Тигровый сглаз. Ч. 3 Сорок пингвишек и озверин под

Ироническая фантазия.
Часть.3.
Сорок пингвишек и озверин под крышей. 
      
       Пен Чен Ир приоткрыл желтый глаз, силясь стряхнуть тягучую, ворующую силы дрему. Нужно изловчиться, развернуть тугой полосатый клубок.  Да какой там клубок - целый клубень, так периодически вредничающая «сестрица» Катерина-Котик определяла меховую фигуру, в которую он превращался во сне. Йоги искурят свои циновки – тут же подсуетилась вариация на тему из арсенала деда Валентина. Разворачивайся в марше, кототигр!
       Покачиваясь на высоких «фамильных» лапах, соня попытался сделать «кота спереди». Вытянул лапы вперед, прогнулся затекшей спиной – получилось! А «кот сзади» подкосил – плюхнулся на бок, задышал тяжело и часто.
       «Ось спробував котко купованного гостинчика», - скрипучим старушечьим суржиком прозвучал в кошачьих ушах скорострельный приговор, - «и крантец!» Не иначе, употребленная «кабалейная» печень из глубин естества заговорила, чтобы не так страшно было сживаться с нею дальше. А ничего себе старушка-печенюшка, огневая, с юморком, устоев семейных не порушила – помирать, так с музыкой!
       Превозмогая желание улечься вновь, ведомый больше инстинктом, чем голодом, Пен Чен Ир потащился в Катину комнату, бывшую детскую.
       Комната оказалась пуста. Развороченная кровать поведала – Котик давно покинула норку. А куда забурилась – тоже невелик секрет. Небось, праздничную буженину на кухне в одно рыло трескает да общаковские сливки на кофе изводит! У нормального люда уже воскресный обед приговорен, к семейному чаепитию подбираются, а у нас – аристократы, завтрака клок в файв о`клок!  Нет бы позаботиться об умирающем меньшем братке – накормить, напоить, приласкать!
       Такой ворчалкой бодрил себя понурый путник, пробираясь к «раздаче».  Мало того, что лапы не слушались, так еще и запахи сбивали с толку: облачко маминых духов, свежее, а не времени ее ухода из дома, побраталось с сосисочным духом, будто бы они недавно проползли в обнимку по тому же великому сейчас для кота пути. И был еще какой-то запах, определить который Пен не смог, как старательно ни обнюхивал пол, ни фильтровал подозрительный воздух.
       На повороте в прихожую, между коридором и входом в кухню, он обнаружил – дверь в тамбур приоткрыта, а за ней журчит приглушенный ручеек девичьих голосов.
       Приблизившись, навострив для верности уши, Пен Чен Ир недовольно фыркнул: с Катериной судачила подружка – бессменная кривляка и обзывака его котовеличества Юлька Литвишко.
       Ага, сорок пингвишек в сборе!  Любитель похохмить в очередной раз оценил давний прикол деда Валентина.
       Девчонки дружили сызмальства, что называется – с горшка.  Шустрая, подвижная Катерина, начавшая ходить с десяти месяцев, сразу же взяла опеку над старшей – степенной, медлительной, к году так и не ставшей на ноги Юлей. Помогала возить принцессу на прогулочной коляске, прыжками и беготней побуждала подружку к совместным прогулкам и подвижным играм. 
       А теперь прежний неуклюжий нахохлившийся пингвинчик выдурился в привлекательную девушку – все при ней, правда, ножки немного косолапят до сих пор. Но грива длинных вьющихся темно-русых волос, но небесной голубизны огромные глазищи в обрамлении пушистых черных ресниц способны сразить наповал самого строгого критика. Шила в мешке не утаишь – хороша!
       Вот и его, Тигрулю, подкупала Юлина юная цветущая прелесть. Он готов был забыть  ее грубые подковырки и глуповатые прибаутки: красавица может позволить изредка превращаться в чудовище, а умницей-разумницей ей быть и вовсе не пристало. Пожалуй, в такую стервозину и влюбиться не возбраняется!
       Но, не увы и не ах, кототигр по натуре принадлежал к однолюбам. А значит, главная женщина в его жизни – одна, обожаемая мама Ирина! Свою настоящую кошачью мать однолюб совершенно не помнил.
       Пен Чен Ир помотал крупной головой – эти разглагольствования с самим собой пеленой окутывали деятельный мозг, мешая сосредоточиться на беседе подруг.
       Сейчас он прекрасно слышит Котика, хотя та и старается говорить тихо, но шептать не получается – вся, как на ладони:
- Ничего я пока маме не говорила! Она и так мечется между работой, домом, больницей и дачей. Да и папуля ненаглядный жару поддает, тот еще перчик-чили!
       «Молодец, сестренка», - мысленно похвалил Катерину полосатый лазутчик, - «обошлась без ваших современных небрежных «маманов», «мамсов», «мулей» и прочей подобной подростковой шелухи!» Не то, что некоторые!
       Некоторая тут же съехидничала в ответ, и не шепотом, а в полный пингвинячий голос, топорно копируя ненаглядную маму:
- Котик, Пенчика накормишь (надо отдать должное кривляке -  тут он на первом месте), супчик сварганишь, в магазин сбегаешь, бабушке на даче поможешь, деда в больнице проведаешь… ишь, ишь, ишь!
       И правду говорят, что от любви до ненависти – один шаг. Упомянутый Пенчик сейчас еще больше проникся народной мудростью: раздул усищи и вполголоса заворчал.
       Возмущенная Катя не успела и слова вставить. Литвишко, горячась, продолжала нестись во весь опор:
     - Ты же сама жалуешься – золушка на каникулах! Мамашка все домашние дела на тебя свалила, а саму дома днем с огнем не сыскать!
     - Тише ты, не ори! Соседка вечно подслушивает, а потом матери доносит, - раздраженно осекла распоясавшуюся обличительницу Катерина.
       «Охо-хошеньки, противоречивые наши, именно такую соседку вам и надобно!» - в который раз прокомментировал происходящее совсем оживший на шпионской стезе кот. «Вернулись бы в квартиру да поругались всласть, без постороннего соглядатайства! А свое родное не на сквозняке сидело бы и слух, подорванный «казенной» печенкой, напрягало. Мало того, что припасы слопали, так еще и заговоры плетут, кота на них нет, прояснить некому, приболел, бедолага!»   
       Дверь противно заскрипела. Наверное, Катерина каким-то чудным образом уловила котофейские наущения, будто с воздухом их вдохнув. Но Юля не спешила возвращаться в квартиру, продолжала, правда, гораздо тише:
- Я своей вообще не признаюсь, сама знаешь, какая она – сразу кислород перекроет! Тут же ать, два – в деревню, к бабке, соловьев курских слушать. А там ни одного стоящего парня в радиусе 100 км. Огород, хозяйство, старческий маразм, полное отупение…
- А я попробую, - прервала жаркий монолог подруги Катя, - но не сегодня. Завтра у мамы днюха. Утром приду поздравлять, подарок подарю. Она эту вещь так хотела, давно о ней мечтала! Обниму, поцелую, то да се… А потом попрошу, она размякнет и…
- Размякшей, но не потерявшей крепости родительской дланью отшлепает тебя, авантюристку малолетнюю! – снова вклинился в беседу новоявленный Макаренко, -  И я добавлю, увесистой тигролапой!
       Он тут же вспомнил, что утром мама рассказывала о девчачьем заговоре. Подруги носились с дурацкой затеей около полугода, если не больше. Теперь обеим по шестнадцать, пора-пора делить шкуру готовящегося к росписи медведя!
       Ух, подружки – татушки, я бы вас так нататуировал - места свободного бы не осталось!
       Буквально вдавив Катерину в коридор квартиры, Юля шумно любопытничала, выпытывая:
- А что, что ты подаришь? Что мать так давно хотела?
       «Медом ее не корми, пройдоху вертлявую, дай выпытать – кому, за что и сколько!» - возмущенно мяукнул Пен Чен Ир, опасаясь за целостность хвоста. Сорок пингвишек ввалились в прихожую бурно и непредсказуемо.
     - Не совсем то, что она хотела, - грустно ответила Катя, - денег маловато. Сначала отец обещал докинуть, потом отказал: у самого сейчас нет ни фига. Дедушка с бабушкой и так большую часть дали. Я сама вспомнила детство золотое – слаймы забалабашила и продала. Но все равно только на чокер с аметистовым сердечком хватило.
     - Аметист – вдовий камень, - безапелляционно заявила Юлька, продвигаясь вглубь прихожей к зеркалу, словно ей самой подарили украшение и нужно немедленно оценить, сколько потенциальных кавалеров падут штабелями к ногам красотки. Показав зеркалу язык, суеверная краля продолжила дознание:
     - Сколько ей стукнет, твоей мамуленции?
     - Тридцать восемь, - растерянно протянула Котик, явно опешив от подобной дружеской фамильярности.
       А Пен Чен Ир тем временем едва сдерживался, чтобы не расчихаться во всю ивановскую. Пронырливая Литвишко источала убойную какофонию ароматов: любимые мамины духи смешались с маминым же кремом для рук, лаком для ногтей и еще какой-то, похожей на мужскую, парфюмерией.  Раздражение росло и укреплялось, грозя вырваться наружу в любой момент: пока «сестренка» суетилась с угощением, бесцеремонная подружайка шарила в маминых и не только закромах, примеряя на себя всевозможные косметические припасы. И, как пить дать, девчонки и жрачку в гостиную таскали. В залу, как величаво бы выразилась Иринина свекровь! Отчего же запах сосисок ощущался?!
       «Увидела Париж и у-у-у… бир-р-райся!» - клокотал кот, ретировавшись для верности за обувную тумбочку: и почему это не придумали кошачьи противогазы?! Сегодня такой пришелся бы весьма кстати!
     - Не, ну представь, еще чуток и в бабки пора очередь занимать! А туда же – сердце, тебе не хочется покоя, да аметистовое подавай! – завопила во весь голос злоречивая Юлия.
     - Вообще-то, мама хотела из танзанита… - совершенно упав духом, прошептала Катерина. 
        Пен Чен Ир не понимал причину ее подавленности. Обычно Котик бойкая и дерзкая, палец в рот не клади – оттяпает вместе с рукой. То ли не ожидала от заклятой подруги такого беспардонства, то ли закон гостеприимства возобладал, но ответного хамства не последовало. А может, на нее тоже плохо повлияла мешанина запахов?!   
       Чувствуя попустительство подруги и упиваясь собственной бесшабашностью, Литвишко зашлась в картинном хохоте. Но сразу же завопила благим матом, потрясая в воздухе рукой.
       Послышался громкий шлепок: от ее локтя отделилась первая ступень ракеты под названием «Возмездие».  Это стартовал из-за тумбочки кототигр, покаравший обидчицу, оскорбленный до глубины трепетной души злопыхательством против драгоценной мамочки!
       Он с наслаждением укусил зарвавшуюся хамку пониже локтя. После жесткого приземления, спружинив на высоких лапах, от греха подальше спрятался за ту же спасительную тумбочку. Одна пингвишка во гневе может и сотни стоить, куда там сорока!
       Ощущая парфюмерное послевкусие Юлькиного локтя больше, чем вкус стервозной крови, кот в свою очередь зарычал из убежища: «Татуир-р-ровку она захотела, дубина стоер-р-росовая! Будет тебе, будет такая, что мать р-р-р-родная не признает, на все твое пингвинячье р-р-раздолье! Р-р-разберусь: р-р-располосую и р-р-разукрашу!»
        Он и сам ужасно испугался после содеянного. Но в его собственной крови отчего-то зарождались и множились колючие пузырьки, похожие на те, которые буянят в шампанском. Они требовали отмщения, подталкивали к воинственным действиям, настойчиво будоража звериную хищную сущность. 
       Озверин распоясался, короче! 
       А посреди стремительно разыгрываюшихся страстей застыла, словно загипнотизированная, Катерина: изумленная, молчаливая. 
       - Тю на вас, на всю вашу семейку! – базарной торговкой заверещала Юля, продолжая трясти рукой, точно кот до сих пор висел на ней и кусал. И этот бабский вопль вместе с давешним зубоскальством, казалось, обнажает ее тщательно упрятанные, исконные корешки.
     - И пошли бы вы в задницу, а еще лучше и на …, и в …, - весьма конкретно завершила укушенная посыл в кругосветное эротическое путешествие, оглядывая поверженных словесной шрапнелью противников.   
       Пен Чен Ир, грозно вздыбив шерсть на загривке, раздув полосатый хвост втрое, выскочил из засады, готовый снова наказать обидчицу.  Литвишко пронзительно взвизгнула и ломанулась к выходу, напоследок шандарахнув входной дверью так, что стены задрожали. И понеслась вниз разгневанной фурией, не вызвав лифта.
       Катерина испуганно ойкнула, а потом зашлась неудержимым хохотом, сложившись пополам, хватаясь руками за живот. Так и до истерики рукой подать – озаботился было зачинщик- защитник, несказанно довольный позорным бегством врагини.
      И сразу заметил – соседская дверь приоткрыта. Из нее выглядывает ровно половина вечно подслушивающей соседки Нелли Матвеевны: рука, придерживающая дверь, нога в мохнатом тапке в виде мыши, очкастая полу физия, полная любопытства, увенчанная полу нимбом подозрительно оранжевых волос, навитых на бигуди. 
       Катерина, всхлипнув хохотом напоследок, вежливо поздоровалась с половиной вездесущей тетушки.   «Ты еще книксен ей изобрази!» - проворчал, все еще не остывший от битвы с главной пингвинихой Пен, - «Вот она я, очковая змея, веселенько-апельсиновая и всеми невыносимая!»
       - Катюша, как же так можно, вы же девочки? Откуда эти грязные слова, эти ухватки шпаны из подворотни?! Ирочка будет очень расстроена!
       -  Конечно, будет, ты же настучишь! Если ты ее виртуозно не огорчишь, с чего бы ей вообще огорчаться? – новая порция озверина заставила кота всколыхнуться с новой силой.  Он готов был немедленно разобраться с соседкой, отучив ее разом от застарелого соглядатайства и оголтелого наушничества.
       - И этот кот ваш… он же такой… опасный, чуть что – рычит и зубищи скалит, не кот, а какой-то…
       - Тигр-р-р!
       - А ну-ка, брысь, сатанинское отродье! – соседка выскочила из-за двери целиком, замахиваясь на Тигрулю, готовящемуся к наступательному маневру, зажатой в руке газетой. Тот припал к полу, отвел назад уши, снова встопорщился шерстью и пошел в лапопашную, шипя и рыча:
       - Ноги делай, стар-р-рая дева! 
       Безобразие могло бы закончиться плачевно: и Матвеевна, и Пеныч, ведомый озверином, полумер не признавали и намеривались пойти до конца «добрососедских» отношений. Если бы не Котик, дело точно бы запахло керосином.  Она схватила разъяренного котяру за шкирку (да его с малолетства никто так не хватал!) и буквально зашвырнула в квартиру, c треском захлопнув дверь, но не забыв попрощаться с соседкой.
       Пен Чен Ир проехался на пятой точке в угол прихожей, но и там воинственный пыл не иссяк до конца. Прорычав: «Это твоя первая потер-р-ря, Нелли, гор-р-рько плачет Нелли…», он решил и Котика проучить – ишь, швырять удумала его тигриное тело, как какой-то негодный элемент! Но Катя не дала стратегу возможности воплотить задумку в жизнь, стремительно скрывшись в туалете.
       «Ну вот, сначала ступор сменяется театрализованной веселухой, а потом надвигается расстройство желудка на нервной почве!» - пробубнил ей вслед кот, прикидывая, чего же все-таки больше в действиях «сестрицы» - испугалась за последствия соседкиного демарша и ревет в одиночестве или, противно даже подумать, пошла за веником?
       О противном стоит только припомнить – вот и оно, долго ждать не пришлось: Катерина ворвалась в прихожую с веником наперевес.
       Пен Чен Ира пытались проучить веником всего один раз, в далеком котячестве. Да и то посторонний человек, можно сказать, мать Сороколетова. Он едва водворился в дом, начал привыкать к его обитателям, к их укладу. Строптивая бабуленция, приехав в гости и увидав нового жильца, кинулась поучать невестку: и на кой этот замухрышка нужен, и блохастый же, и тощий – глистов в семью нанесет, а страшнючий какой – меры нет!  Это он-то – крошечный, милейший и добрейший, пушистик-полосатик, маменькин сыночек-клубочек, быстро привыкший к ее нежной заботе и терпеливому вниманию?! Чудо-котик – глисто-блохастое страшилище?!
       Полный презрением, раздираемый желанием отомстить, Пенчик тихонько и прицельно нагадил свекровке в туфлю. И сразу же сдал себя с потрохами, принявшись привычно зарывать коварный подарочек. Свекровь схватилась за веник, мама за свекровь, прибежавшая на крики Котик не успела доиграть сказку о новоявленной репке – удивительно поворотливая для своего возраста гостья успела попотчевать сраля (ее гадский перл!) веником.
       Вот и внученька – яблочко от яблоньки, с той же червоточиной, с ведьмовским замахом! Надвигается на квелого бедолагу, напичканного из пакетика черти чем черт знает когда! Укусить и ее, что ли, за компанию? Видать, позабыла, что котов не наказывают вообще, бесполезное и глупое занятие. А ежели приспичило – надо сразу же, не отходя от кассы, то бишь – от места преступления. Иначе кот не поймет, потом обидчика найдет и доймет!
       Катерина не собиралась обращать внимание на тонкости кошачьей психологии. Но едва веник коснулся спины кусачего психолога, тот совершил поистине футбольный подкат, обвился вокруг тонкой девичьей щиколотки и слегка прикусил (так, во всяком случае, казалось ему). Котик ойкнула, выронила веник, присела. Пен Чен Ир издал боевой клич, встал на задние лапы, передними примиряюще (как опять ему казалось) попытался погладить «сестренку» по щекам. Она же, не оценив предложенной «трубки мира», оттолкнула кота и сбежала с поля боя, как недавно ее подружка. Дверь бывшей детской красноречиво захлопнулась перед носом жаждущего понимания забияки.
      «Уважающий себя кототигр не потерпит закрытых дверей! Откроет, откро…, кро…, кро…», - куражился миротворец, нарезая под дверью победоносные круги, стараясь громко стучать когтями о пол. Притомившись от настойчивой демонстрации силы и мощи, затянул залихватскую песнь:
       По дому гуляет, по дому гуляет, по дому гуляет коток удалой,
       А дева там плачет, а дева там плачет, а дева там плачет за дверью глухой!
      - Сам ты глухой, раз вопишь во всю свою кусачую глотку, – отозвалась из укрытия Котик, - и дева не плачет, а ухохатывается над твоим дурацким пением!  По дому гуляет кошак удалой, слегка недобитый поганой метлой! Что, съел, сочинитель зубастый?!
      - Ой, ой, ой, кто же так дразнится, ни грамма не проняло! Наша Юляшка-матерщинница завернула бы поядренее: по дому гуляет кастрат пожилой, по ее меркам и мне пора в деды записываться!
       - Самокритичный ты, однако! – поступил ответ из импровизированного бункера.
       В другой раз Пен Чен Ир дубасил бы в дверь до потери пульса всем своим увесистым кототелом, пока дурында о пощаде бы не взмолилась. Но сейчас силы постепенно покидали его: озвериновые пузырьки, щекотавшие кровь, больше не вспучивались, наваливалось безразличие. Он ударил в дверь хвостом – больше для острастки, а не для устрашения, чтобы последнее слово оставалось за ним. И без шума и пыли, как хорошо умел, перетек на кухню. Там, встав на задние лапы, засунул уже остывшую от сражений голову в пакет с кормежкой, висящей на дверной ручке. Зубами вытащил расписной мешочек, прогрыз, высосал содержимое и расслабленной походкой удалился в мамину спальню.
       Красного платка на полу под любимой фотографией почему-то не нашлось. С опаской взглянул на диван: Сороколетов в дурном расположении духа, застав его свернувшимся на супружеском ложе, бывало, сбрасывал на пол или прикрикивал – давай, до свидания! И хотя уже больше месяца отец семейства жил отдельно, в недостроенном загородном доме, кто ж знает, как карта ляжет! Ключи-то никто у него отбирать не собирался.  Прискачет на поломанной ноге да в подпитии, дурное-то дело нехитрое, и…
       Снова заходив кругами, стараясь не шуметь, не привлекать задверного внимания, Пен старательно намурлыкивал в усы придуманную вместе с мамой все в том же благословенном котячестве колыбельную котика-альтруиста, которая здорово успокаивала, настраивая на добрый лад:
       Котя пришел спать, но мышки влезли в кровать,
       И он решил погулять, ведь им пора отдыхать…
       Повторив песенку семь раз, почувствовал – напряжение ушло без следа, голова очистилась от воинственных мыслей, тело готово расслабиться и вытянуться на диване без страха и упрека… Прыгнув на диван, Пен Чен Ир тотчас же провалился в глубокий живительный сон.