Взгляд на душу. Аристотель 5

     Значит движет живым организмом извечная жажда согласования себя с миром, ибо только при таких позициях я и сам приобретаю некоторое устойчивое существование, иначе - как мне прожить, но поскольку это дело бесконечно сложное - я всегда в борьбе - в борьбе с миром, который может меня уничтожить, и в борьбе с самим собой, как с существом косным и желающим сохранять себя "от мира". Живой организм буквально распят на этом противоречии "гармоничной несогласованности", и всё же пока он живой, он заслуживает названия "преодолённой дисгармонии", потому что она и есть факт его жизни - раз он живёт, то видимо справляется.

     Из этого постоянно текучего становления всякого живого организма, Аристотель подбирает лишь одну подходящую для него тему - тему становления органов чувств, но и её он не рассматривает коренным образом, например, как возникает из "ничего" глаз и доходит до такого совершенства как у человека и некоторых других видов животных. Аристотель лишь подмечает, что все органы в конечном счёте приходят к подобию тому, что они воспринимают. Как скажет гораздо позже Гёте: "глаз рождается на свету и для света" - возьмите человеческий глаз и убедитесь, что он сам весь пронизан светом. Аристотелю больше нравится ухо, где он обнаруживает замкнутое пространство, готовое в любой момент колебаться в такт воспринимаемым волнам.
     Конечно, нужно писать "историю глаза" вообще, чтобы увидеть весь генезис или "историю уха" вообще, и они до сих пор не написаны, в такую историю будут входить даже "глаза" растений, которых у них нет, то есть их светочувствительные элементы, не говоря уже о глазном многообразии всего животного царства. Именно от каждого живого существа будет приходить к нам ответ, что такое глаз вообще. Но и обращение нашего внимания на вот эту черту уподобления, проделанное Аристотелем, это уже много. Смущает лишь то, что заслуга открытия, что "подобное познаётся подобным" принадлежит вовсе не Аристотелю, а и Платону, и Эмпедоклу, и вообще в некотором смысле характерна всей предшествующей философии греков. Так что и здесь Аристотель выдвинут вперёд лишь более детальным "приложением" этой мысли.

    "Самая естественная деятельность живых существ, поскольку они достигли зрелости, не изувечены и не возникают самопроизвольно - производить себе подобное (животное - животного, растение - растение), дабы по возможности быть причастным вечному и божественному" - пишет Аристотель. Таким образом, элементарный жизненный акт воспроизведения или размножения - есть продуцирование копий или подобий. Почему жизнь постоянно копирует саму себя? Потому что она - смертна. Вечной жизни ни к чему заниматься какими-то копиями, ну а та жизнь, которая известна нам только вечно стремится к такому божественному уровню. Все копии и подобии связаны со временем - их длинные последовательные ряды заполняют собой бесконечное тело времени насколько это возможно одним и тем же. Жизнь всегда имеет в виду, что она якобы одна и та же, и якобы поспевает за неумолимым временем. В этом смысле жизнь предстаёт как некоторый такой авантюрный обман нашей игры с вечностью. Ведь для человека такая характерная черта жизни - только горькая насмешка, поскольку для него речь всегда идёт об индивидуальном бессмертии души. Однако не существует такого живого существа, которое состояло бы из деда, сына и внука разом, существует только дед или только внук по отдельности. А как краток век человеческий - об этом даже писать не стоит.

    "Так как живое существо не в состоянии постоянно соучаствовать в вечном и божественном (ибо не может преходящее вечно оставаться тем же и быть постоянно единым по числу), то каждое из них причастно божественному по мере своей возможности: одно - больше, другое - меньше, и продолжает существовать не оно само, а ему подобное, оставаясь подобным не по числу, а по виду" - в этом вопросе Аристотель неумолим, ибо со смертью, как по Аристотелю - душа исчезает, а тело распадается. Понятно, что такая позиция не могла удовлетвориться платоновской с её бессмертием души.

    Итак, жизнь в своей совокупности - маскарад бесконечных подобий.
И лишь несовершенство её внутренних механизмов могло привести её к данному состоянию. Или не так? У Аристотеля ответа нет. Процессы старения клеток - ошибка природы, её самозащита от чего-то неизвестного нам или же неизбежный элемент существования, единственно возможный в этом мире? Также, как и Аристотель мы и по сей день не знаем ответа на эти вопросы. Но не является ли вопрос о смерти коренным вопросом самой жизни? Казалось бы это так просто - остановить запуск механизмов старения клеток и вступить в вечную жизнь (исключая болезни и катастрофы). Но что-то подсказывает нам, что видимая простота проблемы таит в себе зловещие глубины неясных нам смыслов эволюции. Даже если бы нам однажды удалось снять запрет, не получили бы мы назад непредвиденных последствий? Вот почему человек пытается разгадать загадку жизни и смерти, а не эмпирически вторгаться в природные запреты, автоматически считая природу слепой, а себя умным.

    Кажется, что Аристотель совсем не переживает за индивидуальную душу - ну умрёт и умрёт - ни тени сомнения. Перед нами какой-то совершенно иной склад характера нежели древнегреческий - в голом рационализме аристотелевской мысли мы легко узнаём самих себя - прилично циничных, уверенно рациональных, богатых формами существования, но бытийно пустых. Нынешние нувориши, пытаясь сохранить и продлить себе жизнь совершенно материалистически грезят о компьютерах для кодирования мозга и клонах для дублирования тела, никто давно не думает о небесах, это нынче не в моде. Но так ли уж был неправ Платон, когда ставил перед собой этот вопрос - о бессмертии индивидуальной души, в отличие от Аристотеля - уже "знающего ответ"?

    Могу ли я, как философ, сказать следующим образом:
  Всем хороша и прекрасна, и чудесна эта жизнь, но она страдает одним необоримым и чудовищным изъяном - смертью?