Мираж

Мираж.

Всю жизнь прожить и с жизнью в старости проститься.
Большая честь. Поет завзято соловей, летит в гнездо синица.
Живи и здравствуй не спеша. Пускай, не тленна лишь душа.
Но ты, рожденный на земле, стремишься ввысь, в упрек молве.

Я раздраженный сам собой, брел лесом к кельи пустой.
Крестами зрела в небеса, молебне бывшей пустота.
То монастырь, гордясь собой, сзывал монахов на постой.
И с четырех сторон Земли, в храм привидения плыли.

Прозрачны были, с бородой и в рясах черных с бахромой.
В руках заветы и псалмы, но говорили, что немы.
И в тишине молебны той, к земле кивали головой.
А, в небесах парил орел, то Бог беседу с ними вел.

Он попрекал за божий труд, тех, кто в земле уже живу.
И наставлял их на покой, чтоб возвращались в гроб домой.
Монахи стали исчезать, суть приведения терять.
Пропал в тумане мой мираж, а лес стоял, как будто страж.

Но долго врем,  не текло, виденье вижу, как в кино.
Тарелок плоских экипаж, передо мной свершал вояж.
То Бог узрел и завопил, орел исчез, как и не был.
Ряд куртизанок, птичий рой, вдруг появился предо мной.

Красивы девы, спора нет.  Для тел таких найти планет?
Кружатся нимфы неземные, все больше нежные «резные».
И грудь и талия вдвойне, таких не сыщешь на Земле.
А Бог стыдясь, твердит свое, мол, то неплодное сырье.

Но нимфы снова хорошатся, за тело предлагают браться,
И манят с ними на обед, в тарелки. Сладок этот бред.
Бог долго ждал на облаках, пока кружилась стая мах.
И превратил мираж в цветы. Земной, конечно красоты.

Я долго думал и твердил, что в тот момент в себе я был.
Но только сделал крупный шаг, как моря с волнами аншлаг.
А ветер свежий тучи гнал, на кораблей пиратских бал.
Огромны были паруса, корсары плыли в чудеса.

Кричали громко: «Абордаж!», палили пушками в корсаж,
Ломали мачты, корпус жгли, и с трюмов золото мели.
Весел на мачтах экипаж, за борт кидали саквояж,
И пили терпкое вино, а песни пели заодно.

Но Бог настиг и эту мерзость, придал тайфуну злую резвость.
И испугавшись глупой доли, я не смотрел мираж тот боле.
Природа сделала  свое, виденье сгинуло мое.
Лес вновь стоял, как верный страж, пешком шагал мой «экипаж».

Опять виденье предо мной, смотрю с распахнутой душой.
На стрелку банды привели, и по понятьям развели.
Светла, поляна, а на ней две сходки вялых дикарей.
В них космос химии бурлит, и мыслей клиника знобит.
Достали пушки и обрез, друг другу зрят наперерез.

А, Бог, что бог сулит друзьям, внимая воровским словам.
Какой устроит передел, и даст соперникам надел?
Бог строго вызвал самолет, на рать спикировал пилот.
Открылись люки, бомбы в ряд, лишь дым остался от ребят.

Я в ужас, в трепет перешел, с трудом дорогу в лес нашел.
Дрожал, увидев этот дым, грешно стреляться молодым.
Но миражи бегут за мной, и веселят своей душой.
Увидел, словно снег пошел, и Новый год с зимой пришел.

Катаю бабу во дворе, и три шара скатал себе.
Поставил рангом белый шар, и стан у бабы был удал.
К ней подбежала ребятня, и бабу сделали с нуля.
В носу морковка, жар в глазах, две ветки сохлые в рука.

Та баба стала сексуальной, на вид и форму социальной.
Плыл месяц желтый в небесах, от бабы белой веял страх.
Как только музыку включили, в пляс бабу запустить решили.
Плясал веселый снегоход, и веселила наш народ.

Свет срочно в доме отключили, и холодильники заныли.
Средь нас все больше отморозки, и в холоде хранили мозги.
Но электричества уж нет, растаял в черепе весь свет.
Истек мозгами наш народ, а с ними вечный Новый год.

Я мог бы дальше продолжать, имею многое сказать.
Но Бог мне строго запретил, чтоб я здоров, как прежде был.
Ах, это вроде не конец, за это тоже молодец.
Писать тафту сей час легко, лишь посмотри в ТВ кино.