Крымская элегия

А здесь жил грустный художник,
он душу искал в пейзаже,
и кисть его оживляла
безжизненные холмы.
Холмы подступали к морю,
смыкались взлохмаченным кругом
над берегом, разоренным
бесчинством бушующих волн.
По склонам, подобно морщинам,
легли каменистые гряды,
и выжженный дерн покрывала
серебряная полынь.
Такою тоскою и скорбью
здесь веяло в час полудня!
И грустный художник видел
тени ушедших племен.
Их души входили в картины,
они оживляли башни
зубцами изрывшие небо,
растущие прямо из скал...
Еще жил грустный писатель.
Он долго смотрел на море
и думал о сказочных странах,
где людям не грустно жить.
Туда улетали птицы,
неся цвет заката на крыльях,
чтоб дать этот алый отблеск
полотнам тугих парусов.
Холмы опускались к морю,
чертя по берегу бухты,
а горы берег скрывали
от злобной власти ветров.
И грустный писатель слышал
веселый портовый гомон,
из шума прибоя рождались
звуки нездешних имен...
А мы по холмам бродили
и слушали крики чаек
и надписи разбирали
на плитах древних могил.
“Откуда на этом свете,
где чайки, холмы и море,
и ветер пропитан полынью,
откуда такая грусть?
народы, пройдя, оставляют
развалины и могилы,
расцвета отзвук в легендах,
потомкам - только закат.
И кладок следы, как шрамы
по желтой глине обрывов,
руины дозорных башен
хранят только гнезда птиц.”
Так думалось, но другое
глаза застилало солью:
нет стен крепостных на свете,
что смогут тебя удержать.
И я уплывала в море,
и в нитку свивался берег,
и волны сливались с холмами,
и небо терялось средь волн.
Сквозь толщу воды смотрела
на бледно-зеленое солнце,
шум моря в спирали ракушки
наверх поднимала со дна.
Потом тебе говорила:
“Когда ты меня покинешь,
найду я высокую башню
у самой кромки скалы,
и брошусь оттуда в море.
Однажды хвостатой русалкой
вернусь я на этот берег,
чтоб слезы лить о тебе.
Мне будет морское царство
наградой за эти слезы.
а люди их сложат в песню
и будут на свадьбах петь.”
А ты, усмехнувшись, ответил:
“Да, башни затем и строят,
чтоб было откуда девицам
бросаться навстречу волнам.
Вот только не видно русалок.
Наверно, морское царство
Своим изумрудным дурманом
все заставляет забыть.”
Холмы надвигались на море,
а море вгрызалось волнами
в разбитый, изрезанный берег,
дробя подножье холмов.
Однажды казалось нам ночью,
что свет загорелся в башне,
но то лишь луна всходила,
светя сквозь стенной пролом.
И звезды смотрелись в море,
и море глотало звезды,
и лунный путь обрывался
за мысом святого Ильи.
И мы говорить не хотели
о том, что в этом столетье
повсюду проложены рельсы
и пущены поезда.
Что век расчертил планету
отрезками расстояний,
связав пространство и время
в тугие узлы цепей.
И мы закованы в цепи,
мы пленники тех пространств.