Чернокнижник

обезображено  лицо
и  шум  сердца,
наверно  тесно  лапает  воздух  вдох,
наверно  в  выдохе  проявилась  беспечность,
и  только  тёплой  ладонью  тронуть  пух  на  стекле  –
открытую  рану  зажать,
садись  рядом  ко  мне  и  слушай,
как  вдребезги  разбивались  о  землю   лужи…

и  ты  обречён,  и  жизнь  обручилась,
зачерпни  взглядом  глаз,  что  через  сито  пролилось,
там  прямая  дорога,   там  не  выйти  за  край,
что  мёртвому  воля  –  живому  яд,
улети  за  сто  лет, 
и  можешь  не  возвращаться  –
тебя  не  примет  земля,  если  жив,
а  мёртвому  –  негоже  с  живыми  скитаться…

и  общипаны  перья  на  взмахе  совы,
солнце  зноем  сачка,  как  капканом  накроет, 
в  лоскуты  завернёт  струны  лютой  любви,
ты  играл  на  гитаре,  а  пел  с  ней  под  лютни,
в чужой  стороне,  в  зеркалах  неживых,
в  коже  чужой,  с  глазами  рыб…

обменяй  тело  с  тем,  кого  хоронил,
пройди  по  волне,  под  которой  кит,
ты  выбросил  за  борт  свой  скелет,
теперь  мясо  твоё  балдахином  висит,
ты  мертвец
и  нет  к  тебе  жалости,  ты  прохожий  под  грифом – труп,
встречные  тени  спешат  от  тебя  улизнуть,

а  раковый  слой  болезни  панцирь  ветра  спугнул,
зубы  гнили  в  словах,  некроманты  теряли  суть,
пощёчины  щёки  искали  будить  загустевшую  кровь,
пластическое  вмешательство  заставило  вынуть  нож,
ты  нужен  теперь  лишь  тем,  кто  абсолютно  не  нужен  нам,
сыпь  проявилась  на  небесной  коже,
то  звёзды  себя  показали,
таких,  как  ты,  не  освещать,
не  называть  больше  прохожим...