Свой

 Вместо пролога

У каждой сказки есть начало, 
У каждой книги есть пролог, 
Чтоб показать, что с нами стало, 
Чтоб горький вынести урок... 

В лесу — опушка, там берёза, 
На ней написаны слова: 
«Здесь русский дух смывает слёзы, 
Здесь Русь боролась до конца...»

Древо это — символизм; 
Опушка леса — жизнь-игра. 
Мы все когда-то в анархизм 
Отдали лучшие года. 

Прошу, за рифму не сердитесь, 
А поудобнее садитесь 
И слушайте мои слова: 
Такая жизнь — горесть. 
Пишу не стих, а повесть... 

Глава 1

Знакомый город — Кострома, 
Руси златая середина. 
Здесь проживает треть от мира 
С гордым именем «Москва». 

Поют берёзы здесь от боли, 
И ивы плачут день от дня 
За то, что нет теперь героев 
И стёрты наши имена. 

Но вот истории начало: 
В избе родился Ахиллес — 
Так сына своего назвали 
Мать — Дуняша, Митрофан — отец. 

Жил да был наш парень славный, 
Словно сокол средь ворон: 
Все — за монету, а он — раны 
Гордо тащит в отчий дом. 

Но время быстро пролетело — 
В душе ребёнка крепла вера, 
И он свободы ощутил... 
Так подошёл к отцу Ахилл: 

— За честь! За веру! За царя! 
Я жизнь готов свою сложить, 
Чтоб гордо Родине служить 
И здесь не чахнуть зря. 
Благослови на верный подвиг — 
Отправь на поезде в Москву. 
Пусть я в сражении умру, 
Чем буду жить, как подлец-разбойник!

— Слова твои сильнее боли — 
Режут сердце, как ножом... 
На что ж родители готовы, 
Чтоб сын их вырос не плутом! 
Ступай скорей, пока я слёзы 
Не пролил от слабости своей. 
Не забывай нас, сын, и помни, 
Что дом — маяк для кораблей. 

Я завтра стану стариком, 
Но ты, воинственный мальчонок, 
Каким бы ни был ты волком — 
Для отца всегда волчонок... 

В избе родной затихли окна, 
Тихо дышит ночью печь. 
Мать гордится — только горько: 
В душе её сгорает свеч. 

Молитва матери

Безумный стук внутри таится — 
Так сердце плачет по тебе. 
Руки дрожат — хочу молиться, 
Но верить хочется и мне, 

Что чудом бросишься обратно, 
Забудешь мысли о Москве, 
В дом войдёшь с цветком-подарком, 
Слёзы вытирая на щеке... 

Но видит Бог: ты, как и Он, 
Без задней мысли ищешь боя. 
Так пусть твой первый Рубикон 
Будет — несокрушимой Троей. 

Глава 2

Москва-проказница, шалунья, 
Покрылась снегом января 
И бархатной своею шубой 
Губит тех, кто ищет зря. 

Здесь — Лукоморья сказок чуда, 
И тройку русскую царя... 
Ахилл в костюме *de France* 
Стоит, сжимая кулаки. 

Суровым взглядом из Сибири 
Месяц рыщет по Москве, 
В поисках своей же силы. 
Куда ни шаг — везде гоним, 

В столице гордой ходу нет — 
Словно весь блаженный свет 
В разладе с ним. 

Но вот однажды в полдень дня 
У Кремлёвскою стены 
Собрались «богатыри» — 
И обратили на себя 

Толпы огромное вниманье: 
Ведь их чудесное исканье 
К Кремлю дорогой привело — 
Искоренить царское зло! 

И вот — пророки всем читают, 
Пороки власти обличают, 
Без устали кричат рабочим: 
«Царь не батюшка, а отчим!» 

— А как же наше православие?!— 
Крикнул громко Ахиллес. — 
Что будет с Богом нашим статься, 
Коль он отдал царю дворец?

— Вы, должно быть, консерватор?
— Нет, я ярый реформатор!
— Петром Великим стали зваться?
— Ахиллом предпочёл бы я остаться.

— Вы, дорогой, не видите урока: 
Не цари — то каждый плут! 
Сидят по три-четыре срока, 
Всех ненавидят, всем врут.

Дебаты долго продолжались... 
Но вот тревога — стража тут! 
Герои быстро разбежались — 
Кто-то Цезарь, кто-то Брут. 

Всю ночь продумал Ахиллес 
Те речи, полные цинизма. 
Взял перо, с кровати слез 
И написал родной отчизне: 

«Пишу вам, матушка, из дома 
В самом центре из Москвы. 
Как дела? Как жизнь? Как папа? 
Мне так часто снитесь вы... 

Как старик мой поживает? 
Гордый ведь — не пишет мне. 
Но в душе, я знаю, скучает — 
Письма шлёт, но лишь себе. 

Столица — город городов, 
Хлев огромный для рабов, 
Странников, печалей, горя... 
Здесь не живут — все просто ждут. 

И грустно мне, что счастье близко — 
В руках держу почти его... 
Но сердцу хочется излиться, 
Ведь горько от того, 

Что люди мрут и погибают! 
Что власти нас неуважают! 
Что добрые поступки не в цене! 
Увидеть бы их всех в огне! 

Я повстречал простых людей 
С силой, словно в старых былинах, 
Что высказать при всех посмели 
Правду — пусть и на краю гибели. 

В России губят век из века 
Простого работягу-человека... 
И вас я, мать, в том извещаю — 
К тем героям я в ряды вступаю!»

Лето

Время шло — и час за часом, 
Не отступая ни на шаг, 
Крепли мысли в сердце нашем... 
Мысли добрым людям — враг. 

И вот скитанья Ахилла 
(Всё, что жизнь ему дарила) 
Тёмный лес заволок в дым — 
Это лишь одни символы. 

В строю мятежном наш Ахилл — 
Как быстро время пролетело! — 
Уж, кажется, и позабыл, 
Какое было это дело: 

Сперва — реформы, буйный крик, 
Трибуны, рвущиеся в пламя, 
Потом — заточки, пик блеск, 
Отпечатки римской грани... 

Но вот судьба его решила: 
Молодую в сердце кровь 
Остудить должна бы сила 
С гордым именем *Любовь*. 

Было так — я точно знаю: 
Первый взгляд и робость рук, 
Сердце, будто замирая, 
Шаг за шагом — *по краю*... 

Явился облик Красоты: 
Два глаза — изумрудных, 
Улыбка — лисьи черты, 
Каскады прядей буйных. 

Первый вечер — вечер звёзд, 
Попутное любовное сиянье, 
Детских грёз несбывшийся мост 
И мимолётное исканье. 

Тут — *гений чистой красоты*, 
Тут — взлёт паршивой грубой песни, 
А время — тихие часы... 
И все несут благие вести. 

Но в разладе ум с душой: 
«Ты хочешь взять — а не любить...» 
И встаёт вопрос иной: 
*Кого сперва ты хочешь погубить?*

И было так — я точно знаю: 
Тихий стук чужих сердец, 
Игра, быть может, не пропала — 
Но вот *любви пришёл конец*. 

Её улыбка стала словом 
На твоих немых устах. 
Тебе хотелось бы по-новой 
Любить кого-нибудь *вот так*... 

Но те ссоры, расставания — 
Людская чушь, игра. 
Без них — не затаив дыханья — 
Назад смотреть нельзя. 

Вот шаткий шаг — неосторожный — 
Сделал наш Ахилл... 
Он, хоть и не был первым, — всё же 
Кусочек сердца надломил. 

Свой

И вот — мятежные ряды. 
Средь них идёт наш Ахиллес, 
И триумфальные огни, 
И тени прошлых пьес. 

— Скажи, ты — воин?
— Да!
— И смерти ты в бою достоин? 
— Да!
— Отступишь ли иль до конца?
— Не отступлю! И буду век сражаться!
— А до утра ты сможешь продержаться?
— Коль не смогу — убей тогда!

— Скажи, а ты часом не злодей?
— Герой!
— Ответь тогда: ты чей?
— Я — Свой!

— Дарю тебе я знак отличия — 
Носи его всегда с собой!

Он взял свой меч, перекрестился 
И, помолясь, ринулся в бой. 

Ах, бедный мальчик, Ахиллес... 
История, что с ним случится: 
Как будто в лес — дремучий, без чудес — 
В младых годах зашёл — и заблудился. 

Раньше — Русь, сейчас — Европа; 
Раньше — жизнь, сейчас — борьба; 
Грусть длинна, а радость — кротка; 
Любит сердце — не глаза. 

Вместо добра — в сердце огонь, 
Вместо тепла — на душе зной, 
Вместо креста — на груди свастика... 
Всё это помнит русская классика. 

И вот судьба — в который раз — 
Пронеслась по небу грозой. 
Такой вот вышел наш рассказ — 
Пришлось платить - не кровью даже  —
Всей этой черной пустотой…

Песнь Ахиллеса

И нет у меня больше Родины — 
Дом моя хрупкая цепь. 
И жизнь — мой полёт ворона, 
Чья-то безумная плеть. 

И крыша моя из картона, 
И тощие снуют снегири. 
Я подчиняюсь законам Ньютона, 
А сердце — сгнившие кирпичи. 

И холодом веет дорога, 
И мысли мои — каприз. 
Я всё шагаю в ногу, 
Как чей-то паршивый приз. 

И нет у меня больше вёсел, 
Чтоб грести мой плот — 
Плот из берёз и сосен 
Да наубойный скот. 

Моя свобода — игра 
И чьи-то гиблые судьбы. 
За мною смотрят глаза 
Правителя мира стужи... 

Другие здесь слагают песни, 
Былины, сказки — ерунда. 
Живёт народ, не зная чести, 
Но в мраке этом нету зла. 

Здесь горе царствует, однако, 
Да леденящая печаль царит. 
Но видит Бог: в этом мраке 
В сердцах людей любовь горит. 

Наш Ахиллес был обречён на муки, 
Быть брошенным в холодной тишине. 
Но вот судьба — от горя иль от скуки — 
Любовную мелодию сыграла на струне. 

Всё было так — я точно знаю: 
Она была звездой во тьме, 
Той, для которой мира мало, 
Но много — быть наедине. 

Холодная улыбка... И глаза, 
Серые, как дым от парохода, 
Ждут и верят год от года, 
Кто украдёт их навсегда. 

Но в той долине веру губят 
В сердце тех, кто мог любить. 
И наш герой — забытый путник — 
Решил тот образ погубить... 

Он крикнул: «Сытость!» — на её молитвы, 
Как Волк Морской, желавший битвы, 
И, словно тот герой — Печорин, — 
Рассмеялся вслух от горя... 

Эпилог

Это — последняя запись в моём дневнике. 

Ныне я — мёртвый человек. 
Я — потерянный человек... 

Было истоптано множество дорог. 
Я испытал великие чувства — 
И за это ни капли не стыжусь. 
Видимо, самой судьбой было предначертано мне страдать, 
Ведь назвали меня Ахиллесом — Болью. 

Быть может, эти душевные терзания, 
Эти крики чего-то живого во мне, 
Были Катарсисом... 
Но я не ощутил освобождения. 
Ни капли того спасения, 
Что обещано великим грешникам. 

Нет. 
Я не ощутил ничего. 
Лишь боль. 
Приступы ненависти. 
Обиду. 
Потерянную любовь... 

Я поставил всё на рулетку. 
Моё истинное призвание — игра. 
Я — настоящий игрок. 
А потому — погибший человек. 

Не хочу останавливаться. 
Не в моём это стиле. 
Лишь бы последний куш 
Упал в мои руки... 
Но и в нём не вижу я счастья. 

Нет. 
Лишь притупленность царит в сердце. 
Я сделал слишком много шагов. 
Ныне я не способен чувствовать... 
Не способен! 

Притупленность... 
Даже в самых важных вещах. 
Даже когда теряешь человека... 
Ни искры. 
Хотя когда-то они горели. 

Я бросаю свою судьбу 
В этот произвол, 
В эту выгребную яму 
Чьих-то надежд и идей. 

Я отправляюсь в самую глубь 
Потерянного счастья — 
И выйду на последней станции: 
Бесконечной. 

Ныне я — погибший человек. 
Человек, убивший себя. 

Тугая петля давит грубую шею, 
А я всё ещё играю. 
Всё ставлю на Zero. 

Потому что в этом — моё спасение. 
В игре.

Последняя запись

Смех шута и песнь птицы — 
Что больней, чем их дуэт? 
Жизнь — клубок, но стёрты спицы... 
Пришёл последний мой куплет. 

Пришла последняя глава, 
Пишу последние слова: 
Такая жизнь — чья-то повесть. 
Я написал не стих — а горесть.