Осьмая Пятница

В понедельник храм пахнул привялой травой,
и мерцали березки, как чайная взвесь,
настоявшись на желтой слезе восковой.
И стихер самогласных «Преславная днесь»

полной мрежей по волнам качалась строка, –
будто Космоса-рыбу влекли за челном
мужики галилейские. А с потолка,
из клубов белодымных яснея челом,

двоеперстием рук осенял Саваоф
свое ветхое малое стадо. Но ты
чуял в запахе, слышал сквозь шелест листов
эти вечные женственные черты...

И стояла от Духова дня до пяткА
вся моленная словно духмяный покос,
словно с толком намётанные стога,
словно небо в просветах берёзовых кос.

Утром пятницы свет занимался в лугах,
и цвели из тумана над темной волной
лик, и дуги бровей, словно чаячий взмах,
и оливы очей, белый плат головной.

И, как мир, отражались в алмазной росе,
в каждой капле слепящие жарким огнем:
Богородица – Троица – Пятница – всей
медной, бисерной цвелью иконных имен.

Девой-бабою-мученицей в лугах,
в глинных глубях прохладных, во мхах родников,
отверзались мне входы туда, где – не страх,
но одно лишь доверье, и слышался зов –

лишь: «сынок!» из утробы неслось мировой,
в сердце с силой плыл волнами теплыми Дух...

Было тихо в моленной. И пахло сухою травой.
И березка, привязанная к косяку бечевой,
листья в трубочку свив, вся была точно слух.