Лирика Окраины. Михаил Кострикин

Воспоминания

Нашего календаря вырваны кем-то страницы,
Сломан часов циферблат, пиксели прошлого смыты.
Смесь кислоты и слезы в воздухе распространится,
Вызовет галлюцинат сплюснутых чувств и забытых.

В поросли суетных дней вспыхнет огонь заповедный,
Благоуханный настой пряных неведомых трав
Вспомнить даст силы душе Благовест – колокол медный,
Шанс разобраться даря, всё-таки кто был неправ.

Сучья в камине глядят алчно и чуть исподлобья,
В прошлого зыбкую тень впиться клыками хотят.
А за слюдою окна сыплются белые хлопья,
Будто из небытия воспоминанья летят...


Полночь

По стене ползут лучи от тоскливых фар авт;,
Не привыкну засыпать под размерный тик часов.
Чтобы в мой полночный мир не посмел войти никто,
Закрываю дверь на ключ и окошко на засов.

Но приходят и сидят: кофе пьют, едят блины
Все, кого к себе не ждал, с их порханьем лёгких крыл...
Как призвать к ответу тех, в ком ни капли нет вины:
Я ведь дверцу в сердце сам на щеколду не закрыл?


Одесса

Небо оттенка каштана, запахи старой Одессы,
Со стороны Ланжерона* в уши струится фокстрот.
Вы улыбаетесь из-за тонкой оконной завесы
Дома, перед которым праздно гуляет народ…

Может быть, страсти причина прячется в вашей улыбке?
Или загадка, которой запросто не разгадать?
Перед Потёмкинской мальчик Дюку играет на скрипке,
И теплоходы отходят в синюю благодать…

В лёгких волнах разыгралась солнечных искорок россыпь,
В них отражаются сотни, тысячи летних Одесс.
Некий случайный прохожий вместо «привета» – с вопросом:
«Не говорите, я знаю: ви таки виросли здесь!»

* Ланжерон – приморская часть Одессы (ред.).


Вирус

Над миром туман цвета медицинской маски,
Буду сегодня дома и незачем суетиться.
Сидят на ветвях, будто не хотят огласки,
Птицы...

По спальне летит запах – и лекарств, и соды,
В воздух ворвались звуки тревоги, сгущаясь, ширясь.
Лишил нас ума – напрочь! – и отнял свободу
Вирус...

А фибры, как снег, тают, воет пёс за дверью.
Кадрами всех лет жизни – обратно и понемногу –
В былые миры тянет... Одному я верю:
Богу!


Недуг

Сядьте ближе ко мне –
Неудобно на крае постели.
Я горю, я в огне...
Но и вы ведь когда-то болели:

Силы таяли, в дым
Превращаясь и в пепел, и в уголь.
Угасал молодым
И не знал, как спастись от недуга...

До сих пор невдомёк,
Как я выжил тогда, ей-богу!..
Вот опять занемог,
И врачи собирают в дорогу...

Я назад не вернусь,
Не открою запретные двери...
На душе – только грусть,
И нет сил, чтобы в лучшее верить...

Но коль всё-таки вдруг
Суждено будет богом вернуться –
Выпьем чая, мой друг,
С ежевичным вареньем на блюдце.

И отступит хандра...
Только вряд ли всё это случится...
Надо было вчера
Начинать от недуга лечиться.

А сегодня во мне
Угольки, будто жизни, истлели...
Я горю, я в огне...
Но и вы ведь когда-то болели!..


Аня над пустотой...

                 Посвящение Ballerina

В библиотеке меж пыльных книг
Стою на полке в цветной сорочке.
Нежданный образ во мне возник:
И отщепенца, и одиночки.

Поговорить бы – за много лет,
Излить бы душу – найти бы тару...
Плывёт в эфире немой куплет –
И без вокала, и без гитары.

Когда бы Аня была жива,
Она бы точно со мною спела...
А так – одни лишь слова, слова –
Стоят, пылятся меж книг без дела.

Когда я был бы всецело жив,
То всё могло бы пойти иначе...
Что призрак счастья бывает лжив,
Я понял поздно, и нет, не плачу...

Чего теперь – замолчи и стой,
Не забывая того, что было...
И только Аня над Пустотой
В себя поверить даёт мне силы.


Ветер прошлого

Ветер прошёл... Опрокинул окно,
Бросил озноб и наст...
Прошлое... Выхватило оно
Тень суеты из нас.

Мне бы вина... Нет, не кубок – Грааль,
Чтоб обратилось в кровь.
Там, за стенами – лютый февраль
Просит: мол, дверь открой!

Залиты – в хлам – оба глаза в ночи –
В чистый подушки пух.
То не метель за окном кричит –
Сердце рыдает вслух!..

Резко замолкло. В заснеженный двор
Грянул полночный свет...
И пробирается ветер-вор,
Жизни сгибая ветвь...

Что-то слепое упало на дно
Тысячи чудских Нев...
Ветер прошёл, распахнув окно,
Стёклами зазвенев...


Двери в тот мир...

Я открываю двери в тот мир, где тихо,
Где нет ни звука: ни стона, ни всхлипа, ни крика...
Пусто, и нет ни тени... Лишь бродит Лихо,
В куриных лапах которого – острая пика.

Сверху едва пробивается свет нездешний,
В пространстве плывёт бездыханно прозрачное тело.
Лихо берёт на пику его, конечно,
И сизой птицей душа одна прочь улетела.

Нет ничего от комедии Алигьери:
Что вечно живо – теплится в зыбкой плоти...
В мир, где так тихо, я закрываю двери,
Думаю, вы поймёте... меня вы поймёте...