Взгляд на душу. Геометрическое отступление

     Однажды я задумалась - мешает ли биология геометрии? Рисует ли перед нами природа чистую прекрасную геометрию, если освободить её от случайностей или же наоборот, если эти случайности допустить и их увидеть? Даже без добавки живых организмов этот вопрос сложен, ведь с одной стороны первоначальная геометрия копировала природу, с другой выправляла её неясности, а с третьей всегда мечтала создать искусственную, лучшую. Но будет ли искусственная геометрическая природа лучшей? Элемент хаоса, доставляющий нам так много неприятностей в естественной природной картине, словно ахиллесова пята или сказочная развилка (налево пойдёшь или направо пойдёшь) есть элемент завораживающей неопределённости, обволакивающий красоту проступающих из него форм. Эти формы сами по себе в искусственном пространстве, то есть в пространстве геометрическом, предлагают нам восхищаться исключительно своей чистой красотой, но при этом лишают нас момента восторга и открытия, обнаружения их посреди пенящегося хаоса. Мне вдруг захотелось сравнить два этих изумления - изумление геометра, открывающего новую теорему и изумление путника, открывающего сладость распахнутого бесконечного пространства - никто из них не уступит никому занятые ими места, но всё же, эти дали, они обращены прямо в сердце, между тем как теоремы проходят долгий путь мышления и бытия. Словно первые дарятся, не требуя ни труда, ни благодарности, имея по своему существу именно характер Дара, а вторые эксплицируют в виртуальном пространстве нечто совершенно иное - что мы называем трудом и созиданием человека.
    И вот я спрашиваю - не бегут ли нам навстречу эти волны природы лишь потому, что ранее и при том достаточно долгое время, мы потрудились таки над собой - над своим бытием, над своим мышлением, а значит и над своим созерцанием, видением? Таким образом, я начинаю понимать, что геометрия это искусственная область разговора человека с самим собой по поводу пространства природы, её протяжённости или явленности, и можно сказать, что разговор этот прекрасен, лишь бы он не затянулся. Главное - мы учимся видеть, учимся воспринимать, учимся угадывать.

    И всё же, наша геометрия, та геометрия, которую нам удалось пока выстроить, обращена к так называемой природе вообще, вне зависимости от её особенного характера, то есть она так построена в своих предположениях и выводах, точно вот это кукурузное поле и вот эта мышь-полёвка, которая подгрызает наше кукурузное поле, могут быть измерены одними геометрическими законами. Но тельце мыши таит в себе недоступную нам геометрию. Живое само по себе нарушает "священные" геометрические законы - как же оно там существует, это протяжение, внутри мышки? Мы видим, что и живое не лишено радостей восприятия природного пространства, которое буквально вписывается в их тела (спиральные ракушки, фрактальные деревья, соты у пчёл), но приобщая к себе эти законы, живое помимо этого оставляет для себя или резервирует за собой и некоторую тайну, скажем так, преображения мёртвого пространства в биологическое. Но что такое биологическое пространство, позвольте спросить, нам ведь оно совершенно не знакомо. И не знакомо оно нам потому, что всякое живое прикасается к тайне порождения протяжённости. Глядя на живое, мы видим, что ничего из старого, привычного нам пространства ещё не дано, оно лишь генерируется, причём прямо на наших глазах, достаточно напомнить, что всякий живой организм растёт, то есть приращивает и выстраивает новые собственные пространства, а мы лишь наблюдаем, что в результате получается и лишь вскрываем это пространство и разлагаем его на внешнее (когда препарируем, скажем, лягушку), но отнюдь не понимаем как же оно растёт, разворачиваясь само из себя. Чтобы приблизиться к такой геометрии, геометрия должна была бы сказать - пространства нет, того, на что я опираюсь не существует, я не могу изучать никаких форм в том, чего ещё нет.

    В нашей стандартной геометрии, не исключая и римановскую и лобачевскую, а не только евклидову, абсолютным, то есть актуальным образом отрицать пространство способна только одна простейшая фигура и эта фигура - точка. Остальные фигуры также отрицают пространство, поскольку состоят не только из точек, но и из линий и плоскостей, но делают это ограниченным образом. Всё, что мы изучаем в нашей геометрии есть пределы, ограничивающие само реальное пространство, причём как правило, это внешние пределы, не исключая и топологии, пытающейся вывернуть их вовнутрь. Если геометр говорит: шар, то он имеет в виду, что внутри этого шара нет ничего, чтобы ни напоминало однородное и ровное заполнение этого шара, если я говорю: пирамида, то я подразумеваю под этим всё тоже самое однородное и равное самому себе пространство, оказавшееся отграниченным от всего остального именно контурами пирамиды и не более. И так далее. Но, очевидно, что внутри живого организма всё действует совершенно не таким образом, и пространство там оказывается ограниченным не только своими внешними контурами, но прежде всего какими-то сложными, подвижными имманентными границами. Совершенно очевидно, что внутренне пространство биологического тела никак не может быть однородным. Как раз поэтому Аристотель и выбирал в качестве таких внутренних разнородностей - органы, как присущие любому живому организму разнопространственности. Топология тела с органами это задача, неподвластная нашей геометрии.

    Если в физике пространство из абсолютного ньютоновского превращается в относительное энштейновское, то это можно сравнить с добавлением белого цвета к чёрному при изучении палитры, но жизнь, душа или живой организм это не просто чёрное и белое вместе, а это краски всех цветов, это красное, синее, зелёное и так далее во всех вариациях, если видеть это по аналогии с палитрой. Поэтому, в данном вопросе, наша физика, хотя и дополняет нашу математику, но не поднимает её на тот уровень, с которого открывается взгляд и горизонт на живую органику с её самозарождающимся пространством. Что же касается наших биологов, то создаётся такое впечатление, что их вообще не интересует "пространство живого тела" - заменив её анатомией, то есть разрубанием живого на куски (первыми анатомировались самые подходящие для этого трупы), они резко переходят от анатомии к "окружающей среде", то есть от одной мёртвой проекции к другой мёртвой проекции, пытаясь такими пределами охватить понимание жизни. Три кита нашей биологии (анатомия, генетика и окружающая среда) тщетно пытаются справиться с непосильными для них задачами.