Белые снегири - 41 - 1 -

БЕЛЫЕ СНЕГИРИ" ИЩУТ МЕЦЕНАТА
ПОМОГИТЕ «БЕЛЫМ СНЕГИРЯМ»



Журнал «Белые снегири» – издание благотворительное
и безгонорарное, распространяется среди участников
литературной студии, членов-гарантов литстудии и
благотворительных фондов при оплате ими почтовых расходов.


За достоверность фактов, точность фамилий, географических названий
и других данных несут ответственность авторы публикаций.
Их мнения могут не совпадать с точкой зрения редактора.

Адрес редакции: 356885, Ставропольский край,
г. Нефтекумск, ул. Волкова, д. 27
Контакты:
e-mail: vlados171@mail.ru
Тел: 8 906 478 99 78

литературно-
художественный
и публицистический
журнал
инвалидов


41 2021


издание благотворительное
безгонорарное

Нефтекумск – Вербилки
2021 г.

Редактор-составитель: Остриков Владимир Викторович
Компьютерная вёрстка: Калаленский Сергей Иванович
Организационные вопросы: Иванов Валерий Петрович
__________________________________

1. НАША ПРОЗА

Зоя Карловна КРИМИНСКАЯ
(г. Долгопрудный, Московская область)

ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ

ЛЮБИТЕЛИ ЖИВОПИСИ.

Я установила этюдник возле живописного прудика, огляделась, порадовалась тишине и безмолвию. Был пасмурный день конца августа,  никто не купался, не скатывался с металлической горки в воду, не оглашал воздух радостными криками, не собирался мне мешать.
Выдавив краски на палитру, я взяла кисть и провела по картону первую линию.
Появились двое. Мальчик и девочка. Встали за моей спиной и задышали, задышали.
Когда они подошли так близко, что невозможно стало отвести руку с кистью, я обернулась и прямо посмотрела на них. Лет семи – восьми, не больше. Мальчишка весь в вихрах, девочка стриженная.
– Мешаете – строго сказала я. – Держитесь подальше.
Дети сделали вид, что им неинтересно, скорчили равнодушные мордочки, и стали кидать камни в воду прямо передо мной. Я терпела, хотя круги на воде мне мешали. Пошептавшись, дети исчезли, но не надолго. Через пятнадцать минут  вернулись, залезли на детскую вышку рядом со мной, стали грызть принесенные семечки, плеваться шелухой и обсыпать ею меня и  мое творение.
– Не плюйтесь.
Я скинула шелуху с волос, недовольно посмотрела на них.
Они слезли и удалились, как оказалось, за подкреплением. Вернулись вчетвером.
К этому времени измазанная мною картонка стала напоминать пейзаж. Приведенные товарищи, два мальчика, громко одобрили его, и теперь четверо стояли за моей спиной и наблюдали, как я вожу кистью. Дышали доброжелательно, подбадривающе дышали.
Так прошло полчаса.
Кого-то из них позвали обедать, но мальчик решительно отказался от еды, дышать за моей спиной было важнее. Через час я, утомленная своей неожиданной популярностью, решила сворачивать деятельность.
Стали собирать кисточки, укладывать их. Но этюдник закрыть мне не удалось.
Только я взяла в руки картон с пейзажем, как услышала за спиной горестный вопль:
– Ой подождите! Не убирайте, всего минуточку, а то мой брат не увидит вашу картину.
Я вздохнула, поставила картину на этюдник.
Подождали брата.
Подошла женщина с младенцем на руках.
– Вот он мой брат! – закричал вихрастый поклонник живописи мне и обернулся к брату:
– Смотри, какая красивая картина.
Младенец пускал пузыри и таращил глазенки. Видимо, одобрял.


МАЛЬЧИШКИ


– Зачем он это сделал?
Время шло к половине второго ночи.
 Я находилась в мужском туалете травматического отделения Долгопрудненской больницы, (женский был неизвестно где), а она на костылях тяжело стояла напротив,  выцветшими старческими глазами всматривалась в меня  и спросила так, как будто если я не отвечу, она всю ночь спать не будет, думать будет, гадать, зачем.
Я ошеломленно молчала.
 За 12 часов, прошедших с того момента, как моего внука цапнул за палец пойманный им крот, я ни разу не спросила ни себя, ни его, зачем он это сделал, схватил маленькое животное, совсем даже ни такое безобидное, как казалось.
Несколько секунд я пыталась найти вразумительный ответ, объяснить логику действий шестилетнего мальчика, но, отчаявшись, развела руками:
– Мальчишка…
Теперь молчала она, сначала недоуменно, потом лицо ее прояснилось, наполнилось пониманием и удовлетворением.
– Мальчишка,– повторила она и покачала головой в знак согласия и даже некой солидарности.
 И ясно стало и мне и ей, что пытаться понять причину действий этих странных подвижных и непонятных существ, носящих имя «мальчишка» совершенно бесполезно, если не опасно для уставших мозгов немолодых женщин.
Мы расстались, я побрела вдоль коридора в палату, где спал мой исколотый шестью уколами внук, и еще двое мальчиков с переломами рук, и взрослый парень с переломом ноги.
Я шла и думала, что наше здесь со Степой пребывание замечено больными, вот и женщина без всяких вводных слов спросила меня о внуке, знала, с чем мы сюда пожаловали: с крохотным, как укол булавки, укусом крота на пальце,  но оказалось и это опасно, если крот вдруг окажется больным.
 Напротив палаты был медицинский пост, медсестра сидела возле включенной лампы.
 И только я подумала, что сейчас, избавившись от необходимости делать нам уколы каждые полчаса, она ляжет поспать, как она подняла голову, и сказала:
– Кротолова отколола, крысолова привезли. Поспать в это дежурство мне не придется.
– Большой крысолов? – спросила я.
– Да нет, годочка на два  постарше вашего.
 И воскликнула:
–  Ну и что им неймется? Что они хватают руками все подряд, что движется?
– Мальчишки…– сказала я.


ЛИТЕРАТУРНЫЕ НОВОСТРОЙКИ

Мария УСАНОВА
(г. Видное, Московская область)
16 лет


ЧЕТЫРЕ ВСТРЕЧИ

В первый раз мы встречаемся с ним на балконе его же квартиры. Ему лет шесть, а может даже меньше; кареглазый кудрявый мальчишка сосредоточенно хмурится, нетвёрдо стоя на старой трёхногой табуретке. Хрупкое тело дрожит от напряжения и холода. Он тянется вверх, пытаясь достать что-то с железной полки, покрытой цветастой клеёнкой, а в распахнутое окно залетает ветер, и несчастная табуретка ходит ходуном под его стопами. Ещё немного.
Раздаётся чей-то истерический вскрик: «Саша! Слезь оттуда! Немедленно!». Он пугается. Он теряет равновесие и неуклюже заваливается в сторону окна. Я едва успеваю коснуться его ладони – она маленькая и тёплая – как рядом возникает мужчина и хватает мальчика за локоть, дёргая на себя. Видимо, не сегодня.
Вторая наша встреча происходит спустя почти десять лет поздним вечером в узком переулке. Клоки кудрявых волос выдраны с корнем, под глазами, на скулах, на подбородке и лбу – яркие кровоподтёки. Кулаки крепко сжаты, хоть это и мало помогает против чужих тяжелых ботинок. Пытается встать. Падает. Но молчит. Только дышит тяжело, хрипло, с отвратительным хлюпаньем, будто внутри него кто-то допивает молочный коктейль через трубочку. Наверное, что-то с лёгкими. Очень близко звучит сирена скорой, в тон ей подвывает полиция. Обидчики мгновенно бросаются врассыпную. Он остаётся лежать на земле – упрямый подросток, смотрит на меня затуманенным взглядом из-под ресниц, но сдаваться пока не спешит, цепляется за что-то. За что? Я снова касаюсь его руки. Она, на удивление, по-прежнему теплая.
Вокруг появляются люди. Их много, они громко кричат и слишком быстро оттесняют его от меня. Раздаются какие-то команды, мальчика поспешно грузят на носилки и относят в машину, чтобы спустя минуту она сорвалась с места. Кто-то из врачей сказал, что шансы есть. Это действительно так. Потому что я не еду с ними.
В третий раз мы встречаемся на семейном застолье. Он выше и шире в плечах, белозубо улыбается всем подряд, обнимает какую-то девушку, шепчет ей что-то на ухо. Она смущенно хихикает и бьет его кулачком по плечу: «Саша! Прекрати!». А он только щурится довольно. Наливает себе шампанское, делает глоток. Замирает. Бокал выпадает из внезапно ослабевших рук и с оглушительным дребезгом разбивается на части. Он медленно оседает на пол. Секунду спустя все гости толпятся вокруг него, кто-то в панике вызывает скорую; девушка сидит на коленях рядом с ним, сжимая его ладонь и умоляя не умирать. Я подхожу с другой стороны. Тоже беру за руку. Тёплая. Он чувствует моё присутствие, и оно ему совсем не нравится – он заходится в захлёбывающемся кашле, заставляет себя дышать, всеми силами отталкивает меня от себя. Ожидаемо. Ты так долго бегаешь, мальчик, ты так упрямо борешься со мной; объясни, жизнь того правда стоит?
Он открывает глаза и шумно втягивает воздух. Видимо, стоит.
В последний раз мы видимся в его машине. Он, слегка подвыпивший, – за рулём, я – рядом с ним, на переднем пассажирском сидении. Мне почти обидно завершать нашу игру так просто, но мой глупый мальчик упорно жмёт на газ. А потом вылетает на встречку.
Напоследок касаюсь его руки. Холодная, Саша. Холодная.


НЕЧТО

Май вламывается в квартиры жителей заМКАДья истошным пением птиц непонятного происхождения и отвратительного воспитания. Потому что приличные птицы в пять утра не орут — это общеизвестный факт.
Янке, к счастью, на неприличных птиц наплевать. В пять утра Янка сидит за письменным дубовым столом. На столе перед Янкой греется ноутбук и остывает кофе. Экран с открытым вордовским документом, где напечатано только «Название» (в скобочках «придумать позже»), меланхолично гаснет второй раз за семь минут. Янка автоматически дёргает мышку и, подтянув к груди ноги в дырявых шортах, кладёт подбородок на выпирающие коленки.
— Ты похожа на некрасивого эмбриона. — выдаёт силуэтное Нечто за её спиной.
Янка тяжело вздыхает.
— Эмбрионы в принципе некрасивые.
С полки согласно падает сборник сочинений Булгакова. Нечто куда-то перемещается — Янка лопатками чувствует движение воздуха и недовольно кривит губы. Как будто в ответ на её раздражение Нечто замирает; возможно, срабатывает привычка. Янка всегда злая, если не выспится или ничего не напишет, а сегодня просто очень неудачно сошлись звезды.
— Чем шляться туда-сюда, помогло бы лучше. Книгу все равно не поднимешь.
— Хамить было не обязательно.
— Ронять её — тоже.
Если бы у Нечто было физическое тело, оно обязательно бы поджало губы, но тела у Нечто нет — и Янку это забавляет. Её Нечто неуязвимо и беспомощно одновременно; они обсуждали это однажды, пока она заваривала себе зелёный чай в керамической кружке с отколотой ручкой. «Ты не можешь ранить воздух, а воздух не может ранить тебя — вынужденный нейтралитет», – грустно хмыкнуло тогда Нечто. Янку подмывало возразить, что воздух обычно прозрачный и предметы (особенно кружки) падать не заставляет, и вообще, нечего прибедняться. Но ей в тот день ещё предстояло дописывать повесть, которая, по плану, должна была быть дописана три дня назад, а в такие опасные моменты с Нечто лучше не спорить. Мало ли, помогать откажется. Уйдёт куда-нибудь. А ты потом объясняй редакторами, почему пропустила все возможные сроки.
Но сегодня законченного рассказа от нее никто не ждет, а значит ёрничать можно.
— Так ты поможешь, нет?
Кожа покрывается мурашками — Нечто подлетает к её спине вплотную и, кажется, заглядывает в экран ноутбука через плечо. Неодобрительно мигает лампочкой на люстре.
— Совсем ничего без меня не можешь.
Янка зевает, прикрывая рот сжатым кулаком, и зябко дёргает плечами. Кое-что она, конечно, может и в одиночку, но за это «кое-что» редакторы журналов обычно дают куда меньше денег, чем за совместную с Нечто работу. Совсем не удивительно и почти не бьёт по самолюбию.
— Тебе же холодно, да?
— Ага. Потому что ты к спине прилипло.
На самом деле, Янку очень интересовало, каким образом бестелесное Нечто различает тепло и холод, но спрашивать об этом вслух ей всегда казалось невежливым. Оно и так не любило вспоминать об ограниченности своих ощущений.
— Окно закрой, чудо.
А действительно. Янка с кряхтением поднимается со стула, шлёпает босыми ногами по линолеуму до распахнутого настежь окна и с шумом его захлопывает. Орущим птицам такое отношение не нравится — и в комнате становится в два раза тише. Тяжело привалившись поясницей к подоконнику, Янка заводит руки за голову и начинает сосредоточенно разминать затекшую шею. Глаза у неё прикрыты.
— Молодец. А теперь вылей этот кофе.
Не прекращая мини сеанс массажа, лишь выразительно подняв густые рыжеватые брови, Янка кидает на Нечто непонимающий взгляд. Она, при всей своей вредности, уже привыкла безоговорочно выполнять его просьбы, но от возникающих вопросов это его не спасало.
— Ты не любишь кофе, — со вздохом поясняет Нечто так, будто этот факт сразу сделал всё предельно понятным.
— А то я сама не знаю.
— Зачем тогда сварила?
Этот вопрос заставляет Янку наконец замереть. На потемневшую пустоту перед собой она смотрит как на последнего идиота.
— Чтобы не заснуть. Кофе в этом деле, знаешь ли, помогает.
— А зачем не заснуть? — Нечто, видимо, решает поиздеваться.
— Чтобы рассказ написать, не поверишь, — она понижает голос до отметки «ещё чуть-чуть и нужно бежать». — Нам деньги за это платят.
— И как, написала?
– А не видно? — злое фырканье. — Кое-кто просто решило не приходить до последнего, вот я всю ночь и промучилась.
Нечто философски болтается из стороны в сторону в метре от пола. Молчит. Янка с показательно прямой спиной проходит мимо него, нарочно задев плечом: ему от этого никаких неудобств, ей — чувство морального превосходства.
Спустя секунду раздается грохот и эмоциональное «черт тебя!» высоким женским голосом. Сборник сочинений Булгакова, так и не вернувшийся на свою полку, снова оказывается в воздухе и снова падает. Споткнувшаяся о него Янка падает тоже. Там, на полу, и остаётся: баюкает ушибленное колено и шипит то ли от боли, то ли от несправедливости жизни в целом. Нечто зависает у нее над головой.
— А если бы ты приготовила себе тот зелёный чай и пообещала уйти спать не позже часа ночи, я бы пришло.
Его голосом можно петь колыбельные — каждое слово звучит не тихо и не громко, по-матерински вкрадчиво. Янка трёт покрасневшие глаза и откидывается назад, едва не стукнувшись рыжим затылком об стол. Вытягивает длинные ноги так, что они почти достают до противоположной стены, складывает на животе руки и смотрит исподлобья — всем своим видом показывает, что ждет объяснений и совсем-совсем не хочет спать.
Нечто молчит ещё минуты две, как будто подбирая слова.
— Мне просто не нравится, когда тебе плохо, — выдаёт наконец оно. — Ты злишься, язвишь и совсем меня не слушаешь. Чтобы мои советы принесли пользу, ты должна быть в состоянии их понять. Понимаешь?
Янка заторможенно кивает. Сказанные Нечто слова звучат глухо, как будто оно говорит из-под теплого одеяла — Янка скорее чувствует, чем осознает их смысл. Глаза слипаются. Потолок комнаты внезапно отдаляется, все окружающие предметы теряют чёткость — девушка роняет голову на грудь, её дыхание становится мерным и глубоким. «Ну вот, с утра опять спина будет болеть», — недовольно бормочет Нечто.
В квартире становится светлее.

***
Янка просыпается в полдень в полном одиночестве. С стоном поднимается на ноги. Захлопывает ушедший в спящий режим ноутбук, выливает в раковину ледяной кофе, поднимает с пола сборник Булгакова, беспокойно оглядывает мигающую лампочку на люстре — надо менять. Разминает затекшую шею. Заваривает зелёный чай в кружке с отколотой ручкой, попутно набирая номер подруги, с которой давно хотела встретиться. Сегодня Янка не будет работать — сегодня она будет делать себе хорошо.
А там, глядишь, и вдохновение вернётся.