Рецензия на стихи Александра Мартынюка

Рецензия публикуется с разрешения А.Н.Мартынюка. Автор рецензируемого цикла стихов – физик, руководитель крупного предприятия, поэзией увлекается «с младых ногтей», сам пишет давно, но нерегулярно.

                *****

Оценка поэтического произведения, даже профессионально опосредованная, начинается всё-таки с непосредственного целостного эмоционального впечатления. Поэтому – до всякой исследовательской рефлексии – следует сказать: у автора, по мнению рецензента, есть поэтический дар, благодаря которому рождается целостный и органичный поэтический мир. Доводы в пользу такого вывода – убедительность тем (пусть они не отличаются разнообразием и резкой оригинальностью, неповторимой конкретностью предметного мира или биографических отсылок) и адекватность средств, которые использованы для их воплощения. Достаточно интересно наблюдать за развитием мысли в каждом произведении, непоказной естественной нестандартностью в раскрытии темы. Каждое произведение – живое, рождённое искренней потребностью высказаться, это не «игра в бисер», вторичная и литературоцентричная. Что же до технической огласовки – поэтический голос автора кажется поставленным от природы, налицо приметы вдумчивого стиховедческого самообразования.

Но обладает ли эта поэзия в полной мере качествами, которые делают её интересной широкому кругу читателей и позволяют по «гамбургскому счёту» говорить об уверенном мастерстве автора, – мастерстве, благодаря которому он ставит и разрешает серьёзные художественные задачи с полной свободой?

В подборке, которую мы рассматриваем, всё-таки приходится отметить относительную узость эмоционального и тематического спектра. Это касается и сопоставления разных стихотворений, и – в некоторых случаях – развития поэтической мысли в отдельном произведении. Можно указать отдельные недостатки композиции, образного строя.

Прежде чем конкретизировать эти общие положения, введём в качестве эффективного инструмента системного осмысления текста понятие поэтического мира, которое разрабатывает Александр Жолковский. Под поэтическим миром автора понимается система инвариантных (постоянных, повторяющихся) тем и их – тоже инвариантных – реализаций (мотивов), характеризующих его тексты (единство тема – приёмы выразительности – текст).

Особое видение мира поэта проявляется в каждой клеточке его текстов. Тематическая структура отдельного текста связана с инвариантной тематической структурой всех текстов автора.

Значит, это многоуровневое единство можно попытаться открыть в отдельном произведении. Попробуем сделать это на примере стихотворения «Ночное шоссе», открывающего подборку и ставшего «заглавным» для неё. Само его название, при кажущейся простоте, буквалистичности, метафорически выражает нечто общее и важное для всей подборки, для художественного мира, который она представляет. Ночное шоссе – воплощение инобытия, параллельная реальность, пронизанная отчуждённым от человека движением. Лирический герой стремится овладеть этим движением и тем самым обрести власть над временем, воплотить несбывшееся в прошлом и преобразить по своей воле будущее – а на деле «время проносится по встречной полосе»; человек вроде бы субъект движения, но на самом деле подхвачен им, как потоком, стихийным, безразличным. Движение изолирует человека, как капсула, разобщает с другими людьми, с миром, с самим собой, одновременно мчащимся по шоссе – и сиротливо жмущимся на обочине.

Осознание беспомощности перед временем, которое разрушает всё, непонятно как случившаяся и остро переживаемая утрата цели движения, цели любых жизненных усилий – комплекс, повторяющийся из стихотворения в стихотворение. «Интервал», «Упражнение», «След», «Валторна», «Новый Дон Жуан», «Осы», «Отступник», «Перед штормом», «И. Шкляревскому».

«Неизбежность» и «Побег» обращают ту же проблематику в более конкретизированную сферу – описание любви в безнадёжных ситуациях её проигранного сражения с долгом и предстоящей разлуки. Здесь – безнадёжная предрешённость исхода независимо от конкретных, живых подробностей чувства, которые поэтому и не изображаются.

В этих стихотворениях использованы разные метрические построения, благодаря этому разнится их интонация – но эти ритмические рисунки и интонации не настолько разнообразны, чтобы в увлекательной игре поэтической стихии растворилось то относительное тематическое однообразие, о котором говорилось выше.

Вернёмся к «Ночному шоссе», чтобы посмотреть на развитие инвариантной темы с помощью использованных в стихотворении выразительных средств.

Сам ритм первой строфы выразительно соотносится с темой бесполезного движения, бессилия перед временем. Облегчение третьей «ускоряющейся» строки за счёт уменьшения числа ударений по отношению к общему числу слогов, несущее ключевую смысловую нагрузку слово «время» оказывается в сильной позиции, в конце строки, и выделение усилено анжамбманом – несовпадением границы строки с синтаксическим членением, «время» отсекается концом строки и заданной им паузой от продолжения фразы. Это обозначение того, что движение, пронизывающее стихотворение, закончится не апофеозом достижения цели, а метафизическим обрывом.

Значима принадлежность стихотворения к корпусу так называемой инфинитивной поэзии.

Таким понятием исследователи этой темы, ещё не получившей в филологии канонической разработки, объединяют тексты, содержащие достаточно автономные инфинитивы: абсолютные инфинитивы, образующие самостоятельные предложения («Грешить бесстыдно, непробудно…»), не подчинённые управляющим словам или связкам; однородные инфинитивные серии, зависящие от одного слова и благодаря своей протяжённости развивающие самостоятельную инерцию («Какое низкое коварство // Полуживого забавлять, // Ему подушки поправлять…»).

Семантический ореол инфинитивной поэзии – это, говоря приблизительно, медитация об альтернативном жизненном пути, инобытии, которое может воплощаться в перемещении, переезде, метаморфозе – и в смерти, воскресении, тоже типах инобытия. Автономные инфинитивы оказываются носителями особого «медитативно-альтернативного» наклонения, не зафиксированного в «Академической грамматике».

Одна из возможностей, задаваемых инфинитивной поэзией, – свобода и неожиданность перечисления возможностей, которые могут мыслиться в качестве инобытия. Но в данном случае эти возможности редуцированы.

Итак, в стихотворении использованы – и в значительной степени осознанно – достаточно изощрённые (не самые примитивные и очевидные) поэтические средства. При этом, на взгляд рецензента, можно отметить и примеры недостаточной «отшлифованности» текста – хотя здесь нужна осторожность в оценках, ведь «неправильности» и отклонения от правил могут создавать индивидуальность и поэтический объём текста. Так, протыкать темень потоком – не очень точный образ, не сопоставляется поток с протыканием. Пелена дождя и погружение в омут во второй строфе – образуют ли художественное единство с тем же образом «протыкания темени»? Пожалуй, здесь можно говорить о нарушении единства образной системы. Может быть, из-за этого возникает впечатление некоторой чужеродности второго четверостишия, оно к тому же тормозит движение текста, хотя и даёт приращение смысла: «От встречных и попутных уходя».

Такого рода поводы для размышлений возникают и при чтении других стихотворений. Так, в «Валторне» доносящийся с небес звук порождает цепочку сравнений: «как будто дальняя охота и рог предшествует пальбе» (пусть так) и следом «как будто незнакомый кто-то напоминает о себе» – это по сравнению с предшествующим представляется слишком отвлечённым и вяловатым, тем более – как может напоминать о себе неопределённый, незнакомый тебе кто-то? А сразу после этого голос валторны назван трубным – опять же не очень соотносится с напоминанием «незнакомого кого-то» о себе. Затем ослабевший звук ложится на землю, «словно пух» – органичен ли образ из далёкого и неожиданного в соотнесении с предшествующим контекстом предметного ряда? Конечно, в поэзии даже приблизительность, случайность некоторых образных ходов может искупаться поэтической энергией их сцепления, энергией целого. Но разобранные случаи как раз отмечены энергетическими провисаниями.

Чтобы определить перспективы развития и совершенствования поэтического мира автора, постараемся увидеть его в историко-литературном контексте.

Характерная черта тематического комплекса, воплощённого в этих стихотворениях, – его неопределённость, неопределённость причин и подробностей происходящего. По определению Жолковского, неконкретность локальной темы (как бы полностью растворяющейся в постоянных темах) вообще характерна для «абстрактной лирики» (философской и иной). Лидия Гинзбург говорит в связи с такими произведениями об особенной «безличной субъективности», в них не чувствуется разнообразия жизненных положений, индивидуальной биографической конкретности, столь сильной, например, в пушкинской лирике; это всеобщие ситуации человеческой жизни.

Сделать эту абстрактную лирику индивидуализированной как поэтическое явление, не вторичной и по-настоящему интересной может непредсказуемость, парадоксальность, плодотворная противоречивость развития поэтической мысли и чувства, как это получалось у Баратынского. Именно к его традиции, к его типу поэтического мира, можно, по мнению рецензента, отнести творчество нашего автора.

Сергей Бочаров, рассматривая в сравнении «раннее и позднее» Баратынского, отмечает: в ранних элегиях Баратынский пишет об охлаждении, разуверении, о том, что люди отчуждены от своих чувств, а чувства разрушаются временем. В поздней лирике (сборник «Сумерки») поэт остро переживает нравственный хаос мира и предъявляет новые, разнообразные реакции – и лирический мятеж против несовершенства мироздания, и совсем иную позицию – бестрепетное исследование. «Две области: сияния и тьмы Исследовать равно стремимся мы». Здесь два неслиянных пафоса, контрастно стыкующихся на границе двух этих стихов: «сияния и тьмы» – «исследовать равно». Но ясный ценностный пафос этого мира этим исследовательским «равно» не лишается силы, не погашается, не колеблется. Сквозь холодный исследовательский объективизм проступает эмоция нравственного подвига такого исследования (поэтому историческим смещением и модернизацией Баратынского представляется взгляд на эти стихи как раннедекадентские, предбодлерианские).

Этот экскурс в поэтический мир Баратынского показывает, что высказывание нашего автора – всё-таки в основном «на одной ноте», хотя звучит она убедительно. И ещё одно соображение: конечно, навязывать кому-то вышеупомянутый «ясный ценностный пафос» недопустимо, но Баратынский вышел к нему через мировоззренческий кризис своей эпохи, перерастая безнадёжную констатацию этого кризиса, создавая всё более глубокие, сложные построения со столкновением голосов, сложной и плодотворной игрой противоречий, «противочувствий», разных правд и точек зрения – в пространстве одного стихотворения и в масштабе его «Сумерек». Вот это – ориентир, достойная задача. Понятно, что умозрительно поставить её – бесполезно. Но можно двигаться к обретению нового дыхания и новых масштабов поэтического творчества. Например, через всемерное расширение – а для начала серьёзное изучение – арсенала поэтических приёмов.

«Мы часто употребляем метафорические выражения «память слова», «память жанра» и пр. – с таким же правом мы можем говорить и о «памяти метра», которая тоже есть частица «памяти культуры. Семантические ореолы стихотворных размеров существуют, возникают, эволюционируют, взаимодействуют», – так обозначает Михаил Гаспаров, вслед за Романом Якобсоном и Константином Тарановским, один из путей очень органичного и действенного постижения широких культурных контекстов. Многоуровневый анализ по методике Александра Жолковского – хорошая школа, в которой можно усовершенствовать навыки оценки собственных произведений. И это лишь некоторые из возможных аспектов вдумчивых систематических штудий, которые могут дать автору новый уровень мастерства и творческой свободы.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

За рецензией и редактированием поэтических и прозаических произведений обращайтесь в Школу писательского и поэтического мастерства Лихачева.

book-editing@yandex.ru

Редактор Сергей Сергеевич Лихачев