Куда вернулся этот снег

                В убранстве козырбацком,
                Со ямщиком-нахалом,
                На иноходце хватском,
                Под белым покрывалом –
                Бореева кума,
                Катит в санях Зима.

                Г.Р. Державин


В светлом завтра не рай - но стерильное снежное поле,
где нет места предметам, где покой спиртуозных пустот –
там всегда хорошо! там новейших времён Геродот
не посмеет напомнить о пролитых кровях (пусть, что ли,
              он в монахи уйдёт).
Но, как тушь по щеке (сколько ж водки ты выпила, дева?)
потекли тротуары солёные, тронулся люд,
то ль Европа на Азию чистое что-то надела,
то ли Азия прёт на Европу, как белый верблюд –
             время выкрикнуть слово и дело.

На Москве снег не помнит родства, подвизаясь тут между
небом сталинских башен и дырою в ботфорте бомжа.
Чистоплотный, воздушный, он всё же вернулся, дрожа –
шитый белыми нитками снег, убеливший надежду.
             Вдруг пропала межа
между прошлым и сущим, запутаны сны и границы –
это время, желая вздремнуть (прочь, языческий грек!)
наплывает, с церковкою древней, на спальню столицы.
Глянь в окно: в головах белый берег, в ногах – белый брег.
            Свет мечты и последней больницы.

Что ж, всё будет, ну да, хорошо! – это значит всего лишь,
что всё будет как прежде. Но сегодня особый денёк:
в первый снег, скажем так, по-любому ты не одинок,
ты сегодня себе даже мысли блажные позволишь -
           не вались только с ног.
В снежный день на Москве самый главный начальник – гаишник,
и не в небе авария: перебуровив ряды,
две машины всё утро (и в каждой, по виду, опричник)
выясняют кто круче, отбросив причину беды –
           мерседесу подмяли наличник.

Легче помнить о будущем. Кончились летние гонки.
Механизм прозрачных часов возмутился, как встарь -
наполняется ватой бетонный неряшливый ларь.
Время вспять провернулось, но сломанный зуб шестерёнки
         знает свой календарь.
Если вспомнить про всё, то с ума вдруг сойдут эти люди
и деревья в посконных рубахах, и кошка, и тот
карлик-бомж, раскопавший бутылку в помоечной груде.
Чем он схож с Геродотом? Да тем, чтоб без нужды бредёт
        от болячки к любимой простуде.