, не сразу отзовутся
И за тобою вдруг пойдут.
Века, быть может, пронесутся,
Пока всё примут и поймут.

Но мысль благая, как лампада,
Уже не будет затухать.
Благому делу время надо,
Чтоб о поступках услыхать.

Ты сделал нынче заключенье,
Что Бога не было и нет.
Какое, друг мой, заблужденье,
В нём даже доли правды нет.



Не только есть, но он повсюду,
На что вокруг ни бросишь взгляд.
Ну как ещё являться люду?
“Он здесь”, - все вещи говорят.

Ты видел озеро в долине?
Сейчас над ним густой туман.
А раз его не видно ныне,
Так разве нету его там?

Открою тайну небольшую,
Что и невидимый для глаз,
Давно я рядом существую,
А дал увидеть лишь сейчас.

Кто я, по-твоему, скажи мне»?
«Но кто ж ещё, коли не Бог»?!
«Нет, у меня другое имя, Ты ошибаешься, пророк.

Пройдя все школы воплощений,
А этот круг весьма большой,
Меня вознёс мой славный гений,
Чтоб слиться с Богом всей душой.

Я Бога скромная частица,
Но оставаясь сам собой,
Могу на зов любой явиться,
И вот стою перед тобой.

Бог в каждой вещи, в мире сущей:
Во всём живом и неживом,
Во мне, в тебе, ещё живущем, -
Мы сами в Боге все живём».



«Так можно Бога и обидеть,
Молясь на стадо обезьян»!
«Ты всё иначе будешь видеть,
Прочтя однажды Стансы Дзян.

Молиться можешь обезьяне,
Имея Боженьку в виду,
Молись деревьям и поляне.
На зов твой я к тебе приду.

Не обязательно в обличье,
Как человеческом теперь,
Могу в медвежьем или птичьем,
Или не выглянув за дверь.

Но выбирай, взывая к богу,
Глазам достойнейший предмет.
Кого за образ Бога смогут
Принять все люди? Это – СВЕТ!

Бог тот, кто оживляет землю
И согревает до корней.
Все видит, всё собой объемлет.
Но не умрёт и вместе с ней.

Наш Бог сияет в нашем небе
В своей светлице огневой.
И он бы солнцем нашим не был,
Когда бы не был сам собой.

Он землю оплодотворяет
Разрядом молний и огнём,
Он разум мыслью окрыляет
И озаряет всё кругом.


Мы все его родные дети,
Земля – родившая нас мать.
Мы перед нею все в ответе,
Когда хотим без спроса брать.

Поклоны мы кладём земные
Кому угодно, но не ей,
Как будто дети не родные,
Но кто нам может быть родней!

Клади поклоны Солнцу в пояс –
Раз на восход, два на закат.
На преклонении покоясь,
Живёт святая вера, брат.

Мы и огню кладём поклоны,
Питая хворостом костёр.
Он как маяк в ночи влюблённым,
Как приглашение в шатёр.

Так может, незачем стесняться,
Огонь костра и очага
Просить: «Пусть беды не приснятся,
А горе сгинет навсегда»!

Огонь ведь Солнышка частица,
Посланец утренней зари.
Не грех такому поклониться,
А поклонившись, говори

О том, что душу беспокоит
И сердце что за грусть гнетёт.
Сам ничего он не устроит,
Но просьбу Богу отнесёт».


На этом свет погас в пещере,
Старик сияющий пропал.
Отшельник верил и не верил,
Что он всё это время спал.

Дивясь волшебному виденью,
Собрался тут же в дальний путь.
Пришёл конец уединенью,
Пришла пора долги вернуть.

Давным-давно родное племя
Его успело позабыть.
Он наверстает своё время,
Важней всего людей любить.

Теперь он знал, какого бога
Увидел смерть в волшебном сне.
Таких богов на свете много.
Позвольте ссылку сделать мне.

О чём Шумер поведал миру:
Почти пять сотен тысяч лет
Тому назад звезда Нибиру
Земле послала свой привет.

С ним пятьдесят нибируанцев.
Руководил десантом Ан.
И неспроста, был у посланцев
Вполне конкретный важный план

Добыть хоть сколько-нибудь злата.
Вдруг оказалось, что земля
Металлом этим так богата,
Что быть богаче уж нельзя.


И анунаки тут остались.
Копали, плавили металл.
Тыщь двести лет вовсю старались,
Пока народ их не восстал.

Решили: «Нам нужна замена,
Которой должен робот стать.
Такой, чтоб мог одновременно
Себе потомков создавать».

Мы повторять всего не будем,
Что можно в книгах прочитать.
И вот работать стали люди,
А анунаков почитать

С небес прибывшими богами.
Себя же стали называть
Покорно божьими рабами
И дочерей им отдавать,

Но не рабынями, а в жёны,
Чтоб те могли детей рожать.
И мир стал перенаселённым,
А там дошло и до ножа.

Междоусобицы и войны
Сперва пошли меж тех «богов»,
Потом людей втянули в бойни.
И мир к потопу был готов.

О нём пришельцы точно знали
И улетели прочь с земли,
Вот только людям не сказали,
Чтобы и те спастись могли.


Ной исключение из правил
И подтверждает тем закон –
Притворный друг в беде оставит,
Притворный враг – и ты спасён.

Спаслось достаточно народа,
Чтоб возродился род людской.
И в нём присутствует порода
Цивилизации иной.

Да, мы суть те же анунаки,
Хоть и твердим, что их рабы.
Пора закончить эти враки,
Что навязали нам попы.

Нибируанцы вновь явились
Узнать, что сталося с землёй.
И очень сильно удивились,
Что возродился род людской..

А коли так, то вновь за дело!
Потомков надо научить,
Чем укреплять свой дух и тело,
А заболевшего лечить.

Пора им дать в достатке знанья,
Чтобы своим умом могли
Постичь все тайны мирозданья,
Не отрываясь от земли.

Определив приоритеты,
Тянули жребий «элахим»
И поделили части света
На земли, подданные им,


Где будут царствовать и править,
Давать законы и учить,
Что сеять, как металлы плавить
И как вселенную постичь.

То были истинные боги
Для первобытных тех людей.
Не будем к ним в сужденьях строги
С позиций наших с Вами дней.

Кецалькоатль и Веракоча
Всего лишь два из ста богов.
Они все смертны, между прочим,
Хоть через тысячи годов.

Кого из них назвал умершим
Той незапамятной порой
Пророк, нечаянно прозревший, Сокрыто времени горой.

Что нам до этого за дело,
Какой из них, из этих двух –
В земле давно истлело тело,
Но в Боге жив их древний дух.

Вернёмся к Заратуштре снова.
Не ждал его триумф в родне.
Пропало втуне его слово
О Боге, Солнце и Огне.

Вещал стихами он и в прозе,
Но всё как будто для глухих.
Опять посыпались угрозы,
И он решил оставить их.


Он скрылся так же незаметно,
Как это было в первый раз.
Любовь осталась безответной,
Но сил достаточен запас.

И было всё теперь иначе –
Его не гонит в горы страх,
Он, оглянувшись, не заплачет,
Лишь отряхнёт с подошвы прах.

И впереди не хлад пещеры,
А откопав бесценный клад,
Несёт он людям кладезь веры
И поделиться будет рад.

Его ведёт святая тройня,
Триада, Троица, Триглав,
Вполне осознанно и стройно,
Имея каждая свой нрав.

Благая мысль белее света,
Но и чиста, как божий свет,
Искать готовая ответа,
На что пока ответа нет.

Благое дело цвета свода
Небес рассветною порой.
В нём глубина, простор, свобода
И долг сияющей горой.

Поступок цвета алой крови,
Он тренированный солдат.
Он долг исполнит свой сыновний,
Покуда жив, сто раз подряд.


Я с Заратуштрой всей душою –
Хотя века прошли с тех пор,
Мне так близки его устои,
Они, как русский триколор.

Москва, январь - май 2016


ВО ИМЯ АЛЛАХА
(поэма)

«Ты убивать ведёшь меня»?
«Как видишь, убивать».
«Зачем, ведь мы с тобой родня»!
«Ты сможешь доказать»?

«У нас одни отец и мать»!
«Совсем нескладно врёшь!
Чтобы мне братьев всех не знать?!
На понт меня берёшь»!

«Постой, оставь в покое нож.
Я докажу родство.
Я на отца, как ты похож –
Мы в образе его.

Всевышний Бог нам всем отец,
Земля родная мать,
Мы их творения венец,
Пора бы понимать».


«Опять ты врёшь! Творец твой Бог,
А мой теперь Аллах».
«Аллах, что Бог, ты знать бы мог»!
«Всевышнему хвала»!

«А я о чём? – Отец един,
Имён, согласен, два,
Но он для всех для нас один,
Мы оба сыновья.

Вот прежде чем сюда попасть,
Ты Анатолий был»?
«Теперь меня Хасаном звать,
То имя я забыл».

«Был Анатолий, стал Хасан.
Был Бог, а стал Аллах.
Неужто ты не видишь сам,
Что разница в словах!

У нас и Родина одна,
Она нам тоже мать.
А жизнь, что Богом нам дана,
Он вправе и отнять.

Вот ты ведёшь меня на казнь.
Безропотно приму.
Страшна не смерть, её боязнь,
Сильней всего уму.

Но можно страх преодолеть,
Лишь стоит осознать,
За что не страшно умереть –
За Родину и мать!



Меня в предательстве винят
Игилу твоему.
Но не далёк ты от меня,
И знаешь, почему?

Но дай сначала рассказать
Историю мою,
Чтоб наши судьбы увязать
И вычислить твою.

Евгений Юдин – русский я
И круглый сирота.
Меня чеченская семья,
Хасиевых чета,

Из дома детского взяла
На пагубу мою.
Пусть даже честь им и хвала,
Что я обрёл семью,

Став сыном этих мусульман,
Не ведая того,
Что я из рода христиан
Народа моего.

Меня назвали Магомед.
Считалось, это честь.
По достиженью юных лет
Я стал ходить в мечеть.

Потом закончил медресе,
Арабский изучил.
Пройдя ступени эти все,
Отправлен был в ИГИЛ.


Здесь должен был я вдохновлять
Достойных мусульман,
Неверных в веру обращать,
Как требует коран.

Владея русским языком,
Я русских пригласил –
По интернету и тайком –
На битву за ИГИЛ.

И точно, стали прибывать
Такие вот, как ты.
«Россия мачеха, не мать,
И храмы их пусты.

А здесь молитва и намаз,
И веры торжество,
Не то что там в церквах у нас –
Пустое баловство.

И то ещё приятней нам,
Что всё за нас решит,
Наставит каждого имам
И свадьбу разрешит.

Тут жёны всё хотят нам дать
За тем и едут к нам,
А наше дело воевать,
Как говорит имам».

Ну как, знакомые слова?
А может, скажешь - нет?
Вот как работала молва
Моя по интернет.


Так много месяцев прошло,
Я стал вдруг прозревать,
Что что-то здесь не так пошло,
Стал к совести взывать.

Когда же начали казнить Несчастных христиан,
То у меня вопрос возник,
К тому ли звал коран?

Совсем нарушил мой покой
Посланец из Москвы.
Он мне раскрыл, кто я такой
И кто такие вы –

«Борцы святые за ислам»?
За нефть по существу.
И покровительствует вам,
Кто грезит наяву

Руками вашими стереть
Счастливую страну
С лица земли и чтобы впредь
Вся нефть - в его мошну.

Ну, а для вас один исход.
Вам власти не видать,
Всё к их ногам, а вас в расход -
Недолго будет ждать.

Я смутно детство вспоминал,
Родителей других.
Земляк мне правду рассказал,
Как я лишился их,



И почему попал в детдом
Таких как я сирот.
В семью приёмную потом
Был отдан через год.

Россия предала меня,
Отдав в чужой народ.
Неужто вся моя родня
Погибла в тот черёд?!

На мой вопрос смутился он
И долго объяснял,
Какой у нас в стране закон
И чем чеченец взял.

И русских очередь была
Меня усыновить.
Дед с бабкой тоже удила
Успели закусить.

И им не отдали меня?!
И это наш закон?!
И ты пришёл напоминать,
Чего я был лишён?!

Я был готов его убить,
Как ты теперь меня.
Он убедил быльё забыть
И прошлым не пенять.

- Но как, скажи, теперь мне быть,
К нему взмолился я, -
Какую родину любить,
Кому я в сыновьях?


Я никого не убивал,
И крови нет на мне.
Лишь правоверных зазывал Участвовать в войне.

- А ты теперь назад верни, -
Он так ответил мне, -
Кого в игилу заманил,
Кто нынче в западне.

Найди теперь опять слова -
Умеешь убеждать, -
Что, если совесть в них жива,
Должны домой бежать.

Тем самым родине своей
Ты сможешь послужить.
Иначе будет всё страшней
С таким вот грузом жить.

- Но Вы ж толкаете меня, На очень скользкий путь,
Мне не прожить тогда и дня, -
Раскроет кто-нибудь!

- Такую жизнь ты выбрал сам.
Захочешь продолжать,
Как террорист и как имам,
Суда не избежать.

Судить всех будут всё равно
По тяжести вины.
Другого просто не дано,
Но шансы не равны.


Одно – бандит и террорист,
Насильник и палач.
Другое – если, в общем, чист,
Купился на «калач».

Конечно, выбор за тобой.
У совести спроси.
Она расценит выбор твой,
Как жить и как спастись.

Погибнуть можешь ты и так.
Что, мало здесь могил?
Вот-вот начнут бомбить места
Скопления ИГИЛ.

И я решился. Жизнь одна,
И если отдавать,
То лишь за то, на что дана,
Другое наплевать.

Немногих я успел спасти.
Тем выше их цена.
Тебя не смог, уж ты прости,
На мне твоя вина.

Теперь, узнав всё обо мне,
Ты мне бы объяснил,
Как оказался на войне
За призрачный ИГИЛ.

Не оказав услугу здесь,
Сумею, может, там
Я за тебя отчёт принесть
По всем твоим счетам».



«Ну коли так, то я не прочь.
Послушай, расскажу,
Но не забудь уж мне помочь,
Переступив межу.

Я рос в достатке и любви, Игрушки – первый класс.
В семье все прихоти мои Сбывались в тот же час.

Из школы прямо в институт,
Учился я легко.
Уютно мне жилось и там
От дома далеко.

Я одевался как пижон,
За модою следил.
Не лез с друзьями на рожон,
Любви не находил.

Я, с детства маменькин сынок,
Был робок и не смел.
Никто мне в этом не помог,
А сам я не сумел.

Не любят девушки таких -
Героя подавай!
И сторониться стал я их,
Несчастный через край.

Один ревнивый женишок,
Мне морду раз набил,
А я и сдачи дать не смог
Хотя сильнее был.


На карате пойти решил,
Приёмы изучать.
И мог бы там достичь вершин,
Да робости печать.

- Что ж ты противнику удар
Не можешь нанести.
Такой, чтоб он не знал, куда
Бы ноги унести.

Уменье, сила есть в руках,
А не на что смотреть.
Ты бьёшься просто кое-как.
Будь резче, резче впредь!

Я мог бы дать ему ответ,
Дерусь так потому –
Боюсь, что будет тяжкий вред
Партнёру моему.

Тут приглашение прочёл
Твоё на интернет.
В нём рассказал ты, что почём,
И в чём сомнений нет.

ИГИЛ изгонит слабину
И робость из меня.
Даст денег вдоволь и жену,
Мужчиной стану я.

Теперь я должен доказать
На что способен я.
Нож! перестань в руке дрожать,
Все смотрят на меня.


И если ты ещё не прочь
Защитником мне стать,
ТАМ попроси мне здесь помочь
Мужчиной твёрдым стать».

«Меня растрогал твой рассказ,
Что хочется рыдать!
Позволь совет в последний раз
Тебе хороший дать.

Брось этот ножик в палачей
И рядом стань со мной. Красноречивей всех речей Поступок будет твой.

Конечно, оба мы умрём,
Но оба как мужи.
И этим им носы утрём,
А Богу сам скажи.

Я обещал твою судьбу
Сегодня предсказать.
И больше медлить не могу,
Хочу тебе сказать.

Увы, твой выбор невелик,
И крест тебе нести.
Один – как я тебе - велит, Другому - не спасти

Твоей погубленной души.
Скорей, сюда идут!
Нет ни минуты, чтоб решить,
И я бессилен тут».


«Молчи, молчи, тебе пора!
Я здесь не для того,
Чтоб с кем-то вместе умирать
По прихоти его.

«Да, ты и правда слишком слаб
Не телом, а душой.
Ты не мужчина, жалкий раб.
Прими же жребий свой»!

Нож, кровью жало обагрив,
По горлу полоснул.
В нем захлебнулся хриплый крик,
И глаз слезой блеснул.

Сломались с хрустом позвонки
Под сильною рукой.
И, как мячом, боевики
Сыграли головой.

Палач потерянный стоял
Дрожа, как в чаше ртуть,
И Бога тщетно умолял
Тот миг назад вернуть.

Выходец из российского города Ноябрьска Анатолий Землянко казнил в Сирии Магомеда Хасиева (русское имя Евгений Юдин). Его обрекли на смерть боевики ИГИЛ как предателя и шпиона России.

Москва 29.03.2016