Найти живых. 7

Убитым разведчикам 781 развед. батальона
1-ой роты, 2 -ой роты, 3 -ей роты,
десантникам 45 полка ВДВ

Простите нас, живых,
что не смогли Вас спасти.
(Кандагар, Фейзабад)
Руха, глубокое ущелье.
Опять гудит труба в набад.
Вперёд, разведка, высотку штурмовать.
Вторая рота уходит в никуда.
Ведь там засада, нас будут убивать.
Шесть метров между нами есть.
Дозор уставший впереди.
Неужто нас преследовала месть?!
И сотни пуль тельняшки пробивали.
И падали тела на землю
И, тихо истекая кровью, остывали.
Вечная вам память!
Погибшей второй роте и командиру роты.

Игорь Черных

И опять команда: «Вперёд!» Первая рота пошла занимать высоту. Мы, третья рота, оставляя за собой прикрытие, пошли в бездну, в неизвестность. Третий взвод спускался последним. Оставили прикрытие у края ложбины. Был виден вертолёт, живых никого не было, из вертолёта к нам никто не бежал, и никаких сигналов оттуда не подавали. Ощущение, что у вертолёта может быть засада, нас не покидало ни на минуту. И мы пошли вперёд, я с винтовкой СВД, Ивченков с пулемётом, Кислицин с пулемётом, следом Овод, командир Мирошниченко, Божан, сапёр офицер и солдат, наш радист Серёга. Перед ущельем оставили еще прикрытие, там сложили все лишние вещи, кроме боеприпасов. И вот мы, девять человек, спускаемся к вертолёту, будь он проклят. Но вернёмся немного назад. Засада - страшное дело, как охота на дикого зверя. Так и мы попали к духам, одни без прикрытия, без помощи с воздуха, без помощи артиллерии. Убитых солдат, друзей из второй роты складывали прямо здесь, где перед тем как они ушли мы все завтракали. Они на наших глазах уходили на блокировку этой высоты - самой высокой, стоящей рядом, и на наших глазах они погибли, надеясь на нас, что мы их спасём. Мы складывали трупы один за другим, накрывая их кровавыми плащ-палатками, и сами были в крови мёртвых друзей. Сразу потянуло смертью, стоял жуткий запах крови, такое ощущение, что камни пропитались кровью. По рации командир Мирошниченко доложил точные потери, раненых перебинтовали, обкололи промидолом, они не стонали, как будто понимая что ещё нас ждёт впереди. Ротный сказал, что вертолёта не будет, потому что уже темно и этот район напичкан духами. По рации передали, что с поста номер двадцать шесть к нам навстречу идёт помощь, но только чтобы забрать раненых, а потом только мёртвых. Раненые могут не дожить без срочной медицинской помощи. И мы, солдаты, принимаем решение, что солдаты из первой роты понесут раненых навстречу солдатам с поста номер двадцать шесть. Выделили взвод разведчиков к ним в помощь, дали радистов, артнаводчики и саперов. Мы попрощались с ранеными, как будто в последний раз, и солдаты с ранеными тронулись навстречу другим, на посту номер двадцать шесть раненых заберут вертолёты. Темнело, нужно было подумать о себе, то есть о живых. Выставили посты, третий взвод остался с убитыми, и мы выставили пост метрах в шести от них, от мертвецов и гряды камней, где днём вели бой, поставили пулемёт Ивченкова. Остальным - отбой. Мы легли все рядом, страх ещё присутствовал и присутствовал запах мертвечины. Сухой паёк у нас закончился, и мы разделили продукты, которые были у убитых друзей-солдат. Перед отправкой мы ещё брали по две буханки вкусного белого хлеба с нашей пекарни. Хлеб просто объеденье, с хрустящей корочкой, и всегда пахнет за сотню метров. Мы разделили хлеб, продукты, боеприпасы и главное - воду на тех, кто остался в живых. Перекусили молча, постелили плащ-палатки свои на землю, сами в одних летних маскхалатах легли спать. Земля уже холодная. Я прижался к Валерке, Валерка сказал, что будет холодно, и куда-то ушёл. Я быстро уснул, только слышал сквозь сон, что Валера меня и себя чем-то накрыл. «Игорь, подъём! - меня толкнул Ивченков. - Ты на пост, потом Кислый» (Кислицин Валентин). Я сразу проснулся, как будто и не спал. А как по времени?» - спросил я. Валера пальцем показал на небо, я не понял. «По звёздам или про себя», - сказал он. Я не успел ещё отойти, как он сразу засопел, как потом он мне говорил, что это от страха он быстро уснул. А по идее, вроде, должно быть наоборот. Я подошёл к пулемёту ПК, положил рядом винтовку СВД, положил гранаты Ф-1, осветительные ракеты. Наступила гробовая тишина, я слышал только своё сердцебиение, старался прислушиваться к каждому шороху. Рядом, за спиной была мёртвая вторая рота, я постоянно оглядывался в их сторону, пытаясь забыть о мёртвых и сосредоточиться. Хотелось крикнуть, но первому не хотелось показывать слабость. Услышав шорох, я вздрогнул, это были противные и мерзкие шакалы, почуяли трупы и кровь и подошли слишком близко. Впереди снизу зашумели камни, я на вскидку в ту сторону на слух ударил очередью из пулемёта, она разрезала тишину, я ударил ещё, с других постов меня поддержали, на душе стало веселее, что я здесь, в этих горах, не один. В небо полетели осветительные ракеты, я присмотрелся, прижался к земле, вроде бы пусто, никого нет. Опять наступила темнота, после ракет казавшаяся ещё темнее. Меня окликнули: «Первый пост, у тебя всё нормально?» Я ответил: «Да, а у тебя?» Второй пост ответил: «Да», и так каждый пост отвечал, что всё нормально. Шакалы замолчали, и снова наступила тишина. Я взял СВД и пошёл будить Кислицина Валентина, а сам тут же уснул, прижавшись спиной к спине Валеры Ивченкова и укрывшись, как и он, с головой плащ-палаткой. Ночью жутко пахло кровью, я не знал почему. «Подъём!» - мы проснулись, солнышко стало нас согревать, я откинул плащ- палатку и тут же отбросил её от себя, забыв, что они ночью согревали нас. Плащ-палатки были все залиты кровью, мы таскали наших убитых и потом накрывали их, а Валера Ивченков ночью пошёл, взял их и накрыл себя и меня. С мёртвыми мы быстро сжились и с рассветом уже не обращали на них внимания. Война - войной, а завтрак никто не отменял. Я умылся, помыл руки, лицо - они были в крови, и вода сразу стала оранжевой. Экономя воду, я полил также Валерке. Нам сообщили, что подходят солдаты с поста номер двадцать шесть и солдаты из первой роты. Из первой роты солдаты пошли к своим, а солдаты с поста номер двадцать шесть понесли убитых наших товарищей, мы проводили их взглядом. В память очень врезалась окаменелая рука Мурата, которая не сгибалась, и как я засунул её за ремень Мурата. Прощай, Мурат, прощай, вторая рота, отдавшая свою жизнь неизвестно за что. Нам было девятнадцать, мы ещё не знали, что такое женщина и жизнь. Вечная Вам память. Господи, прими души погибших солдат 781 отдельного разведбата второй роты с миром. Во имя Отца, Сына и Святого духа. Аминь.
Когда уже после ночи, утром я осмотрел нашу позицию, где я стрелял по духам, где рядом тихо лежат трупы наших ребят, мы ждём, когда за ними придут, чтобы унести на плащ-палатках или носилках. Носилки - лучший вариант, но, как правило, их не было, были они только у лётчиков и у медиков. Я обошёл эти камни с другой стороны, со стороны, где были расстреляны духи. И лишь только сейчас бросилось в глаза - гранитные камни изрешечены пулями, метки от пуль были везде, не было живого места, как будто тысячи рабов с зубилами били по этим камнями и изрешетили их. Я подошёл к месту, где лежал во время боя и стрелял с СВД (снайперки). Одна из пуль духов попала в край камня, кусочки которого отлетели мне в левый глаз, в нескольких миллиметрах решалась моя судьба. Я присел: «Блин, почти на уровне глаза». Я смотрел в свой оптический прицел и слышал только визг пуль и рикошет. Пролетела бы пуля чуть левее, и тогда она прошла бы сквозь меня, через левый глаз. И тогда меня точно не было бы в живых, но судьба оказалась на моей стороне.
Везде пустые гильзы, кровавые бинты, вокруг всё утоптано нашими следами. «Проклятое место это ущелье», - услышал слова за своей спиной. Повернулся, стоит Кислый: «Что смотришь, Чёрный?» Я ему показал. «Да, как мы остались живы, а могли мы быть на их месте», - сказал он. Я это прекрасно понимал. Быстрей, быстрей бы уйти и забыть, задвинуть всё это, как в хранилище киноплёнки, на самую заднюю полку. А сейчас, когда достал её, вспоминаю наши чёрные от пыли зубы, от грязи и пота чёрные лица, которые не надо даже разукрашивать. Воды не хватало. Задница чтоб не слипалась и мошонка не сгнила, мочой приходилось подмывать, так же мочой мыли руки и умывались.

Неуловимый, как мгновенье, его десант
внезапно брал реку Горбанд
и перевалы, и ущелья –
Дехи-Кази, Панджшер, Саланг.
«В мешке», между отвесных скал,
закрыл десантников душман.
Но Кравченко отдал приказ:
«Зажгите шашки! В самый раз
прорвёмся сквозь огонь - в дымах!..»
И было трудное отмщенье
За смерть детей и за кишлак.

                Алексей Дмитренко

И вот мы, девять человек, спускаемся вниз к вертолёту, я иду в дозоре первый, за мной Валера, Божан, замыкает цепь пулемётчик Кислицин. Я подхожу к вертолёту, за мной Валера, изучаем местность, даём сигнал другим: всё чисто. Около вертолёта видны духовские следы, их много, работают сапёры, мин и ловушек нет. Подходим к вертолёту, экипаж мёртвый, все обгорелые сидят в креслах, язык и глаза вылезли из орбит, куски кожи облупленные, волосы обожжённые, пахло жареным. Кроме экипажа, обнаружили ещё одного мёртвого, опознать невозможно. Видно, пытались посадить машину до последнего, но не получилось. Обследуем всё вокруг вертолёта, находим именной пистолет системы Макарова, документов никаких нет, всё сгорело. Ротный докладывает через радиста командиру батальона майору Сулаберидзе обстановку, тот отдаёт приказ: «Тащить мёртвых из глубокого ущелья наверх». Мирошниченко зовёт нас и советуется, как быть. И тут сапёр-офицер предлагает сказать, что мёртвые лётчики заминированы, а на самом деле заминировать их самим и взорвать, после этого забрать только части тел, так как по нам стали вести огонь духи одиночными выстрелами из ДШК с обратной стороны ущелья.



***
Разведчикам-переводчикам,
погибшим в боях на территории
Афганистана

Вы скажете не трус,
Но было страшно.
Я не показываю вида,
Ведь я же русс.
Бьёт Д. Ш. К. по нам
Там где-то из ущелья.
Таджик ему кричит «Саламм!»
Ползём мы, как пантеры
И слышу мины, где сапёры.
Нельзя нам отступать.
Приказ убрать с пути нам Д. Ш. К.
Совет бы, но нет на всё нам времени.
Бросок гранаты, замер пулемёт.
И здесь в ответ по нам
Был выстрел из гранатомёта.

                Игорь Черных

Мы были на открытой местности, но расстояние было большое, и пули ложились около нас на последнем издыхании, просто падали и дымились, но задеть могли. Ротный докладывает комбату, что лётчики заминированы и разминировать не удастся, мины - ловушки. Так и делаем, сапёры минируют наших мёртвых лётчиков, и мы их взрываем. Докладываем обстановку. Комбат говорит, что головы и часть тела надо поднять наверх. Но головы и руки крепко сидят на теле. Кто будет резать головы и руки? Желающих нет, я отошёл в сторону, осматривая в прицел ту сторону, откуда были слышны монотонные одиночные выстрелы. Видно, у духа был прицел на ДШК, и он прикалывался, видя, что пули с трудом долетали и падали около нас. Наверное, обкурился. Жребий пал на молодого сапёра, он стал отказываться. Валера Ивченков надавил на него, сказав, что если он не сделает этого, то понесёт целое тело, и время пошло на секунды. Мы дали ему нож разведчика, и он, отвернувшись, стал отрезать части тела, головы, руки, а мы укладывали их в вещмешки сапёров. На самом деле это заняло несколько минут, а казалось, прошла целая вечность. Всё было быстро, и мы уходим наверх на открытое место, нас прикрывает наш ближайший пост, ДШК работает по нам. Мы устали, бежим в гору, галька осыпается вниз, словно буксуешь на одном месте. Кислый бежит и кричит, как паровоз: «Ух, ух, ух», - пули шлёпают рядом из ДШК, дымятся, падая рядом с нами. Кислый Валентин и Ивченков Валера в полном боекомплекте: 800 - 1000 патронов, плюс гранаты, ракеты, сухой паёк, вода - побегай-ка в гору. Нас встречают на первом посту, и мы, не отдыхая, идём дальше, всё выше и выше. Наверху мы отдыхаем - и снова в путь, но теперь домой, на двадцать шестой пост. Назад путь оказался намного короче, и к вечеру, хотя было уже темно, нас встретили остатки разведвзвода (два разведчика) и провели через минное поле на пост. Мы зашли в блиндаж, я увидел, как на нас смотрят солдаты, как на мертвецов, но с какой-то завистью и гордостью, что мы одни, брошенные, без прикрытия были в тылу врага и вышли живыми у Ахмад-Шаха. Прилетели вертушки, и мы домой - в Баграм. Прощай, Руха. Но я не знал, что скоро мы снова вернёмся в Панджшер и снова нас будут ждать потери.

Нас в горах не найдёт даже радиосвязь,
С безымянных высот бьют по нам не таясь.
Поднимаемся в рост, отвечаем огнём,
Между огненных звёзд, не сгибаясь, идём.

                Из песни советских воинов в Афганистане

Снова тревога, разведка вперёд, нас ждёт Фейзабад. Первый кишлак. Я, Ивченков и остальная моя команда опять в дозоре, разведбат 781 ведёт зачистку кишлаков и ущелья, всё спокойно, страхуем друг друга. Впереди видим людей, их обходим, кричим по афгански «энжебю бача». Это значит: «Иди к нам, мужчина», добавляем: руки вверх, оружие наготове. Таджик переводчик подходит к ним, осматривает, они без оружия. Через переводчика узнаём, что это старейшины этого кишлака. Старейшины нам говорят, что духов нет, кишлак мирный, чтоб мы его не прочёсывали. Мы доложили об этом наверх, на что последовал приказ: «Прочёсывать» - и мы пошли вперёд. Первая рота разведбата пошла первой, впереди пошёл дозор первой роты, вторая рота и моя третья рота шли последними, стали зачищать дома. И вдруг огонь очереди из автомата, впереди бой. По рации сообщили, что дозор первой роты и сама первая рота попали в засаду. Значит, старейшины нас обманули. Мы идём спасать своих друзей, бой усиливается, мы с Валерой впереди, позади Кислый. Бой снова как резко начался, так резко и закончился. Перед нами пронесли троих тяжелораненых друзей, их положили на землю, мы стали их бинтовать, помогать офицеру медбрату. У каждого из нас в прикладе (он складывался вниз) пакет толстых просроченных слоев бинтов ваты, скрепленный на концах, как женские прокладки. У ребят пулевые ранения навылет, кровь текла струйками, как если бы налить грелку и пробить несколько раз. Человек ещё дышит, и кровь из ран пульсирует, как небольшой фонтанчик, пробивающийся из земли. Мы закрываем с двух сторон этими прокладками рану, где прошла пуля, чтоб воздух не вышел из организма. Когда человек дышит, то воздух выходит с кровью. Колем по две пластиковые ампулы новокаина, просим раненого меньше разговаривать. Успокаиваем, говорим, что будет жить.

***
Разведчикам-десантникам
Берднику А., Круглому И. и всем другим
контуженным и раненым, кого комиссовали.

За что страданья и мученья?
Ведь наша родина так далека.
И разделяет на границе нас
Одна, одна река Амударья.
Мула заводит песнь свою.
Сверчки трещат в зелёнке,
А мы, когда в засаде,
вражеские жрут нас комары.
Попробуй, просиди так до утра.
А впереди враги.
И под ногами их лоза трещит.
 Сжимаю я в руке кинжал,
И с виноградника мне
капает роса в лицо.
Их трое.
Приказ лишь брать живыми.
Мы, десантура, и в рукопашную пойдём.
Враг не уйдёт, врага порвём.
 И вот лежит он связанный у ног
Один, второй и третий.
И нож разведчика, уже ненужный,
Воткнул я в свой сапог.

                Игорь Черных

Ставим капельницу и быстрее спускаем их вниз, к вертолёту. К сожалению, шанс выжить у ребят не велик, к нам они больше не вернулись, и судьба их мне не известна. Прочёсываем кишлак дальше и выходим, слышны редкие выстрелы. Слышу, Божан говорит, что убил случайно женщину, которая не выходила из комнаты, в бою нервы на пределе. Ведём пленных, проходим мимо уже убитых старейшин. Допрашиваем пленных, в это время разведчики ведут мирного жителя, и он говорит, что духи убили его сына и он знает, где прячутся главарь банды и его охрана. Таджик-переводчик переводит нам и показывает это место, мы с местным жителем идём к пещере. Блокируем и ведём переговоры, духи сдаются, боясь наших гранатомётов и мух. Прочёсываем пещеру - больше никого нет, в плену у нас главарь банды и два телохранителя, связываем их и ведём к своим. Ротный докладывает комбату, комбат сказал, что их нужно срочно доставить в ставку (штаб) дивизии для допроса и передачи хатавским (по-русски КГБ) спецслужбам Афганистана. С одним хатавцем при передаче я познакомился. Он был комсомолец, убежденный фанатик, Душманы убили у него отца и мать, я видел, как он дерзко обращался с пленными, со своими земляками. Наверное, у него была душевная травма. Рядом с батальоном у нас была тюрьма, кто-то из разведчиков успел неплохо навалять пленным. «Аллах-Акбар» что-то я от них не услышал, только видел страх. Отправляем их на вертолёте. Сами уходим в горы, забираем с собой ишаков, загружаем на них продовольствие. Подходит к нам старослужащий «дед»: «Дайте мне ишака, я устал, я на нём поеду», - говорит и забирает у Валеры ишака. Валера ему отвечает: «По закону разведки, ишак - это мой трофей». Иногда мы, молодые, лазили по духовским киризам и пещерам и находили вещи, в которых мы потом и ходили. Нам завидовали старые бойцы, потому что у них вещи иногда были хуже наших, но отобрать они не имели права, таков закон разведки. Дед всё-таки садится на осла, и вдруг ишак понёсся и резко тормознул, как боевая машина. Дед в полном вооружении с него свалился. Мы смеёмся. Дед, ободранный, поцарапанный, встаёт и стреляет в голову ишака. Но мы ещё долго над дедом смеялись и его подкалывали. Идём по тропинке наверх, с нами ещё пленные из кишлака, их четверых оставили с собой, всех отправлять вертолётом с главарём и телохранителями было опасно. Впереди Валеры Ивченкова идёт дух. Валера говорит: «Что это, он налегке, а мы тащим?» Нагружаем пленных, Балерин дух отстаёт. Валера ножом подгоняет его в задницу, дух повизгивает, но уже не отстаёт. Я бы так сказал, что ходоки по горам они никакие, во всяком случае, это касается наших пленных. С нашим боекомплектом дух донёс Балерин РД с девятьюстами патронами и чуть не умер, а ещё Валера таскает пулемёт ПК с коробкой. К вечеру в горах выходим к маленькому кишлаку, нас никто не ожидал, попадается много подозрительных духов и мирных афганцев. Раздевали всех мужчин до пояса, держа под прицелом. Смотрим натёртость на плече от ремня автомата и потёртость на указательном пальце от курка автомата. Бывали часто случаи, что мимо нас проходили вроде бы как мирные афганцы, а пройдя, откапывали автоматы из тайников и стреляли нам в спины. Загоняем в один дом в комнату для скота подозрительных десять человек, во дворе допрашиваем молодого афганца, нашего ровесника. Подколзин - сука, берёт щуп у сапёра и резко бросает в парня.
Афганец какую-то секунду глотает воздух, ещё не осознав, что случилось, падает на землю. Подколзин, сука, на этом не успокоился и добивает его на земле этим щупом до тех пор, пока тот не умер. Я лично убивал только в бою и могу то же сказать про своих друзей. А вот старший сержант Подколзин - нет, ему хотелось ещё больше крови, чем мы видели в бою. Мы его все недолюбливали и звали между собой - «Сука Чистоплюев». Остальных пленных загоняем в подвальную комнату, где у них находится скот, закрываем девять человек и ставим охрану. Допрос оставляем на утро. Выставляем посты, готовим ужин, по домам собираем рис, муку, забиваем барана, готовим плов, мирные жители покинули свои дома. Уходим из этого кишлака. Только отошли, позади появился дым: горит дом, где мы ночевали. Смотрим друг на друга - кто это сделал. Находим среди нас из второй роты дебила нашего призыва и даём ему пендаля. Впереди нас ждёт короткий бой. Продовольствие и вода закончились, вертолёты не могут к нам ничего перебросить, воду набираем из арыков, пить её невозможно. Бросаем в эту воду специальную таблетку, которая любую воду превращает в питьевую. С таблеткой ещё противней, отдаёт хлором, но мы пьём, так как жажда сильнее. В коротком бою ранило нашего бойца, одного из братьев-близнецов в правую ногу. Забинтовали, обкололи новокаином, и он пошёл своим ходом. Уже идёт неделя, как мы воюем голодные. Ночью спускаемся по отвесному ущелью. Иванов Сергей с грохотом срывается вниз, но спасается, цепляясь за скалу. Задница и колени разбиты. Чуть позже срывается вниз раненый близнец, но тоже успел зацепиться за выступ. Помощи ждать неоткуда, выходили через горы по карте к своим. И наконец, мы уже утром выходим к своим. Я помню, выходим измождённые, уставшие, без продуктов, без воды, уже была не страшна даже смерть. После этой операции у нас комиссовали из батальона четверых, они заболели потерей веса - дистрофией, и стали как люди с Бухенвальда. Их срочно отвозят на вертолёте в медсанбат, и вернулся к нам из них только один уже под дембель, остальных судьба мне не известна. После недельной операции наши потери: один убитый, четверо раненых, четверо заболели дистрофией, все остальные были больше истощены переходом через горы, не спали подряд двое суток. Я помню, иду в дозоре, командир объявляет привал, остаются только постовые, остальные, тело которых ещё не успело коснуться земли, уже заснули. Я вспоминаю рассказы отца - кавалера трёх орденов славы - Клишина Анатолия Анатольевича, который тоже был разведчиком, как и я. При отступлении они не спали неделями, и чтобы поддерживать силы, брали одного под руки, чтоб он не ушёл в сторону, потому что некоторые засыпали на ходу и падали на землю. И этот солдат спал, придерживаемый товарищами, при этом идя своими ногами. И так по очереди, а для нас двое суток были испытанием. Если б тогда выскочили духи, то мне было бы всё равно - идти в атаку или умирать, такое было состояние тела и души. Но мы выжили и в этот раз. В батальоне нас уже оставили на неделю приводить себя в порядок. Некоторые наши разведчики - Иванов В., Подколзин и другие - ходили в тюрьму, где сидели пленные афганцы, главарь банды и его телохранители - и их избивали. Когда я посмотрел на пленных, от них осталось одно кровавое месиво. Всё, что нужно, они рассказали. На следующий день этих пленных увезли в Кабул к Хатовцам, как наш КГБ. И снова - в горы, снова - бой. Обстреливают Кабул и аэродром, нужно зачистить местность в районе Шейпур. Выходим на технике, месяц - декабрь, в горах холодно. Начинаем зачистку ущелья, сверху не видно ни с самолёта, ни с вертолёта духовских тропинок и пещер. Только когда сам спустишься вниз, своими глазами увидишь, как грамотно они обжились. Внизу под ущельем пещеры, духи только что ушли, всё побросав, видно, у них тоже есть информаторы. Находим тюрьму, где содержались пленные, видим забитые штыри, на них приковывались цепи, и рядом тряпка от нашей тельняшки. На стенах были надписи, но, уходя, духи сбили эти надписи. Находим склады оружия, боеприпасов и одежды. Такой одежды у нас не было, специальные спальники непромокаемые, пули разрывные. Они по нам - разрывными, а у нас простые и трассера. Мы выбираем себе спальники, разрывные боеприпасы, патроны, 7.62 АКМ, китайские автоматы АК, стрелы стингерс. То есть, духи ушли без оружия, как мирное население. Что не нужно - уничтожаем, что нужно - отправляем в дивизию, прочёсываем кишлаки, поднимаемся в горы и блокируем высоту, делаем СПС, минируем подходы. Ветер пронизывающий, рядом растут карликовые сосны. Ломаем лапник, чтобы спать было мягче и теплее. К утру похолодало, многие обморозили ноги и лица. Стали их растирать и жечь костры. Снимаем растяжки и спускаемся к технике.

Да, сразу всю жизнь отдают в этот миг раскалённый:
 И детство, и юность, и к старости путь отдалённый...
 Герой свою жизнь, как вселенную, в жертву приносит –
 На чашу весов все мечты, все сокровища бросит:
 и зори, и звёзды, и свет из родительских окон,
и даже любовь, что так трепетно в сердце берёг он.

                Фазу Алиева

В районе Поли-Хурми уходим к технике, смотрим карту и идём по маленькому ущелью. Темнота сплошная, в трёх метрах не видно человека. Я иду замыкающим роты, идти очень тяжело: ты смотришь вперёд, чтоб не потеряться, и назад, чтоб тебя не выкрали и не убили в спину. То отстаёшь, то нагоняешь своих разведчиков. Я уже был заместителем командира взвода. Валера Ивченков, Божан Павел, Кислицин Валентин идут в дозор, впереди небольшие горы, решили идти по маленькому ущелью. Дозор остановился, ротный посмотрел карту, и мы пошли на верхушку горы. Овраг, вымытый весенней дождевой водой, и мы, как кроты, шли по этому глубокому оврагу, который нас скрывал, и мы вышли к этой чёртовой горе. Перевалили через маленький хребет, ещё рывок - и мы наверху. И вдруг дозорные сели, села и вся рота, как единый механизм, наступила тишина. Тишину разрезали две короткие очереди из автомата, с маленьким интервалом. Я потихоньку, с осторожностью, крадучись и пригнувшись, пошёл вперёд. Услышав ещё очередь, я и вся рота, прижались к земле. Шли минуты, мы лежали. Сверху с горы спускается дозор, Валера Ивченков говорит: «Уходим вниз, на верху укреплённая база душманов». Мы тихо спускаемся вниз, не принимая боя. Валера мне рассказывает: «Иду я первый, вижу окоп, бойницы, отделанные камнем, спуск крутой. Нахожу не крутой подъём, подкрадываюсь к первой линии траншей и вижу оборудованный блиндаж, ДШК, траншея уходит по кругу обороны дальше, и вижу двоих постовых духов. Когда я рукой взялся за край бойницы, один душман повернулся в мою сторону, я сразу прижался к краю низа траншеи. Душман, видимо, что-то заметил и открыл огонь в мою сторону из автомата очередью, потом ещё. Я взял гранату Ф-1, хотел уже бросить и вдруг услышал много голосов, последовала ещё одна очередь. Выждал пять минут - прошла как будто вечность, и стал отползать к вам, меня прикрывали Кислицин Валентин и Пашка». После того, что рассказал Валера, ротный пометил эту высоту. Мы ушли дальше, не выдав себя в тылу врага, не приняв бой, а утром эту высоту разбомбили. То, что Валера был на тонкой грани от смерти, я понимал как никто другой. Ситуации, в которых мы были на грани, происходили каждую секунду.