Взгляд на душу. Аристотель 7
Обезьяна, сидящая в клетке, пытается палкой достать слишком далеко расположенный от неё банан - она легко подбирает себе подходящий материальный носитель действия, поскольку сама уже давно является его материальным носителем - практически всю свою жизнь обезьяна достаёт отовсюду разные бананы, но эту же палку обезьяна никогда не возьмёт в руки для того, чтобы перелистнуть страничку слишком далеко лежащей от неё книги - обезьяна книг не читает. И поэтому палка, лежащая рядом окажется бесполезной - не было деятельности, не будет и материального носителя.
Материальный носитель - это свёрнутая деятельность, гитара в руках обезьяны это не гитара, нужен тот, кто сможет её развернуть, а развернуть её сможет тот, кто действовал, а не тот, перед кем лежит материальный носитель. С этими размышлениями связан второй казус учения Аристотеля о душе. "Душа есть такая энтелехия, как зрение и сила орудия, тело же есть сущее в возможности... Материя есть возможность, форма - энтелехия. Так как одушевлённое существо состоит из материи и формы, то не тело есть энтелехия души, а душа есть энтелехия некоторого тела... Душа есть не тело, а нечто принадлежащее телу..." (Аристотель).
Но если гитара это сущее в возможности и она ещё не звучит, потому что она в руках у обезьяны, если гитара (тело) это материя, а музыка это её энтелехия (душа), то можно ли сказать, что музыка принадлежит гитаре? Или по здравому разумению мы скажем, что как раз гитара принадлежит музыке? Но Аристотель, нисколько не сомневаясь, продолжает свои же утверждения так: душа есть нечто, принадлежащее телу. Следовательно, музыка принадлежит гитаре, - вот только такое видение даёт нам Аристотель. Удаётся ли ему запихнуть всю музыку в свою гитару? Хорошенько укласть всю душу в одно определённое тело? В этот момент мы понимаем что означает "телесный подход" Аристотеля к философии. Он означает, что форма ложки (допустим) принадлежит её субстрату дереву? Предлагаю всё-таки подольше посмотреть на ложку и осознать, что дерево в ней принадлежит её "ложкости", а не наоборот. Но это же уже говорил клятый Платон, а Платона надо низвергнуть любым способом, поэтому топор, очевидно, принадлежит обоим своим субстратам одновременно (их там оказалось два - металлу и дереву), и далее можно продолжать всё в том же духе, главное, что душа принадлежит телу и точка.
И всё-таки даже ребёнок знает, что если обезьяна разломает гитару, то музыка из нашего мира не исчезнет. Так не является ли очередным казусом стройная система Аристотеля, заканчивающаяся подобными выводами?
Но, может быть, Аристотель имеет ввиду, что "эта" музыка исчезнет? Что ложка не состоится в своей "ложковости", если у неё не будет подходящего для неё деревянного или металлического носителя? Но "эта" музыка заключена всё же не в гитаре, она заключена в ухе и сердце человека, и как мы показали, она использует любые случайные материальные носители. Первая ложка это вообще рука, а первый стол это вообще пол или земля. Из чего, конечно, нельзя сделать вывод, что "ложковость" и "столовость" принадлежат руке или земле - здесь не хватает самой деятельности и общения по поводу этой деятельности - земля для животного никогда не превращается в стол, а лапа в ложку и только человек может увидеть их так в их неразвитой деятельности, и сказать, что это возможность. Музыка хотя бы потому не заключается в гитаре, что нужен ещё игрок -музыкант, а не обезьяна, чтобы она зазвучала. Следовательно, если душа есть и музыка звучит, то вовсе не только потому, что она принадлежит этому телу (этому инструменту) как совершенная деятельность, но ещё и потому (и это ли не главное?), что душа кем или чем-то другим извлекается из этого тела на божий свет - может быть другой душой, другим телом? Но тогда принадлежит ли она полностью первому?
Человек делает из лапы руку, а из руки ложку - хорошо. Но тогда принадлежит ли ложка и её "ложковость" - руке, лапе? Мне думается, что ложка и "ложковость" принадлежит не лапе или руке, а тому бытию, которое одинаково и поступательно формирует и лапу, и руку, и "ложковость". Мы конечно можем назвать лапу относительной или возможной рукой (что мы и любим делать в своих определениях), а руку назвать относительной или возможной ложкой, но когда же мы выйдем наконец-то из этих относительностей по отношению к самим себе и остальным как недоделанным вариантам? Наверное, когда увидим общий исток и лапы, и руки, и ложки. И тогда окажется, что тело (лапа) не есть материя по отношению к форме (ложке), а есть такая же ступень чего-то единого и развивающегося в процессе своего самостановления. Я хочу сказать, что в этом плане и наше тело, и наша душа есть нечто одно - единое создание природы или бытия, и они не обязательно соотносятся как низшее и высшее совершенство и уж тем более как возможность и действительность (по Аристотелю). Тело не меньшая действительность и не меньшее совершенство, чем душа, и в плане бытия: лапа, рука и ложка не носители и "вознёсшиеся", а многообразные сущности одного и того же - притяжения и приближения к себе предмета. И наша прекрасная ложка во многом уступит лапе, а наша рука уступит ложке (попробуйте покушать ею суп). Поэтому тело и душа - два разных образа одного бытия, в том, что становится через них тело есть душа, а душа есть тело как лапа, рука и ложка, а в том, что каждое из них осуществляет, будучи именно таким образом бытия, а не иным, они действуют независимо друг от друга как "протяжение" и "мышление" по Декарту.
Нам только кажется, что рука может получиться из лапы в её дальнейшем развитии - и где развитие лап животных в руки? Нет, рука при всём её единобытии с лапой получается из того, что совершенно новым образом накладывается на саму лапу - она получается как раз из того, чего у лапы не было(конкретно - трудовой, орудийной деятельности). И душа получается не из тела ( не его совершенная деятельность как пишет Аристотель), а получается из того, чего у тела не было.
Следовательно, Аристотель с одной стороны чересчур тесно связал душу и тело, приклеив первую ко второму; а с другой стороны слишком сильно развёл их, объявив, что одно - возможность, а другое - совершенство. И это я называю вторым казусом Аристотеля.
Свидетельство о публикации №121071401099