Ты не Муза, и в любви не поэтесса...

Ты не Муза, и в любви не поэтесса,
можешь только провоцировать дуэли,
и во мне, – похлеще всякого Дантеса, –
постоянно видеть лишь мишени-цели!
Верю, сколь велик соблазн пришить Поэта:
слишком редко, мол, вменяем он бывает.
Ох, от долгой носки броне-, блин, -жилета,
сердце преет и душа запотевает!

Ты всегда была обузой, не обновой!
я ж, позёр, в час обострения фантазий
норовил тебя додумать Гончаровой,
с оговоркой, правда, «типа» или «квази».
Стал привычен монолог мне твой с подушки,
если нёсся я к перу, ища бумажку:
«Слышь, а стресс снимать кто будет? снова Пушкин?!»
Нет, не тянешь на Дункан ты, иль Наташку…

То, что стимул нужен мне для вдохновенья,
и для образов фактурная натура,
не могла постигнуть ты, хотя б на время,
пристрастившись ревновать меня, как дура:
к зарифмованным мной робким адюльтерам,
к ню-сюжетам с окончанием занятным,
к изощрённым формам и, пардон, размерам:
обособленно – с ехидной злобой – к пятым!

Приходил домой без брюк перед рассветом,
упоённый весь насквозь доступной лирой.
На мой возглас: «Я пришёл к тебе с приветом!»,
отвечала – не сонетом, не стихирой!
На моё плевать хотела Откровенье:
дескать, черпал я со дна глубины жизни!
дескать, «чу! заткнись, спугнёшь мне озаренье!»
…Да-с, беспомощен Пиит в родной Отчизне…

Хоть и слыл я на районе знаменитым,
умалялся сей нюанс тобою, стервой:
«Ты когда, наглец, начнёшь гасить кредиты?!
вдруг помрёшь? У нас сейчас – ни Коля Первый!»*
…Я задумаюсь, гася на сердце кипиш.
Пусть не Муза ты, пусть бытом докучаешь,
хрен с ним, Гения во мне в упор не видишь!
Уважаю... Вон, какие факты знаешь!
_________________________________________________________

* Самодержец Николай I оплатил все долги Пушкина,
оставшиеся после его смерти, и содержал за счет казны семью поэта