Сорок дней счастья. Роман. гл. 21

Глава 21. Монолог Ермака

Я ухожу – объявил Ермак. Я ухожу – повторил он ещё раз, привлекая наше внимание. Он выглядел стильно, как аристократ. Брюки и неяркая мутно-синяя рубашка были выглажены, как он это сделал без утюга, оставалось загадкой. Туфли до блеска начищены, на левой руке появился перстень. Атмосфера нашего ковчега и его наружность были несовместимы. Таких лиц просто не бывает. Все Джеймсы Бонды и прочие агенты рядом не стояли. Коротко подстриженные, седые волосы зачёсаны наверх, ровный и совсем немаленький нос, впалые щёки с глубокими вертикальными морщинами, почти чёрные усы и короткая борода, щёки и шея идеально выбриты. Ермак стоял в центре нашего убежища, а мы сидели на своих местах и ждали.

     – Уйду я, – сказал он, глядя на нас. – Пора уже. Не хочу мешаться под ногами. Тянет меня куда-то, неуютно мне в замкнутом пространстве и без неба не могу, и без травы. Да и разойтись пора, чтобы сразу всех не взяли. За вас боюсь больше чем за себя. Честно. Хорошие вы люди. Сейчас хорошие. Раньше, какими были, не знаю и знать не хочу. Теперь мы все лучше. Потому что ушли из нашпигованной артефактами зоны, вернее пытаемся уйти. Дай Бог! Эти вечные машины-машины, дома-небоскрёбы и, будь она неладна, реклама о дерьме в дешёвой блестящей обёртке. Обман везде, на каждом повороте – ловушки. Выходит человек из дому и не знает, вернётся или нет. Какое-то сплошное безумие, и главное, что мы к этому привыкли и даже мясорубка нас не пугает, а она всегда где-то рядом и каждый день туда кто-то попадает. А мы, вернее они – та публика с толстыми кошельками, безмозглая серая масса несётся в Большой театр посмотреть, как раскрученная в прессе ****ь оскверняет своим появлением сцену. Все хотят жить и все верят в свою неприкосновенность, надеются: если случится – то не со мной. Такая, знаете, большая русская рулетка.               
     А я рад что так случилось и нисколько не жалею, что меня прикончили. Во-первых, я не согрешил в отличие от них, а во-вторых, я наконец-то почувствовал себя человеком. Прозрел, можно сказать, а то бы мучился в этой полудемократической скотобойне. Это я сейчас так рассуждаю, после предварительной смерти, потому что со стороны виднее, а там я был своим и ничего не видел. Ничего! Некогда было видеть.    
     Между прочим, зря некоторые ругают Советский Союз. Ох, как зря! Мол, как всё плохо было. Если разобраться по существу, то все мы причастны. Все до единого. Если не лично, то на генетическом уровне. Разве мы с луны свалились? Одно поколение революцию делало, а вы ведь знаете, как это было, с какой кровью. Другое поколение на Колыме лес валило – не все, конечно. Те, кто не сидел, доносы писали или честно работали на заводе, строили социализм, а внукам и правнукам не хватало колбасы и шмоток. Всё с этих тряпок и началось. Наши отцы, деды и прадеды – это и есть история и мы – тоже история, только уже другая. Идеального общества не бывает. Разве не так?
     Ведь что раньше было, если по Тарковскому? Стремились все к заветной комнате, преодолевали препятствия разные, рисковали. Романтика! Разве нет? И профессор, и писатель, и даже этот тщедушный сталкер имели желания, а как дошли до цели – все их растеряли, потому что за всем этим есть что-то сокровенное, скрывающееся в глубине души. Испугались собственной мерзости. Вдруг вылезет что-то непотребное наружу. Помните, как сказал писатель: «Дикобразу – дикобразово». Сколько раз я себя тестировал и всё бесполезно. Сколько раз представлял себя стоящим на пороге этой комнаты, пытаясь найти в себе сокровенное. Так и не смог заглянуть в глубь самого себя. Страшно. Мне показалось, что это самое желание уже давно сформировалось в душе и ждёт своего часа, и живёт во мне самостоятельно, и не я управляю им, а оно мной. Теперь наверняка знаю, что желания господствуют над людьми, и я не исключение. Нет, не нужно никаких комнат и золотых шаров. Потому что мы заражены вирусом зла в широком смысле этого маленького слова.
               
     А что касается инопланетян, то выдумки всё это. Представителям внеземных цивилизаций наша планета и даром не нужна. Вот представьте себе, прилетели они на разведку, поизучали нас, глянули на наше житьё-бытьё, посовещались и, как существа здравомыслящие, решили смотаться по добру по здорову. Думают: «Если они своего Бога распяли и спокойно продолжают жить, то какого рожна нам тут делать? Чудные люди тут обитают, разгородили землю как огород, и теперь все заботы о том, чтобы соседа прижучить. Даже бомб понапридумывали и вирусов всяких. Нет, не надо нам таких друзей». Ни с чем и улетели, а на своих картах голубую планету обозначили как опасную зону.
     Ермак медленно ходил вокруг стола, останавливался и смотрел, кому-нибудь из нас в глаза, будто спросить хотел, а вернее спрашивал: «Слышишь ли ты душу мою, понимаешь ли?» Мы отвечали ему молчанием. Он отхлебнул из стакана воды и, улыбнувшись, продолжил.
     – Однажды мне посчастливилось вспомнить детство. Редко такое бывает и вдруг, всё как наяву. В той же цветовой гамме, как и тогда. Не знаю, как вы, а я в своём детстве нечто подобное уже проходил и, должен сказать, успешно, не то, что сейчас. Как я завидую самому себе, если б вы знали! Мне было лет семь-восемь, может, и больше. Это случалось неоднократно, пока мог летать в облаках и верил в чудо. Мы ведь верили в сказки, хоть и знали, что всё это не по-настоящему. Так вот, представил себе, что у меня есть волшебная палочка, которая может исполнить любое желание. И я из множества желаний долго и мучительно выбирал. Если учесть, что детство было в семидесятых, то нетрудно представить, чего хотелось ребёнку в тот период. Я выбирал то одно, то другое и, в конце концов, пришёл к единому и самому главному желанию, которое отменить было невозможно. «Чтобы не было войны», – с благоговейным трепетом шептал я и знал, что это самое важное в жизни людей. Я верил в это и ни капельки не сомневался. Вы понимаете!? Вот тогда я мог вытащить сокровенное наружу, а сейчас нет. Теперь нам эти эксперименты ни к чему. Советский Союз, застойные времена! Ну и что, сейчас что ли лучше? Тогда я был честный, а сейчас нет, это ведь не в тренде. Тогда бы я на амбразуру лёг запросто, и не за коммунистическую партию, а за маму, за друзей.
А по братьям Стругацким, так вообще нечто фантастическое: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженный!» Да быть такого не может! Разве что в Евангелие.

И Тарковский со своей комнатой, Стругацкие со своим шаром, да и я с волшебной палочкой – все мы оттуда, из семидесятых, брежневских, а кто-то и из хрущёвских послевоенных времён.
     Я-то ладно, а вот они и им подобные состоялись благодаря Родине своей. Разве не так? Какая б она ни была. Кому-то – мать, а кому-то – мачеха. Не было б у нас тех писателей и режиссёров, если б они жировали в Америке, не было б ничего. Чтобы созидать, необходимо жить в атмосфере разрушения и добрых иллюзий, а если этого нет, то необходимо их придумать. Сейчас всё наоборот. Только жрать и срать на золотых унитазах и делать умное лицо. Ни искусства, ни совести тебе. Потеряли мы совесть, а разрушение продолжается. Рай на земле невозможен, да поймите же вы наконец! Да и не нужен. Всё равно потеряем. Помните, какой книгой писание заканчивается? То-то и оно.
     Я вас утомил своей болтовней. Скоро уйду, потерпите, совсем скоро. Я так прощаюсь с вами, чтобы вы помнили меня вот таким кающимся грешником. Обратите внимание на этот факт. Я имею в виду – покаяние. Это очень важно. Смерть у меня лихая была, не ждал я её и, разумеется, не был готов. В церковь я, признаюсь, не ходил, всё на потом откладывал. Успеется, мол, вся жизнь впереди. И даже об исповеди задумывался в последнее время. Хотелось, но всё как-то недосуг. Зачем? Молод ведь ещё. А тут такое! Незадолго до этого, Евангелие прочитал, проняло до самых костей. Всё мне эти разбойники на крестах снились, и чудилось, что я один из них, но кто именно – понять не мог. Скорее всего, они оба во мне, и один другого должен побороть. Помогите мне!
      Он смотрел на Тавриона и ждал. Старик сидел на лежанке, облокотившись на сколоченный из досок щит, который выполнял роль диванной спинки, и, видимо, ждал этих слов. Потом они ушли в самый дальний отсек ковчега и долго не появлялись.
Пока их не было, мне привиделся страшный сон, и не без труда я вынужден был покинуть его. После чего принял душ, сходил до ветра и выпил холодного чая. Наконец, дверь отворилась, и из полутьмы появились сначала Ермак, а следом и Таврион. Оба были довольны, это было видно по улыбающимся глазам. Однако на лицах оставалось серьёзное выражение. Они, как будто не замечая присутствующих, подошли к выходу и обнялись. Не иначе, как отец провожает сына. Он поднял руку в знак прощания.
     – Мы больше никогда не увидимся, – сказал Ермак и вместо того, чтобы скрыться  за дверями ковчега, быстрым шагом подошёл к Маше. Он обнял её, подняв на руки, что-то шепнул на ухо и поцеловал в лоб. Затем он обнял Настю, Андрея и меня, а, потом, не оборачиваясь, скрылся в пучине мира. Его объятия были крепкими. Ощущение потери витало в воздухе, будто родной человек ушёл. А ведь он и был родным, точнее стал, вот в эту последнюю минуту.               

2021 год.


© Copyright: Павел Миронец, 2021
Свидетельство о публикации №221071500393