Коммуналка. Глава 3

                Г Л А В А   3.

                У ТЕРПЕНИЯ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО
 
В конце шестидесятых годов отец Жени Остапенко получил дачный участок от военного института, в котором много лет работал начальником кафедры. Острая необходимость в этом участке возникла тогда, когда тяжело и страшно в последний раз заболела мама Жени – Дарья Александровна и ей нельзя стало выезжать к морю.  Подзаняв у знакомых деньжат, отец купил небольшой – в две комнаты сборный домик, нанял мастеров и за две недели соорудил дачку, в которой можно было жить летом. Место было благодатное: сосны, два прекрасных озера в обрамлении высокого, сухого леса.

Домик прирос к пригорку, на котором в изобилии росли деревья, черника и грибы – белые и красные. Эта часть дачного посёлка называлась Офицерской горкой, потому что её застраивали в основном военные и только небольшую часть – работники одного из питерских проектных институтов. Публика была солидная и, по большей части, зажиточная. Дарья Александровна обожала «дачку», но порадовалась ей всего три года. К тому времени Женя была уже замужем и через год после маминой смерти родила дочку – Дашу, названную в честь бабушки.

От родителей Жене по наследству досталась ответственность за здоровье и воспитание детей. В первое же лето она отправилась с дочкой на дачу. Жизненного опыта не было совсем, но в молодости почти ничего не боишься. Молодая мать не думала о том, что за водой придётся ходить на родник за полкилометра от дома по песчаным горкам, готовить на электрической плитке или керогазе потому что электричество часто отключали, Магазин был один, за молоком и хлебом в очереди стояли по два часа, а иногда и больше. Даше шёл восьмой месяц, её нельзя было оставить дома одну. На мужа надежда была плохая – он не особенно обременял себя заботами о семье. Женин отец его недолюбливал за высокомерие и неуважение к людям, за неизвестно какими хлебами выпестованную барственность. К тому же муж был большой любитель выпить, и отец лишний раз встречаться с ним не хотел. Одним словом, Жене оставалось уповать только на то, что мир не без добрых людей.
В последних числах мая, в один из выходных дней Зотов привёз Женю с дочкой на дачу с кроваткой, коляской и небольшим запасом продуктов. Он выложил на стол 25 рублей. С деньгами было скудно - муж платил алименты на сына от первого брака. Не скрывая радости от обретённой свободы, Зотов пообещал приехать в субботу и отбыл в город.

В доме после зимы было сыро и пыльно. Первые два дня Женя убирала, проветривала и сушила всё, что можно было убрать, проветрить и высушить. На третий – попривыкла, освоилась и осмотрелась. Погода стояла тёплая. У соседей через дорогу, копошашихся с утра до вечера на грядках стариков, цвели яблони. У соседа рядом – Холодова, изредка в поле Жениного зрения попадала миниатюрная блондиночка, которую она раньше не видела.

Женя довольно хорошо знала Володю Холодова, доброжелательного и разбитного парня. Он одним из первых, без посторонней помощи, по собственному проекту выстроил на участке  времянку, напоминающую индейский вигвам. Времянка была раскрашена во все цвета радуги и среди голубых и зелёных в основном домиков, казалась сказочным теремком. Володя жил один, похоже,  был вечным студентом и параллельно работал архитектором в проектном институте. Он наезжал то с шумными компаниями, то с женщинами, которых часто менял. Прошлым летом на участке командовала  большегрудая рыжая Белла. Она отдавала Володе приказания, как старшина рядовому, была недовольна вигвамчиком, капризничала и убеждала его построить большой дом с камином вместо печки. Он  - шутил, иногда огрызался, но работал с утра до вечера, как вол, сооружая фундамент под этот дом. Соседи  посмеивались, наблюдая за развитием сюжета их отношений и сочувствовали Володе.
- Спеклась Белла, - с  удовольствием размышляла Женя, стирая на улице Дашины ползунки и распашонки.
- Надо думать. Дурак он что ли терпеть эту самодурку.

Неожиданно сильно и надрывно заплакал ребёнок. Это была явно не Дашуня – она спала в коляске рядом с ней. Звуки раздавались со стороны  Володиного участка, но за вигвамом и  деревьями ничего не было видно.
- Никак Володька женился, - осенило Женю.
- Вот это да!  Укатали Сивку крутые горки. А девица ничего, приятная,                лучше гораздо толстозадой Беллы.               
Девушка не проявляла заметного желания войти с ней в контакт, хотя Женя изредка замечала  короткие взгляды, которые та бросала в сторону её участка. Остаток дня она провела в размышлениях о том, как бы побыстрее познакомиться с соседкой – ей хотелось общения.

На следующий день, рано утром, накормив Дашуню и приготовив полуфабрикат к следующему кормлению (собственное пропитание заботило Женю мало) она отправилась в магазин за молоком и хлебом. Очередь была огромной – часа на три, состоящая в основном из старух, сидящих на дачах с внуками. Раздражаясь: «С шести  утра они тут толкутся, что ли!»  - спросила последнего. Время тянулось томительно долго. От нечего делать,  она слушала возбужденные пересуды и сплетни женщин о дачных событиях. Прошло больше двух часов. Дашуня сладко спала в коляске под магазинным навесом. Когда до прилавка оставалось человек десять, Женя увидела Володину жену, катящую такую же , как у неё, только голубую дешёвую коляску по направлению к магазину. Было уже почти двенадцать часов пополудни, но очередь не уменьшалась. Блондинка подошла к магазину и растерянно замерла, видимо прикидывая, занимать или не занимать очередь – до закрытия на обед оставался один час. Случай был подходящий.

- Идите сюда, - прокричала Женя, показывая рукой место, где Володиной жене надлежит встать. Очередь осоловело наблюдала за ними, туго соображая, что блондинки здесь с утра не было. Не давая старухам опомниться, Женя поставила соседку впереди себя. Послышался скрежет чьих-то голосовых связок по-поводу наглой молодёжи и дурного воспитания. Женя свирепо оглядела некое подобие женщины, колышащееся под напором желеобразных телес. Через двадцать минут, отоваренные молоком и хлебом, молодые мамы бодро шествовали по направлению к своим дачам, толкая впереди себя коляски с мальчиком Антошей и девочкой Дашей. Так началась Женина дачная дружба с Таней Холодовой.

Внешне они было полной противоположностью друг другу. Евгения – высокая, физически сильная, Татьяна – небольшая, хрупкая. Но обе они были молоды, недурны собой и, самое главное,  их души были настроены на любовь ко всему, что их окружало. Таня работала чертёжницей в одном проектном институте с Володей, забросив учёбу. «О, если бы молодость знала, ах если бы старость могла!»  Мужья их были намного старше, прошедшие, как говорится – огонь, воду и медные трубы, детишки – погодками. Одним словом, они поняли друг друга с первой улыбки. Не оговаривая условий, по душевной симпатии и склонности к альтруизму, соседки соединили свои скудные жизненные блага. В тот же день вечером, накормив и уложив детей спать в доме Жениного отца – он был значительно больше и удобнее вигвама, они рассказали друг другу свои короткие истории и поведали сокровенные желания. Делясь последним куском хлеба и последней копейкой,  они прожили  почти всё лето.

Заканчивалась первая половина августа. Вот уже вторую неделю Евгения с Татьяной сидели впроголодь, подъедая запасы круп. На еду для детей оставалось пять рублей из тридцати, которые привёз Женин муж – Зотов три недели тому назад. Где болтались их свободолюбивые мужья одному богу было известно.
- Володька деньги ищет, в долг, наверно, никто не даёт, и так всем должны. Кооперативная квартира и дача съедают всё, - затягиваясь, отысканным в песке хабариком, произнесла задумчиво Таня.

У Жени не было сомнений в справедливости её слов. Володя обычно приезжал раз в три дня и, если ничего не привозил, то помогал, как мог. В начале лета он приволок, неизвестно откуда раздобытые, два огромных бидона и постоянно заполнял их доверху  питьевой родниковой водой. Подруги были счастливы – хоть эта головная боль не будет мучить. Семь дней назад, переживая и путаясь в объяснениях, он уверял Таню, что через три дня обязательно достанет денег. И вот прошла неделя, а его всё нет. О Зотове Татьяна молчала – не хотела сыпать подруге соль на раны.
- Сегодня пятница, кто-нибудь да приедет, чувствует моё сердце, - обнадёжила она больше себя, чем Женю.
- Жди у моря погоды!
- Без курева совсем хреново. Жень, слушай, ты ведь в хороших отношениях с соседями снизу. Старуха же курит. Может, попросишь у неё  пару сигареток? – Татьяна умоляюще поглядела на Женю.

Той идти к этим людям совсем не хотелось. Пару дней назад, когда у Татьяны от переживаний поднялось давление и она, красная, как помидор, лежала и мучилась от боли,  она попросила у старика таблетку дибазола. Отламывая полтаблетки копеечного лекарства из полной пачки, он стонал и крёхал, объясняя, что надо всё иметь своё.
- Как бы её родимчик не хватил.
Таня ухмыльнулась:
- Как же! Такие раньше ста лет не помирают. Ты лучше напомни ей, как их Володька за  руку поймал, когда они шастали по нашему участку.
- А что они у вас искали?! – удивилась Женя.
Что! – хохотнула Холодова, - бутылки пустые собирали. Они только по вашему участку не рыскают, отца твоего боятся, знают, что с ним шутки плохи.
Женя встала с расстеленного на земле старого матраца, на котором они сидели возле холодовского вигвама и стала спускаться к калитке. За  спиной раздался ликующий крик:
- Женька, Зотов твой идёт!
Женя посмотрела на дорогу.  Паша спускался с горки к дачному домику, в руках у него были две большие сумки с продуктами. Через полчаса приехал сияющий Володя – ему, наконец, удалось перезанять денег.

Поздним вечером Зотов и Холодов, уже чуть тёплые от неумеренного расслабления нервной системы с помощью достославного «Солнцедара»,  собрались покататься на Володином мотоцикле – раздолбанном «Урале» с коляской. Женя Зотова и Таня Холодова метались между ними, уговаривая отложить  до утра это безумное мероприятие. Нет – они не ругали своих мужей, они их не чихвостили – они просили. Их детишки сидели друг против друга в манеже, грызли сдобное печенье и своими круглыми, голубыми глазёнками внимательно смотрели на родителей, видимо, открывая для себя сложные коллизии человеческих отношений. Уговоры не возымели действия.  Взрыхлив песок, с диким воем не заглушённого мотора, мужья – один в коляске, другой за рулём, взвились на мотоциклетке над дорогой, как горные орлы над бездонной пропастью, и улетели в неизвестном направлении.   
В пять часов утра, изнурённые беспокойством и ожиданием, подруги сидели на лавке возле Жениного дома и, чтобы хоть как-то отвлечься, рассказывали друг другу анекдоты.

- Идут два приятеля,  - раскуривая сигарету, искусственно бодрым голосом вещала Таня сто первый анекдот, - и один другому говорит: «Смотри – Банионис идёт»,  -  «Не похож! Товарищ – вы Банионис?» -  «Я Леонид Ильич Брежнев!»…

Издалека послышался рокот мотора. Забыв о недосказанном анекдоте, женщины вскочили  и, ничего не разбирая в темноте, спотыкаясь о пни и кочки, рискуя сломать  себе шеи, понеслись к дороге,  слезящимися от бессонной ночи  глазами, вглядываясь в августовскую темень. Наконец, появился медленно двигающийся мотоцикл. Две еле различимые фигуры болтались на нём, как свиньи на верёвке. На «автопилоте», полумёртвые, с  разбитыми в кровь физиономиями, их доблестные мужья причалили к родному крыльцу. Где они были и что с ними случилось – их жёны так никогда и не узнали.
Через полторы недели, расцеловав Таню и Антошку, Женя  уехала в город. Пора было выходить на работу. Неоплачиваемый отпуск заканчивался.

В течение нескольких лет Жене не удавалось побывать летом на даче. Она стучала на пишущей машинке, можно сказать, день и ночь, хватая любую «халтуру». Не гнушалась и уборкой, чтобы свести концы с концами. Она боролась, пусть не за самую хорошую, но её семью всеми физическими и душевными средствами. Зотов много пил,              периодически  устраивал ей «дикие» сцены ревности, но она любила его и прощала всё. Дашуня доставляла ей только радость. Она росла изумительно ласковой и послушной.

С Холодовыми Зотовы встречались редко. И каждый раз жёнам приходилось оттаскивать мужей от полных стаканов с неимоверными усилиями. Но в отличие от Зотовых – Холодовы жили душа в душу. У них были общие интересы и склонности. Каждые выходные зимой они всей семьёй приезжали  в свой вигвамчик, катались на лыжах по замерзшему, пустынному озеру, любовались, покрытыми инеем столетними соснами и мечтали выбраться когда-нибудь из удушающей кабалы, вечно висящих на них долгов. Володя «пахал» до седьмого пота, но денег не прибавлялось. Слишком много он  на себя взвалил: кооператив городской, кооператив дачный, мотоцикл, семью, которую нужно было кормить и одевать. Родных у него не было. Таня, по физической слабости много работать не могла, да он бы ей этого и не позволил.

Как-то зимой, лет через шесть после знакомства, Татьяна Холодова позвонила Жене Зотовой рано утром в выходной день. Она звонила из «автомата» - телефона у неё не было.  Срывающимся голосом кричала в трубку, что Володя уже десять дней как пропал, а она сидит без копейки и не знает, что делать. Не став ничего больше выяснять, Евгения поручила Дашеньку соседке по квартире и помчалась к Холодовым в Сосновую поляну. Купив по дороге курицу, сахар и  ещё чего-то полезного, через час с небольшим, позвонила в  дверь их кооперативной однокомнатной квартиры. Антошка, открывший ей дверь, сказал, что мама больна и спит. Из комнаты показалось осунувшееся, бледное лицо Тани.

- Привет, Женька, я знала, что ты приедешь.
- Мать и сестра знают, что ты в таком положении? – еле сдерживая бешенство  и, уверенная в том, что знают, - спросила та на всякий случай.
- Знают.
Вопросов больше не было. Татьяну мать недолюбливала из-за  строптивого и прямого характер. Её младшую сестру Людмилу, Женя презирала – для той в мире существовали только её собственные интересы,  на других ей было глубоко наплевать.
- Ладно. Что случилось, рассказывай по порядку? – выкладывая из сумки продукты на кухонный стол – приготовилась слушать.
Таня посмотрела затравленными глазами и расплакалась.
- Володька пропал. Ушёл из дома десять дней назад и не вернулся.
- Может, он в больнице? – неуверенно предположила  подруга, - ты пыталась выяснить?
- Нет он не в больнице, - опустив голову, еле слышно прошептала Таня. -        Он на даче. Он – застрелился.
- Как застрелился, из чего? – ухватившись от внезапной слабости за кухонный стол, ошарашено спросила  Женя.
- На даче есть ружьё, - продолжала говорить Таня. – Он как-то сказал мне, что когда поймёт, что из долгов не выпутаться, то поедет на дачу и застрелится. В последнее время его рвали на части кредиторы. Мне кажется, что он застрелился.
Сунув Антошке в  руку пряник, Женя отослала его в комнату и спросила:
- У  тебя курево есть? – обдумывая, что делать дальше.
- Откуда? Денег ведь ни копья.
- На – покури, дурочка ты стоеросовая, а я сварганю что-нибудь поесть. Голодные, наверно, как собачата.
Татьяна благодарно, с облегчением затянулась болгарской сигаретой.
- Ну,  вот что, дети мои, - глядя на посветлевшие мордашки матери и сына  после  яичницы с колбасой и горячего сладкого чая, продолжала Зотова.
- Антошка, ты уже почти взрослый мужчина и посидишь дома один, а мы с мамой съездим на дачу.
Антошка, польщённый оказанным доверием, с готовностью   согласился. Женщины оделись и поехали на вокзал.   

Электричка оказалась выстуженной насквозь. Пальтишки у подруг были на рыбьем меху и они всю дорогу выбивали дробь зубами не хуже, чем кастаньетами. В вагоне никого не было. Стараясь согреться, они бегали и прыгали, колотили себя руками по бокам.  Взвинченные до предела нервы, не давали молчать. Истерический хохот сменялся, прерывающимся от страха, шёпотом. Выйдя, наконец, на платформу – ужаснулись. Всё вокруг было занесено метровым слоем снега.
- Господи, как же мы до дачи доберемся?! Здесь только на лыжах пройти можно.
Холодова молчала.

Делать было нечего, надо было идти.
Бог весть, сколько времени они ползли от станции, разгребая снег руками и коленями, до дома. Летом этот путь занимал пятнадцать минут. Когда добрались до забора, уже начинало смеркаться. Выбиваясь из сил, поднялись в горку к вигваму. Единственное окошко поблёскивало чёрным глазом. Таня рухнула в снег и сдавленно промычала:
- Он там!
- Почему ты так думаешь?
- Ставни не закрыты, мы всегда закрываем.
У Жени закружилась голова.
- Женька, погляди в окно, я не в состоянии, - Татьяна смотрела, вытекающими из орбит глазами.
Евгения собрала в кучку остатки мужества и упёрлась лбом в стекло.
- Смотри слева, слева – там кровать , он там!
От ужаса и темноты Женя не видела ничего. Когда глаза немного привыкли, различила человеческий торс – ОН ВИСЕЛ!
- Висит!
- Что висит?!
- Человек!
Ноги подкосились и она медленно опустилась в снег рядом с Таней. Очнувшись, прохрипела:
- Давай ключи, хочешь, не хочешь, а надо туда войти.
Еле открыв замок,  Женя вошла в дом и чиркнула спичкой. На стене над кроватью висел ватник. В комнате никого не было.
- Иди сюда, - взвыла она, как иерихонская труба, - нет тут никого!
Таня на четвереньках вползла в комнату и огляделась. Они посмотрели                друг на друга  и захохотали, сбиваясь на икоту и плач.

Через два дня Володя нашёлся. Он сам пришёл домой и рассказал жене душещипательную историю своего исчезновения.. Она поверила, или сделала вид, что верит.
С этого случая Холодов запил всерьёз и надолго.

Встретились они вновь летом. Татьяна Холодова уже месяц прожила на даче, изнывая от одиночества. Она и Антошка бурно радовались приезду Жени с дочкой.
Володя тоже был рад приезду соседей. Таня притащила из вигвама все свои  припасы, Женя тоже не поскупилась. Устроили в доме Жениного отца праздничный обед. Дети были в восторге. С магнитофонной ленты лился чистый голос Антонова:

…Море, море – мир бездонный,
пенный шелест волн прибрежных,
над тобой встают, как зори,
над тобой встают, как зори,
нашей юности надежды…
         
Отдых начался удачно. Погода стояла жаркая, что в Питере бывает не часто. Купались, загорали на озере, гуляли по прогретому солнцем лесу, источавшему смолистый аромат. После, изнуряющих своей суматошностью городских будней, насыщались спокойной мудростью природы, её добротой и лаской ко всем живущим – достойным и недостойным. Долгими вечерами  раскрывали друг перед другом души, очищая их от налипшей скверны,  раздражения и уныния.

За эти годы, для посторонних глаз, Татьяна Холодова мало изменилась, но Женя видела, что стройность превращается в худобу, черты лица заострились и стали резкими, а взгляд мгновениями делался отстранённым и злым. Таня любила Володю и он любил её, но после пережитого зимой ужаса его исчезновения, в ней, видимо, оборвалась тонкая и лиричная, самая доверчивая и нежная струна, на которую было  настроено её сердце в отношении к нему. В ней появились новые, не свойственные ей раньше, циничные нотки. Как-то на озере, сидя на мостках и болтая ногами в тёплой, прозрачной воде, подруги говорили о вечном – об отношении полов. Уже давно потемнели брачные подушки от пролитых слёз, накопились подозрения и незаслуженные обиды, но в глубине Жениной любви ещё жива была уверенность, что всё наладится.

Таня думала иначе. Схватив себя за обвислую, худую грудь, она потрясла ею и со злостью выпалила:
- Вот что им надо,  вот что для них и душа, и сердце!
Женя не нашла возражений, которые убедили бы Таню в обратном. Когда   они возвращались  с озера, Татьяна зашла в магазин и купила бутылку вина. Когда они вечером пили это вино – она наливала себе в стакан.

Отпуск у Жени Зотовой был небольшой – восемнадцать дней. За свой счёт она брала только по крайней необходимости, поскольку счёта в сберкассе не было.
Это было последнее лето, когда  Женя и Таня были вместе. Больше они не встречались. На следующий год, как-то, приехав с дачи, отец Жени рассказал, что правление дачного кооператива заставило Холодовых продать участок ветерану войны. Их семью посчитали несостоятельными владельцами. Новая хозяйка с ухмылкой говорила, что при оформлении документов видела Татьяну Холодову – она была в сильном подпитии.

Женя закрыла глаза!
- Танюша, где ты, что с тобой?! Как страшно за тебя!



Продолжение:
http://stihi.ru/2021/08/01/8053