Легко войти

Ещё помешаем, и варево выйдет на славу,
сказала мудрая женщина,
синюю руку по локоть
в кипящий котёл окунув.
– Чего дожидаешься?
 Делай, делай, таков
закон чаромудрия,
сплюнь, сплюнь кровь неродную
на угли шипящие.
Люблю, люблю, мало ли, что люблю –
забудь это слово.
Шагай, шагай от стены к стене –
так устоишь во славе каждого часа.
Каждый из вас охотник на лаврах спать,
а работать кто будет?
Не спи, не спи.
Величайшее зло себя не щадит –
всё во имя счастья людей.
– Я подумал, какое же имя у счастья есть?
– Можно подумать, ты ещё не надумался,
дай другим повертеть жужжащее колесо.
Здесь не осталось ни «думать»,
ни милой привычки жить,
ни любви к человечеству…
– Обойдёмся без них.
– Что осталось?
Один заводной соловей на подставке,
бумажка достоинством в сто рублей,
вербилковский чайничек с маками через бочёк,
да точёный брелок, из оленьего рога уй.
Дальше – зимняя степь, и ветер со звёзд, и нет
этих милых, смешных, никому не нужных
подробностей. Эй, Никому, ты где?
Где твои жёлтые кости,
твои дорогие черты,
переживания твои – из пустого в порожнее?
Смерть непрерывна на этой планете людей,
непрерывно плодящихся;
в старом забытом саду
свиристят ехидные ангелы,
мы туда не пойдём,
герои былин уходят на остров Буян,
иные вовсе лишаются дара речи,
кое-кто выбирает покой,
не делай этого.
Видишь у выхода надпись
на древнем, чужом языке,
здесь написано: Это конец
и другого не будет.
Неужели ты этому веришь?
Нет? Правильно!
Верь лишь тому, что придумал сам.
Выход сам напиши.
Прыгай, прыгай, хвалю
за то, что высоко ты о себе возомнил,
смейся, смейся, вот и прошло, прошло.

Вот и прошло ночное дежурство
над собственным трупом.
И вдруг обернулась
белобрысой девчонкой седая старуха
и запела голосом незабвенного Робертино,
легко, широко, свободно:
Вернись в Сорренто,
любовь моя!

Пой соловушко, пой...