7. исчезающий мир современности продолжение

7. ИСЧЕЗАЮЩИЙ МИР СОВРЕМЕННОСТИ (продолжение)

Глава двенадцатая

Мы, в предыдущих главах оставили ребят
перебравшимися в лодке на другой берег реки. Но, если тот берег был весь зеленый, на нем много росло кустарников и больших деревьев, где можно укрыться не только от Солнца, то противоположный — а на нем высадились мальчики был абсолютно голый, глиняно песчанный, с буграми и впадинами, и лишь вдали, метров за пятьсот синела в прозрачном воздухе полоса то ли леса, то ли деревни с садами. Мурадо пришлось брать всю ответственность за дальнейшею одиссею на себя.
Во стрече со взрослыми, их ищущими, получилась нестыковка. Было бы разумно, в примерно указанном месте, затаиться и ждать следующего их приезда, но так-как мальчишки сбежали из плена, то спешили побыстрей покинуть проклятое место. На другом берегу нашли неглубокий провал похожий на давно вырытую, но осыпавшуюся канаву. Пока Солнце было не в зените -- одна стенка канавы создавала тень, в этой тени они и затаились. Нужно было принимать решение. Иванко посоветовал Мурадо оставаться с Янко на месте, чтобы самому пойти на разведку. Он сказал --
-- Если вдали виднеется лес, то это было бы не плохо, мы бы туда перебрались и отдхнули, а вечером, или завтра утром ушли бы дальше от этих мест. Но если это деревня, то сейчас туда идти опасно. Люди бывабт разные, я проведаю. -- И Иванко ушел.
Минут через тридцать, деревенские мальчишки, пришли купаться в реке и увидели Гунари и Янко притаившихся в провале.
-- Нет у них еще и собака, мы их не одолеем.-- сказал кто-то голосом не внушаемым страха.
-- Да что за собака, дохлятина какая-то, и головы не поднимает. --
Но собака на такие обидные слова, с издевательскими нотками, а зовут его Ричард, таки подняла голову, еле сышно прорычала, и зубы оскалила!
Кто-то сказал --
-- Ух, ты! -- и добавил -- пацаны, если вы прячетесь от отцовской трепки, то пройдите вон туда -- и он показал пальцем вдоль реки -- там тоже есть где прятаться, еще лучше чем здесь, и если придет ваш отец, то мы скажем, что вы переплыли на другой берег. А это наше место, мы здесь играем в «кто кого больше испачкает глиной», чтоб потом мыться на речке. Глина хорошо отмывает и закаляет мужицкое тело. --
Гунари возражать не стал. Он знал, что Иванко найдет их. А пока Гунари будет наблюдать и позовет Иванко, когда увидит его. Он взял за руку Янко, мешок с мясом и они перебрались метров за четыреста вдоль реки. На новом месте, куда они пришли, люди видимо копали глину, потому что были подкопы и даже пробитые печурки, чуть смахивающие на скальные пещеры, только с нависшей крышей, густо переплетенной дерном. За счет дерна кровля и держалась. В новом месте еще лучше, потому, что были прокопанные целые лабиринты. -- Печурки, связанные между собой рвами.  И Гунари удивился почему бы тем мальчишкам, а их было человек шесть, не мазаться глиной здесь -- в таком хорошем месте. Здесь глина в некоторых местах была более влажная.
Гунари отрезал кусок Иванкиного мяса, дал Ричарду и Янко, а сам водрузился в удобном наблюдательном пункте. Так, чтобы в углублении, над бровкой были видны только его  глаза. На дне канавы ползали мелкие ящерицы, не возражая новым гостям, а вверху летали разноцветные бабочки, как ни в чем не бывало. Одна бабочка, забавной расцветки, села Гунари на руку. Видимо хотела о чем-то предупредить, но передумала и улетела.
Минут через сорок Гунари увидел появившуюся группу людей из четырех человек, идущих от предполагаемой деревне к реке. Когда они подошли поближе Гунари узнал междку ими Иванко. Он показывал рукой на их прежнюю засаду. Гунари уже хотел окрикнуть, но увидел подозрительного человека размахивающего руками, похожего на одного из пастухов, откуда они сбежали. У Гунари дрогнуло сердце и он тихо продолжал набдюдать.
Прибывшая группа подбежала к прежней канаве, из нее вышли мальчишки, и все хором показали пальцами в сторону реки. Те быстрым шагом почти побежали в указанном направлении. Там сели на знакомую нам лодку и уплыли вместе с Иванко на противоположный берег.
Ребята, что переселили их, побежали к речке, чтоб обмыть глину а один пришел к убежищу Гунари и сказал.
-- Это вас ищут и они очень разгневанные, видно вы своему отцу крепко насолили. Мой тоже чуть что, хватается за ремень и иногда так отлупит меня, что я неделю сесть не могу, так что я вас понимаю. Пока они вас будут искать на другом берегу, я проведу вас в деревню незаметными тропами, я такие знаю, и я спрячу вас в таком месте, где и сам прячусь. Там никто никогда вас не найдет. А через пару дней, когда отец перестанет гневаться появитесь дома. Мамка вас защитит. Моя -- тоже меня защищает.
Местнность до самого селения была порезана с Востока на Запад неровными канавами и неровными гребнями. Казалось Огромный пахарь, с головой до самого неба, овладел Сатаной с  огромной силищей, запряг его в плуг, с черти какой крутизной лемеха, и пропахал всю местность. Но, то ли пахарь, тол ли Сатана ирядно наклюкались ведминного зелья -- поэтому след борозды был кривой как ноги ревматического черта, с залихватскими огрехами.
Не высовываясь за гребни, выбирая самые глубокие борозды, мальчиски вместе с послушным и очень умным Ричардом, добрались до густой сиреневой рощи. Там был чуть заметный след протоптанной тропинки. Обошли десяток огромных раскидистых дубов, спустились в крутой, провал, заросший бурьяном, так что Янко с головой потонул в травяных зарослях. Выбравшись наверх, опять попали в гутые заросли сирени и бузины. Прошли метров пятнадцать и оказались возле стены с деревяной, на вид мощной, дощатой дверью. На двери висел увесистый замок, уже видавший виды. Мальчик, что их привел, а его звали Петрусик, сказал --
-- Не беспокойтесь, я знаю как его открывать. -- Он выудил, из муссора под ногами, какую-то длинную, но скрюченную железку, поколдовал ею возле замка и замок оказался в его руках, вместе со скобой, на которой висел. Петрусик, той же железкой залез в щель между дверью и коробкой двери, она чуть скрипнула и появилась щель побольше. Потом открыть ее уже было -- два раза плюнуть. Зашли в затемненное маленькое помещение. Но прежде Петрусик приладил к двери замок, закрыл дверь  и изнутри  подтянул замочную скобу, чуть повернул ее, и торжественно обьявил --
-- Зту дверь без ключа теперь никто не откроет, а ключа ни у кого нет. --
Зрение привыкло к темноте и стала видна очень крутая деревянная лестница наверх. На верху лестницы оказалась маленькая площадка и еще одна дверь с замком. Петрусик поколдовал и дверь открылась. Он таким же образом закрыл ее изнутри. Ребята увидели обширную комнату с широкой кроватью, со столом, с несколькими стульями и двумя креслами обтянутыми кожей. На покатом потолке приютилось небольшое квадратное оконце и оно позволяло разглядеть разную утварь, постель прикрытую одеялом из овечьей шерсти и другую дребедень, населяющую жилые помещения. Петрусик сказал --
-- Здесь можно жить довольно долго, никто кроме наших поклявшихся хранить тайну ребят не придет. А вот сейчас подойди -- он обратился к Гунари -- и посмотри через глазок. -- Гунари подошел и приложил глаз к круглому отвествию, сантиметра два в диаметре. Внизу он увидел обширную длинную комнату. Посредине стоял такой же длинный стол с лавками по обе стороны стола. На столе стояли в два ряда миски и возле каждой деревяная ложка. На стене, на высоте чуть выше человеческого роста, была прикреплена полка и на ней лежало несколько серых круглых булок хлеба. У Гунари потекли слюнки. --
-- Это трапезная для малоимущих. В этой трапезной три раза в неделю могут покормить всех кто придет и посетит церковь. Здесь есть потайная дверь я пойду и принесу хлеба. Они пропажи даже не заметят. -- сказал Петрусик.
В этом месте нужно отвлечься и рассказать о том месте куда попали наши маленькие герои.
В селеньи жили наверно еще со времен Адама и Евы две богатые семьи. Богатство у них небольшое, но если вокруг бедняки, то на безрыбье и рак — рыба! Они имели внушителный участок земли. Одна часть земли находилась почти на болоте и там могла расти только трава для сена скоту, а другая -- почти такая по размеру, была уже на возвышенности, не вымокала и там владельцы сеяли зерновые. -- Тем и жили. И был у них такой уговор -- ежегодно меняться участками земли, чтобы никому не было обидно. Но все равно год на год не приходится,-- урожаи разные, значит, и возникали трения. -- Трения не большие. -- Пока мирились. Но старый владелец одного участка умер и надел достался его сыну. Здесь и начались ежегодные разногласия о меже. Каждый год ее перемеряли и перекапывали. И как-то в один год, после скандала и драки старый владелец в сердцах засадил проглубже лопату в землю и наткнулся на что-то твердое. Оба заинтересовались. Раскопали и вынули бочонок с кладом. Бочонок небольшой, но клад хороший. Были золотые монеты, отчеканяные в разных странах, в том числе и в Турции. Ожерелья, перстни, браслеты из золота усыпанного камнями. Лежал там же охранный лист -- документ написанный на пергаменте. На нем описывались все драгоценности, их вес, примерная стоимости и место их добычи. Знать это были военные трофеи от удачных набегов. В основном -- открытых набегов на Синоп и тайных нгабегов на магнатов речи посполитов, заливших когда -то под кожу Сагайдачного (Петра Коношевича) горячего сала! Написан документ на латинице и на кириллице, о том, что клад принадлежит Сагайдачному и предназначен для пополнения казны запорожских казаков. А в случае его смерти, то пятьдеся процентов должно принадлежать его жене Анне, но в том случае если она добровольно уйдет от турецкого султана и от сына, вместе с турецким султаном нажитого. Остальные пятьдесят процентов должны принадлежать православной церкви запорожского козачества. Если клад найдут когда уже не будет и жены Анны, или она не согласится с завещанным условием, то десять поцентов клада будет принадлежать тому кто первый его нашел, остальные девяносто прцентов — любой православной церкви. И покарает божий перст того кто найдет и нарушит этот уговор до седьмого колена его рода ... амин.
По всем статьям выходило, что они оба законные владельцы только десятью процентами найденного клада. Здесь бы взять, прикинуть, и разделить пополам свои проценты. Но каждого смущала бумага, где было написано -- первому, кто его нашел.   Значит кому-то одному из них. Но еще более смущала приписка, что нашедший должен отдать девяносто процентов православной церкви. -- С какой стати?! -- И тут же начался спор за первенство. Каждый считал себя первым и нарушать завещение Сагайдачного не собирался, если именно он получит клад. -- Не по джентльменски это -- нарушать завещания.
Молодой владелец земли, а его звали Никонор, спор этот решил быстро, и на его взгляд, -- по справедливому. Он схватил вилы и заколол старика. Тут же его и закопал. Юридический аспект сего кровавого акта решился быстро путем нескольких золотых монет и отсутствия свидетелей. -- Поспорили, подрались, и один по неосторожности слегка превысил меру защиты. -- С кем не бывает?!
Дочь убиенного, теперь уже законная владелица земельного участка, недельку погоревала, перезахоронять не захотела, лишь попросила плотника соорудить и поставить там неболшой крест. Христианкой ведь была она. Дома имела иконы и молилась перед ними часто, прося исполнить ее очередное желание.
По завершению этих, по ее мнению, хозяйственных дел, дней через десять дочь убиеннгого переселилась в кровать к убийце. И ничего -- жизнь продолжалась, даже с каким-то налетом, неизведанных раньше, приятностей. Но через время пришла беда. Молодой обладатель клада начал испытывать угрызения совести, несмотря даже на то, что он не один раз выходил с костинем на перекресток большой дороги и возвращался не в накладе.
Одно угрызение совести -- оно бы и ладно, но вместе с угрызением совести днем, ночью посещали разные кошмары, да так, что он не мог спать! И решил он, как и многие, у кого руки были измазаны кровью, и не отмывались -- построить церковь.
Пригласил из города архитектора, туда-сюда, походили, поискали место и решили, что самым удачным -- будет пригорок, видимый со всех сторон. Там сейчас стоял пень с грубо вырубленной головой -- видимо Перун. Он до сих пор охранял жизнь, справедливость и спокойствие жителей села. Плохо охранял! И понятно, потому, что уже лет сто не водили рядом с ним хороводы, не жертвовали свою девственность тут же молодые девушки. И мужчины рядом с Перуном не выполняли свое Божье предназначение — сеять семья в благодатную почву для прорастания. Поэтому сейчас к пню, был привязан теленок, чтоб ходил вокруг  и щипал траву. Хотя теленок и не принимал участия в обсуждении архитектурных прожектов, но особенно не возражал. Надоело находиться привязанным в одном и том же месте. Никаких разнообразий!
Дело закрутилось! -- Рассмотрели несколько проектов. Выбрали. И пошла стройка. Лепили и обжигали кирпич, гасили известь, пилили бревна на доски и сушили их на солнце, подвозили песок и так далее, и так далее. Руководил стройкой молодой прораб, выпускник губернской семинарии. Видимо там учили не только псалмы петь но и строить те места где они поются. При чем, учили хорошо -- ведь церковь получилась на славу!  Очень обширный притвор. Больша центральная часть. В центральной части по центру четыре массивных колонны и на них держалась вся верхняя надстройка — аспида, барабан, купол. Со всех четырех сторон устроили хоры. Прямо на против входа для басов,  у притвора —  для баритонов, слева — для теноров и справа  для сопрано. Словом — по науке. И все было расписано библейскими композициями, масляными красками и мозаикой но образ Иисуса Христа заказчик пожелал списать с его натуры, лишь добавить красиво уложенную бороду. Что и было сделано. Во время строительства заказчик посещал объект, особенно часто в завершающей стадии. И был очень довольный прорабом, хотя тот любил часто отлучаться. Ходил на речку, видимо чтобы уединиться для общения с Богом и поболтаться ногами в приятнй водичке.
Иногда Никонор приходил со своей греховной женой. Обвенчаться они не могли по выше изложенным обстоятельствам. Жена была красивая, какая-то необыкновенная. А когда смотрела в упор и из подбровей -- вызывала холодную, иногда горячую, но невыносимую, дрожь. Так она однажды посмотрела на молодого прораба-священника. В нем тоже вызвала дрожь, и дрожь эту молодой святоша взял себе на заметку. Когда нибудь откроет в своей памяти записную книжку, тогда и примет решение, что и как.
Церковь уже служила для прихожан около трех лет. На службу приходил и Никонор, ставил пудовые свечи, крестился перед всеми образами, но кошмары -- как приходили, так и продолжали приходить.
Однажды ему приснился сон, что из могилы им убиенного отца жены, в месте где находится крест выползает ослиный хвост, превращается в змею, обволакивае его за плечи, потом обвивает вокруг шеи и душит, пока он вилами ее не отбросит. И так несколько раз. Пришлось утром сон заливать горячительными напитками. Но однажды, когда он начал подносить ко рту очередную рюмку, вдруг остановился и задумался: «А не доченька ли моего убиенного напарника является тем удушающим хвостом, что вылазит из могилы». Так он думал минут десять, держа наполненную рюмку в руке и наконец сказал себе: «Она!» -- Потом залпом выпил содержимое рюмки, как бы ставя последнюю точку в решении праведного вердикта. -- А при логическом завершении своей мысли решил, что нужно избавляться от такой жены! Не просто же так она пришла к нему прямо в постель, а чтобы быть его палачом и терзать невыносимыми муками его жизнь!
Никонор бл человек дела — ничего не откладыввал в долгий ящик. И этим же днем пригласил свою жену вечером покататься на лодке. Подплывем, дескать, к можжевелевой роще и послушаем пение соловья. А чтоб приятней было слушать я положу в котомочку пару бутылок вина и хорошей закуски. Но сказал: «Все это я приготовлю сам, так-как хочу тебе сделать приятный сюрприз»
Сюрприз получился. Когда отплыли от берега и лодка прошла метров десять против течения он бросил весла и сказал: «Слушай сюда -- все равно тебе сегодня умирать, ведьма ты эдакая, змея подколодная! Но если ты будешь вести себя мирно, то умрешь спокойненько, а сли будешь кричать, то я тебя промучаю минут десять и будет очень больно! Вот камень — и он вынул его из котомки — на нем уже была привязана веревочка -- сейчас я привяжу хорошенько его к твоей шее — бультых в ваоду ... и никаких следов!» -- Его угрозу она сначала приняла за шутку, даже рассмеялась. Но, когда он ее придавил ко дну лодки и начал привязывать камень к шее сильно заорала, даже укусила  за руку! -- «У, ведьма!» -- тоже заорал он, приподнял и выбросил за борт. Не разворачивая лодку, повернулся лишь сам, нажал на весла и поплыл по течению в темноту речную, к соловьиной рощи, видимо ...
Мы уже говорили, что священик любил приходить к речке, то ли думать свои мысли о жетие-бытие, то ли о более возвышенной материи. Как раз в это время он был здесь в тени ракит. Его никто не видел, а он видел все. Он пошел по берегу вслед за лодкой. Так, для прочего интересу. И интерес по этому случаю оказался не фатальным! Не раздеваясь, он бесшумно секунд за десять спустился к речке, бесшумно погрузился в воду
и нырнул. В воде был такой же полумрак как и над водой и видно было несчастное тело, болтавшееся ногами вверх. Он быстро подплыл, схватил за камень, хотел поднять его, но камень зацепился за какую-то корягу и не поддавался. Терялись секунды. В кармане его был перочинный нож, но он не рассчитал и стал задыхаться. Вынырнул на верх, набрал воздуха и нырнул обратно. С трудом залез в мокрый карман, вынкул нож, хотел раскрыть его, но выронил. Все, это конец! -- подумал он. Но из последних сил схватил за удержующую камень корягу и дернул ее. Коряга поддалась и начала всплывать. Видимо она тоже за что-то зацепилась. Ему пришлось применить лишь немного сноровки чтобы вся эта конструкция вместе с утопающей всплыла.
Поселил он ее в укромном тайном месте. Заявлять в полицию об инценденте не стали, решили, что это только время терять. Священник сказал, что если б ее вытащили утопленной с камнем на шее, да еще с понятыми, тогда можно было бы разговаривать. А так она живая живехенькая и хорошо выглядит, то ответчик скажет: «Да убежала она к своему любовнику, проклятая баба, верните ее на место для экзекуции, чтобы другим было не повадно! -- и добавил — мы найдем другой способ для его наказания».
Никонор же ничего не ведая, чтобы смыть с темной души второй грех и хоть немного осветлить ее — душу то, тут же пришел в церковь и предложил за свои деньги построить трапезную человек на тридцать, чтобы раз, а может и два раза в неделю кормить голодных и неимущих. Решение было одобрено.
Построили здание, на уютном чердаке, которого сейчас и сидели известные нам мальчики. Все делалось по решению священика. По его чертежам и было устроено такое привлекательное гнездышко с тайными ходами и выходами.
Вообще то священник, а звали его отец Онуфрий, придерживался незыблемого мнения, что человеческое существо мужского пола обязано сеять свое семя на благодатную почву, чтоб появлялась молодая поросль. Благодатную почву он высматривал во время церковной службы. Та молодая, не лишена привлекательности женщина, которая была не в меру набожная, больше всего крестилась и отвешивала самые низкие поклоны и являлась, на его взгляд, благодатной почвой. Он подходил к ней, брал ее руку в свои руки и говорил: «Дитя мое, сам Господь Бог выбрал тебя, для душевного разговора о делах отнюдь не земных. Пойдем с тобой в его, вверенную мне, как его посредника, келью, и там вдалеке от мирских дел будем общаться с Богом и его ангелами, для улучшения рода твоего и его благополучия -- рода этого же».
Автор повествования не верит, что найдется хоть одна, глубоко верующая, неблагодарная душа, которая откажется от общения с Богом, через его земного посредника! Я думаю — нет такой! А оно ведь и общение бывает разное -- главное чтоб давало благородные результаты. -- Результаты были! По поселку уже бегали эти же результаты очень похожие внешностью на отца Онуфрия. Говорили, что Бог награждает самых верующих женщин детьми похожими на его земного наместника. Так что с наследственностью было все в порядке.
Вернемся к Петрусику. Он сейчас принес снизу булку ароматного хлеба и добавив копченого мяса, что было у ребят, аппетитно обедает. Когда он говорил, что отец часто употребляет в общении с ним жесткий ремень, на самом деле был его отчим. Случилось так, что его мать безумно любила своего очень далекого родственника, и даже не по прямой линии, и собиралась за него выйти замуж -- от него же и понесла. Но он исчез навсегда. Не будем сейчас выяснять причину — таких случаев — ой, как много! Бедная девушка месяца три погоревала и вышла замуж за соседа. А он любил ее до безумия и согласился взять беременную, но только чтоб она была с ним. Не очень часто, но,  у него возникали припадки бешенства от сложившейся ситуации, и свое бешенство он умиротворял тем, что лупцевал, на самом деле, своего пасынка. Петрусик об этом не знал, и слава Богу!
Детей, которые родились вне брака от самой сильной божественной любви называли байструками. Такая божественная любовь придавала и ребенку какую-то иногда внеземную силу. Они чаще всего были умнее, проворнее, разбитнее, шли впереди сверсников и всегда являлись вожаками. Именно такой был и Петрусик. Он знал все и обо всех! Проныра был тот еще! Он собрал еще разбитных пять сверстников, способных на настоящую дружбу и придумал клятву. Ребята три раза плевали на большой палец правой руки, три раза повернулись вокруг собственной оси, мазали этот палец в глину и делали метку на лбу всем пятерым, приговаривая тоже три раза: «Если я изменю дружбе, или открою кому общий секрет наш, пусть меня три раза подряд покарают злые силы, вплоть до смерти моей». Вот так ребята и жили.
На этом месте мы пока оставим наших героев.