Летние каникулы

Вот они, долгожданные летние каникулы, бабушка Зоя приехала в отпуск из Италии, привезла с собой целый чемодан всевозможных подарков, одежды и вкусных итальянских продуктов. Как же пахли её чемоданы, чем-то таким «заграничным», манящим и сладким. Аэропортами, вокзалами, другими странами, другим солнцем, другим морем, но в то же время и чем-то родным,– моей бабушкой.

Июньские выходные. Бабушка покупает на рынке целую торбу всевозможных продуктов: тут и молоко, и творог, и сливочное масло, и вареная колбаса, и зефир на развес, в котором большая часть белого и только изредка попадается розовый клубничный (мой любимый). Все эти продукты она приносит домой и перекладывает в большие тряпичные сумки (сейчас это модно называют эко-шопперами). Я, завидев издали в целлофановом пакете розовую зефиринку, выпрашиваю её у бабушки. И конечно же, получаю. Сладкая, клубничная, из пакета, который предназначен не мне. Ммм, никогда больше зефир не был таковым на вкус.
Сумки с продуктами собраны, бабушка уже почти на пороге, папа завёл машину, чтобы её отвезти. А я так не хочу с ней расставаться даже на сутки, потому прошусь поехать с ней.
И вот, мы в машине втроём: папа – за рулём, бабушка – на переднем пассажирском и я маячу сзади туда-сюда, с воодушевлением вглядываясь в пейзажи за стеклом нашего авто. Мама с маленьким братом остаётся дома ждать нашего возвращения. До Воскресенска – 14 км, ехать всего ничего, так кажется мне сейчас. А тогда, в детстве, это было целое путешествие. Я любовалась городом, людьми и машинами, потом железнодорожным мостом, перевалившимся прямо через дорогу, потом степями и голубым небом. Мне все это было красиво, все это вызывало в моей душе восхищение. Мир был таким большим и таким светлым. В машине играла музыка, и я, пристав носом к окну, фантазировала обо всем на свете.

Мы проезжаем кольцевую развязку. Второй съезд, прямо – я точно знаю наш маршрут. Потом поворот налево мимо кладбища. Кладбищ я всегда боялась, мне не нравился ни вид, ни запах, запах страха и смерти. А это кладбище было поистине деревенским, местная детвора бегала собирала конфеты на могилках, старые памятники поросли травой. Здесь часто светило солнце или мне так казалось. Этого кладбища я не боялась так, как остальных.
Мы едем между простых деревенских одноэтажных домов по дороге, которая, к слову, здесь весьма приличная и даже асфальтированная. Это, в конце концов, посёлок городского типа.

Спускаемся вниз и вниз по дороге, а на  втором перекрёстке поворачиваем налево. Мы приехали. Справа стоит небольшая деревенская церквушка, слева – калитка, тропинка к которой вся усыпана темными ягодами, упавшими со старой шелковицы. Бабушка просит меня переступать их, потому что, если наступлю, то мои новые босоножки могут не отмыться от сока этих ягод. И я бегу к калитке «на цыпочках», перескакивая шелковицу, как по минному полю. Добравшись до калитки, замираю, по ту сторону уже во всю лают собаки. Тогда их вроде было две. Жду бабушку и папу, который выгружает сумки из багажника. Захожу во двор, прячась за них и ёжась от громкого лая. Уже через время, когда собаки успокаиваются, я пытаюсь наладить с ними контакт, поговорить и даже погладить. Напротив собачьих будок – вход в маленькую кухоньку, где нас встречает у плиты моя прабабушка Катя, бабушкина мама. Она прищуривает свои, когда-то молодые и красивые, глаза, чтобы рассмотреть, кто это приехал к ней. От этого прищуривания морщины на её добром и светлом лице начинают двигаться. Она узнаёт нас и её лицо снова расслабляется, она слегка улыбается и начинает называть нас по именам: «Зоечка, Кирочка, Виталичек». Ей приходится задирать голову к нам, потому что уставшая от нелегкой судьбы и жизни спина больше не хочет разгибаться. Я наклоняюсь к ней и подставляю лоб, она всегда целовала меня в лобик при встрече и на прощание. Бабушка же в это время крайне серьёзна, обращаясь к ней: «Мама, ну зачем ты это делаешь сама? Ты же знаешь, что я приеду помогу, оставь это всё». Она заходит на кухню и начинает разбирать продукты, которые мы привезли. Я помогаю отнести что-то из привезённого нами  на веранду. Вход в кухоньку отдельный, а вход в дом через веранду – дальше в глубине двора. На окнах веранды всегда висели какие-то кружевные занавеси, которые кто-то мог бы счесть за полную безвкусицу. Но, признаться честно, они мне всегда нравились и казались очень уютными, что ли. В доме прохладно, туда было так приятно заходить в жару. В небольшом коридоре между тремя жилыми комнатами стоит старый проигрыватель, а в дальней комнате, гостиной,– пианино. Не помню точно кто, бабушка или папа, научили меня играть «собачий вальс». Это была единственная мелодия, которую я могла хоть немного сыграть. Остальная  моя игра была лишь хаотичным попаданием пальцев по клавишам. Но я всегда представляла, что умею играть невероятно красивые мелодии по нотным тетрадям, которые лежали стопкой сверху. Рядом в чехле стояла гитара бабушкиного брата. К ней я тоже иногда очень аккуратно прикасалась, чтобы не порвать струны и ничему не навредить. Я слегка заставляла их дребезжать, издавая звуки, едва напоминавшие музыку. Но мне казалось, что на гитаре я играю значительно лучше, чем на пианино.

В доме столько всего интересного, старинного, незнакомого мне. Я с радостью разглядываю каждый экспонат, словно в музее. А вот в серванте стоит советский фарфоровый сервиз «рыбки», состоящий из большого графина в виде рыбы с открытым ртом и таких же рыбок-рюмок. Нет, мне он не нравился, хотя идея казалось мне забавной. Ну кто придумал сделать посуду в форме рыб. Забавно, очень забавно. В комнате прабабушки стоит стол, на нем всегда творился какой-то хаос, но такой увлекательный для меня. Лампа, несколько газет, иголки, нитки и хлопчатобумажные салфетки, на которых прабабушка вышивала всевозможные узоры то крестиком, то гладью. А ещё иногда она вышивала салфетки с нашими именами в подарок на праздники.

Завидев салфетку с вышитой надписью «Кирочке», я поспешно выбегаю из комнаты, как виновник ужасного преступления. Я не признаюсь, что видела салфетку, а когда прабабушка вручит мне её, выдам на лице искреннее удивление такому сюрпризу. Я сделаю это от всего своего маленького сердца.

Выбежав из дому, я не могу не заглянуть в колодец, которым давно никто не пользуется. Но вода там по прежнему есть, где-то глубоко.
Я заглядываю туда с интересом и с опаской, боясь упасть. Долго не задерживаюсь. Ведь дальше самое интересное место – огород. Я бегу туда, замедляясь лишь для того, чтобы пройти мимо тех самых собак. Прохожу мимо них спокойно, неторопливо, называя всеми ласковыми словами, которыми вообще можно обратиться к собаке. Я тут – на огороде. Здесь можно думать о чем угодно, играть в любые игры. Здесь моя фантазия безгранична, как и в машине, когда я смотрю в окно под играющую музыку.

Бабушка заглядывает ко мне на огород между домашними делами, просит быть аккуратнее и не топтать грядки. Я послушно киваю головой и обещаю, что буду очень осторожной. Наворачиваю круги и квадраты, стараясь не раздавить теми самыми новыми босоножками ни один пучок петрушки или укропа. К слову, хоть босоножки и выжили в бою с шелковицей, но после прогулок меж грядками, им все равно пришлось несладко. Но мне не жалко босоножки в этот момент, в этот момент я свободна, я фантазирую, я танцую, я напеваю свои песенки и сочиняю четверостишия о тех лающих собаках и об укропе на грядках. А потом нахожу банку с колорадскими жуками. К насекомым я испытываю ужасное отвращение. Какие же они жуткие. Я убегаю с огорода к бабушке на кухоньку. Она приготовила обед и предлагает мне покушать. Кушаю котлеты с горбушкой круглого хлеба и спелыми помидорами. Запиваю вишневым компотом. Вкусно.

Этим летом мне, вот уже который год подряд, больше не с кем и не к кому ехать в деревню. Нет прабабушки, нет бабушки, нет дома, нет лающих собак, шелковицы и колорадских жуков, и самого вкусного в мире вишневого компота. Я больше не играю на пианино и гитаре свои несуществующие мелодии, не заглядываю в колодец и не играю на огороде. Но я все еще фантазирую и сочиняю, как и тогда, шагая вокруг грядок укропа. Я сочиняю истории, я чувствую жизнь через эти картинки и слова в своём сознании. И я бережно храню эту память, в которой всё ещё прошу у бабушки розовую клубничную зефиринку и еду с ней в деревню.