Роза

Блаженства минуты,.. полусна.
Вечеринка удалась, можно просыпаться.
С неохотой долавливая крупицы неземного,
Соблазна тянущего в постель обратно,
В уже ставший эхом миф.

Ощутив пол стопой чуть влажной, озадачился,
Повымирали что ли все, как тихо…
Не рассмотреть тяжести плечи придавившей,
Воздух плотнее чем обычно и холодок по коже,
Кисловатый вкус во рту застывший.
Шаги неровные накаляли ясность в голове.
Собираться начал, зная, чем сегодня заниматься.
Лишь чье-то явное присутствие прервало
Поток привычный невозмутимых мыслей.
Уже совсем морозной тканью накрыло плечи
Чувство стекающих слюней из чьей-то пасти,
И сомнений нет, что дикой и опасной.

Спохватился решимостью на бегство, но поздно,
Зажали боевым захватом, сдавив кожу как резиной.
Прорычав едва слышно, клыками уцепившись
И обслюнявив ухо,  раздражая шею воздухом горячим,
С языка длиннющего и осторожного.

Вырывался, толкался даже под мелодичный хор,
Звериных звуков, сжимающих еще сильнее тельце.
Волчий рык, со всех сторон, все нарастал тяжелым басом,
Сливаясь с мяуканьем не смелым, тихим.
И старательно таились голоса пернатых,
Высматривающих злорадно родившийся сюжет.

Чья-то шерсть колючая довела до дрожи боль,
Такой знакомой, что утомилась истерика в сердечке.
Позволяя мыслям обрести новую решимость.
С надеждой на неожиданность рывка, сокрушил
Все путы незримые и зримые в формах теневых,
Каждую свою мышцу ощутив, не разжимая кулаки.
Прорычав в ответ всем, хрипло и взгляда не сокрыв,
С легкостью внезапной, как по воздуху бежал.
Под оглушающий вой волчий и ликованье
Табунов степных, на скаку вбивающих в землицу
Ритмы бодрые, вздымая пыль и времен вихри.
Лишь медведь из-за угла, как по привычке,
Придавил рычащей грозностью своей,
Принудив сменить тропинку и в дверь уткнуться.
Открыть, закрыть, отдышаться…
На балкончике высоком - всегда тут был.
И повиснуть в противоречии извечном,
Скрежет, царапанье когтей неизвестных за дверьми,
Сдирающих страхом кожу со спины, воем приглушенным,
И покой неведомый в груди, в блеске солнечном
Рыбин облачных, рассекающих неспешно весь обзор.

Из них пчелка налетела, из роя общего сбежавши,
Сместив акцент на двери в скрежете дрожащие.
Захотелось аж зажаться где-нибудь в углу, и зажался.
Руками голову прикрыв, надеясь, что еще спишь.
Удары хлесткие из-за двери этой не позволили проснуться,
Воздух рассекали как хлыстом, голоса звериные стихали.
И не хватило минутной тишины смелости набраться
Дверь открыть и продолжить собираться,
В надежде на конец этого всего … ритуала.

Из ниоткуда женщина явилась, словно
С пчелы той материализовалась,
Кто б рассказал как могут быть они опасны,
В одеждах листвой зеленой перетекающей,
Формой четко различимой, в оттенках
… все разрешающих.
Казалось, ее силе нет предела и так играться прилетела,
С рыжею причёскою плывущей, почти красной,
Корзиной до краев набитой чем-то скрытым в зеленой ткани.
Не стесняясь шрама своего, глаз правый рассекающий,
За плечи ухватила и уставилась в глазенки, их страхом упиваясь.

- Откроешь ротик, малец?

Рукой сдавила ему челюсть, дав понять каков ответ устроит.
Достала мандаринку из корзинки, заранее очистив,
Ноготками острыми разделила на половинки, в рот совала.
- Прекращай вредничать, а то отшлепаю - и отшлепала.
Лучше б подыграл, вертела как куклу плюшевую,
Так легко и плавно,.. ей и булыжник в тонну нипочем.

- Ешь, для тебя стараюсь, мелкий.

С горящим задом, изо всех сил утаивая слезки, разжал зубы.

- Можно подумать, каленое железо в тебя пихаю, смелее.

С мыслями о свободе скорой, уйдет ведь она когда-нибудь,
Ухватил губами кусочек от половинки, чуть не заревев
От сладости неимоверной, такой знакомой, чуть кисловатой.
Вниманья не обращая на неровное дыхание в восторге,
Уже тянулся за следующим кусочком с половинки,
Вспомнив вдруг, что руки есть и можно ухватиться.

- Ээ, куда?!
  Малышу понравилось, какой молодец, бери еще.

Но держа одной рукою мандаринку, другой давила, отстраняя
От себя несчастного мальчишку, тайно ликуя неоспоримостью
Своей безмерной силы, все вокруг поработившей.

- С тебя достаточно, открой-ка ротик…
  А как же косточка, а ну глотай!

Но вредный мальчик ее выплюнул надменно,
Челюсть в сторону отвел и даже хмыкнул.

- Считай, что это витаминка, не наглей.

Сунула ему в ротик мандаринку, ожидая, что он робко
Кусочек в себя втянет, но мелкий ловко слопал всю половинку.
Пока воспалялась она гневом огненным, уже свой рот открыв,
Он и вторую часть урвал и жевал злорадно, чуть не умирая
В неземном блаженстве, позабыв себя, про все вокруг.
Улыбнулся видом ее недовольства вне меры всякой,
Когда выплюнул с отрыжкой все косточки в немом забвении.
Балкон горел и едким дымом исходил, пока не шевелясь,
Перебирала рыжая брошенные косточки, считала,
И подбирала в незримых словарях фразы подостойней мата.

Наверное, где-то за экватором вулканы оживали и взрывались,
Как гремела рыжая негодованьем, за французский не извиняясь.
Пока не утомилась наконец, отдышалась, самой себе вверяя:
- Все хорошо, все контролирую,.. случаются незадачи.
Подумав, стала подбирать косточки, намереваясь их насильно
Запихнуть в негодяя мелкого и уже разжала ему рот,
Как заприметила печать-перстень у него,
Испугавшись даже искренне, чуток.

- О, да ты у нас родовитый, знатный мальчуган.
  Надо полагать, тебе нужна мандаринка еще более особая?
  Что ж, подберем, но ты попал в исключительные дебри,
  Буду преследовать тебя и созерцать твои мучения.

- Не ты одна…

На большее сил мальчишки не осталось.
Закрыл глаза и словно сон сменил,
И вечность променял открыв.
Но это все тот же балкон,
И все та же рыжая,
С непомерной силой.

Стекали по затылку влаги капельки,
Улетучивались из памяти листовки о событиях,
Таких недавних, но разбери теперь - было?
Прогулки в саду, городе тайн изысканных.
Не шел,.. плыл и летел, спокойствием насыщая
Атмосферу столь знакомую и податливую,
Качанья на берегу, игры воздушные.

- Пропал куда-то?
  Мы только начали, малец.

Достала из корзинки большую мандаринку, коготками рассекая,
Демонстративно очищала, сверкая глазками навязчиво зелеными,
В которых затаились и другие, как на углях жгучие цвета.
Очень соблазнительно, парнишке нравилось, смущал только
Паучок в углу застывший, мерзкий, отвратительный.
Решил – и пусть сидит, но один глазик все-таки прикрыл,
В другой раз, может, и кого-нибудь другого раздражит.
А сейчас ему будет интересненькое, мандаринка.

Но пришлось ему насторожиться…
Раскрыв ладонь хрупкую свою, поднесла к паучку ее,
А тот помедлив, перебрался на нее и так зловеще двигался,
Парнишка чуть не описался, благо нечему выливаться было,
Кроме сдавленного писка мысли – нет в мире справедливости.
Приблизила ручонку и паучка на ней, едва вместившегося,
Накрывшего и ладонь, и кусочек мандаринки,
Сверкали два кинжала острых из мохнатой тушки.

- Мандаринки любишь, значит?
  Отведай-ка, поглядим как любишь.

Прошло какое-то время, прежде чем мысли появились.
Смотря на дверь, всплыло откуда-то знакомое словцо - чемодан.
Точно, он ведь собирался…

Не позволив ему домыслить, рукой свободной провела
По шее и затылку, лихо играясь своими коготками,
Словно что-то вязкое, липкое втирала, растягивала.
Ощутил, даже увидел узоры паутины склизкой парнишка,
Самое время орать, но паучок уже сбежал с ее руки,
Выстукивая лапками по груди, моргнуть не успел,
А он выплясывал на плече уже, к локтю надвигался.
Хотелось рукой дернуть, после орать - и дернул.
И орал от боли руку сковавшей, - пронзили два кинжала,
Казалось, до костей,  сжав все мышцы, только бы вдохнуть.
А у рыжей ушей не видно было за лыбой длинной.
И так медленно вытаскивал свои кинжалы паучок,
Что парнишка от боли шею втягивал, судорожно
И неосознанно подбородок поднимая,
Пока не закрыл глаза свои.

Открыл на выдохе в месте неизвестном.
Неоднократно оно явится ему в листовках памяти,
Фантазией ли, сном бредовым, но без присмотра не оставит.
Где никаких мыслей нет совсем, и не было, лишь возможность
Видеть, как обычно, и ощущать с трепетом блаженным,
Как стелется ветер и песок по склонам невысоким,
И утомляет невыносимый жар земли, не обжигая.
Где каждая песчинка до горизонта и дальше – твоя и только.
Ветер, норовящий оставить без опоры, унести  – лишь твой.
Уверенность во абсолюте, - на всех континентах был,
Везде норку рыл,
               в сети ловил,
                ядом своим всех удавил.
Прошелся, ног не считая, потоки воздуха  с теплом
За километры ощущая, игры их, завихренья ожидая.
Чья-то тень грозная в плаще возвышалась над песками,
Лишила покоя небывалого, покоем еще большим.
Узнал призрак свой из прошлого и к нему побрел,
Обретя мысли вновь…


Глаза открыл, вечность променял
На все тот же балкон,
И все ту же рыжую
С непомерной силой.

Паучка неподвижного придавил к груди, обнял,
Ухватил мандаринку с руки бесстыжей, витамины проглотил.
И, со щекоткой по всему телу, утонул в покое новом,
Под строгим, но воодушевленным взором женщины,
В одежде оттенков… все разрешающих.
С закрытыми глазами ощутил, как слизала рыжая
Капельки крови на плече его.

…

Игралась с парнишкой, доставая мандаринки из корзинки,
То львом самодовольным нападет, то приласкает барсом.
То помутнение нашлет бездонной тьмой и мраком,
То истеричное веселье доведет до болевых фонтанов.
 И хоть молись - не исчезнет, не уйдет.
Порою, сама смело забывалась, разжав челюсть до предела,
И почти прижав затылок свой к шейным позвонкам,
Сотрясала атмосферу, аж скулила вся лесная живность.
Так неистово кружилась с любимым образом мальчишки,
Что он буквально ощущал свой длинный хвост в полете,
Ряд зубов опасных и зла неконтролируемую ярость.

- Ну что, любимый крокодильчик, огрубела ль кожа в синяках?

- Еще пара зубов появится и конец тебе бесстыжая.

- Возможно, но я усохну до того…
  И проведу остаток дней в своем безвременье,
  Растратив все цвета и угля жар в зрачках.

- Уже пора тебе насторожиться, любуясь отблеском в моих.

Еще одно событие вплелось  в одну ткань с другими,
Одним из тех слоев, что предопределил многое.
Летая у балкона ненавистного, испускала ароматы дивные,
И не скрывала настроения игривого, как нарочно, очевидного.
Доставая мандаринку аппетитную, томилась в своих мыслях.

- Раз уж ловко проникаешься...
  Что бы ты  хотел усвоить?

- Грацию.

- Если б  только знала, что пожелаешь в подарок скорпиона.
  Поэт бесстрашный, он тебя насквозь проткнет и разорвет
  Клешнями тельце, а если не сумеет, то откусит от него кусок.
  Если и это не сумеет, откусит кусок поменьше.
  Это не игрушка для забав, а ядовитая реальность.

- Дерзай.

Достаточно было узреть скорпиона надвигающегося,
Что б утонуть в панике, но сдержался и диалог тот легок был.
               
- Какая красивая татушка, от копчика и до затылка.

- Да, так саму себя нарисовала, в желании размножиться до тысяч.
   В подвижных позах с грацией, как уничтожила врагов своих.
...


Долго сидела на перилах рыжая, размышляя о своем.
Вдруг, спокойно, рукою пред собою провела,
И узрел парнишка нечто с невероятной красотою,
К солнцу улетающее,.. и желание возникло
Улететь туда же в неведомую даль.
И улетели его чувства, тело бросив,
Но мысль успела посетить - не такое уж оно и
                ...необьятное.

Промелькнула эта мысль и в новую пучину кинуло.
По нраву была ему эта игра, вгляделся смело,
А там сюжет все с ним же, со стороны, издалека:
Предстоит однажды  путь очередной,
Чемоданчик захватив, утомление, усталость.
И оказаться в соседней той стране, могущество ее приняв.
Взбирался он к стене великой, минуя всех людей.
Но пристала откровенно женщина в годах,
Статуэтки двух детей веселых предлагала.
А парень, подобрав в словарике слова,
Повторял и повторял - нечем расплатиться.
Ее то не смутило, вручила статуэтки
И ушла...
Недоумение скрывая, взобрался на верх самый,
Непостижимой казалась та стена.
А усталость тяготила, восторга не приняв.
Прошелся, до белого коня дойдя.
Внушал его размер неподдельную ту силу.
Расплатился, аппарат отдал,- память зафиксировать,
Пока чемоданчик на краю томился.
Мгновенье волшебства и, казалось бы,
Покорена стена.
Но конь внезапно "оживился" и на дыбы встал.
Всех кто рядом был он распугал.
Вновь чувства улетели в неведомую даль,
А конь, путы сорвав, устремился стену покорять.
Покажется парнишке - взлетел все-таки гигант.
И так он рассудил, глядя на коня:

  «Лабиринт не есть я
                - меня там нет.
    Тогда огонь не опалит
    И без надобности нить.
    Никто не повелит, кружась, вертеться
    Меж однотипных стен, но только бы…
    Огонь почувствовать в глазах своих.
    У лабиринта ли спросить
    Как и где?
    То не поведают те нити длинные,
    Следы из прошлого, искатели былые,
    Что можно уяснить только в себе –
    Где есть огонь, там лабиринта нет.
   
   Не каждая стена стоит для постижения,
   Но всякая для сокрушения.
   И навязчиво, и вычурно».


Оказался на балконе ненавистном, родном уже.
Рыжая глядела в глаза парнишки,
А он уверен был, что-то еще знала она.

- Может быть, и ты однажды повстречаешь олицетворение Земли,
  Непостижимую во всей многогранности своей великой.
  Я только фея, советуюсь с нею во всем и, как умею, контролирую
  Все что тут дышит, шевелится, пекусь о среде их обитания.
  Так много дурачков считающих, что ясно все им и понятно,
  Не вскрывая глубин неведомых у океана,
  В жерле вулкана не проплыв, заведомо считая,
  Важна только их жизнь и никакая иная, как те, возможно,
  Что выползают на поверхность дождь прославлять в экстазе.
  Но даже у них есть свой смысл, пусть без понимания.
  Мне каждая тварь люба, что способна бороться до конца.
  А уж двуногим, прямоходящим всегда буду бросать вызов.
  Не умиляться ж постоянно с их попыток и ленью, и хитростью
  Снизойти до одной лишь ветки банановой...
  Тогда настанет день, я вручу тебе свой хлыстик.
  И все владения свои в твое распоряжение.

- Потому горят глаза твои, что знаешь сколь непостижим
   Быть может Человек.


Вечеринка удалась, можно просыпаться.
            ...Часы блаженства - Явь.