4 Глава. Донжуанский список Пушкина

                ...Вокруг и около поэзии интриг интриги,
                сам Шпиль Александрийский накален
                от ностальгии пушкинских времен,

Судьбою попрана ориентиром стать,
какой-то женский список посчитать:
– не обесчестил бы, как стаи птиц, иглу он...

                «О, жизни сон. Лети, не жаль тебя,
                Исчезни во тьме, пустое приведение!
                Мне дорого любви мое мучение,
                Пускай умру, но пусть умру – любя!».

...Следя сквозь льдистые сердца,
салонной шуткой издеваясь,
сугубо для словца, дожить бы до венца
(рукой своею милейшей Ушаковой)
в альбоме Пушкин набросал, не опасаясь,
весьма полезный, но неполный
путеводитель, некогда влекомый.

Казалось, галерее женской не было числа
чернильным порошком себя преподнесла:
                «Меж ними нет, замечу, кстати,
                Ни тонкой вежливости знати,
                Ни милой ветрености шлюх,
                Но, уважая русский дух…
                Простил бы им их сплетни, чванство,
                Фамильных шуток остроту,
                Пороки зуб, нечистоту,
                И неопрятность, и жеманство –
                Но как простить им модный бред
                И неуклюжий этикет».

Предание сохранило имена
и некоторых дам из списка,
Столичный полусвет без риска
сокрытых тайной письмена
в себе пытаются узнать. Слегка,
признанием стихотворным
недоумения разрешаются,
но Дон-Жуанский список продолжается.

                «Итак, я счастлив был, и так я наслаждался
                Отрадой тихою, восторгом упивался».

Как кроткий свет прославленных побед,
составил описаний поэтапный след
от доморощенных и до дворянских дев:
лицейских, болдинских, московских,
и киевских, и кишиневских,
бахчисарайских и кавказских,
одесских и прочих-прочих городов и станций,
и бесконечно петербуржский
бомонд, учившийся любви у Пушкина.

Живой орган,
кровь знойная – изнемогающий вулкан
бесчисленных забав и быстротечных клятв,
что жажду приключениям сулят,
и холодела кровь, припоминая,
как притворялся и влюблен был Пушкин,
как умилялись и стыдились ушки,
а подсознательно мечтали о гусаре,
он о наперснице, Наташе... Зарубки делая в сарае.
Последняя стоит последней в списке.

                «Я видел свет, кружился долго в нем на воле:
                Уж клятвы, слезы мне смешны, проказы утомить успели».

И очевидно,
и совершенно
нельзя любить всех сто двенадцать женщин,
носительниц имен по списку и прочих
мгновенных и немыслимо-побочных.
Сей список – летопись нетленной жизни,
биографам незаменимое пособие  из мира вечных.
                «О, сто тринадцатая Натали, любовь моя».

Иллюстрация найдена в интернете.