Тяжелые встречи

   
    Осенью из-за надоевшего  дождя   день кажется коротким и темным.    Воздух переполнен сыростью, холодная  мелкая морось  делает свое злое дело.  Люди забавно ежатся, пытаются сжаться в комок,  становятся неразговорчивыми. В один из таких дней  на остывающий город внезапно хлынул сильный ливень,  и мне пришлось пережидать этот погодный  рецидив  в подземном  переходе.    

   Сумрак, приходящий снаружи,  слабо разбавлялся потоками  электрического света,   Здесь я неожиданно наткнулся на целый театр, под землей шел концерт.  Зрители, люди в  осенней  теплой одежде и  хорошей обуви , не боялись потерять    десяток-другой  минут,  слушали  песни  под звук неумолкающего дождя.  Рядом остановка,  дело привычное,  они  стояли спокойно и терпеливо,  словно   ожидая  трамвай или  автобус.
      Артист, привлекательный стройный мужчина,   под гитарный перебор пел  всем знакомые песни,  молодая исполнительница пела под  «минусовку». Ее выступление  мне  понравилось больше. У женщины был прекрасный звонкий голос, которому доступно многое:  от народной песни, до романса, и даже оперной арии. Я, хоть и недостаточно тонкий  ценитель музыки,  слушал ее вместе со всеми, не теряя интереса.
    Дождь не умолкал. Он надежно  удерживал  зрителей.    Был обычный  день, полдень, однако в  переходе скопилось   много людей.   
 
     Сбор у артистов оказался невеликий,   возле них  на дне шляпы   блестели   рубли, более крупные двухрублевики,    желтые  десятирублевые монеты.    Одиноко выглядывала   даже пятидесятирублевая бумажка.  Многие стояли в  мокрой одежде, с зонтиками, с которых еще продолжала литься вода.  Смущенно оглядываясь, подошла молодая милая девчушка и чуть присев, будто делая старинный книксен,  положила на дно шляпы несколько монет.  Она засмущалась. Я понимал, как было ей трудно  подойти к  артистам   среди молча стоящих  людей. Певица улыбнулась ей. Я тоже выгреб из кармана немного мелочи и   сделал свой вклад.  В душах еще двух  молодых людей  проснулось что-то доброе, светлое.   
     Наиболее хорошо экипированные, кого не  смущал дождь, постояв недолго, поднимались  вверх по полированным широким «царским»  ступеням,  но большинство оставалось   пережидать дождь.   
        Прошло около четверти часа.    Дождь не переставал.   На  гладком  каменном  полу,  близко  к стене сидели здешние постояльцы, люди без определенного места жительства.  Зрители    всячески  пытались  отгородить себя  от   неблагополучной публики .
       Настроение мое испортилось, но не  из-за дождя.  Дело в том, что один из  сидевших на каменном полу  оборванных  немолодых людей  долго и внимательно на меня смотрел.  Вдруг он встал  и направился ко мне.
-  Коля, привет!
   Это было столь неожиданно, что я, опешив, вздрогнул.   Меня здорово удивило, что    среди  этих  отверженных, обездоленных людей   есть знающий меня человек. Мне еще ни разу не доводилось водить знакомство с такого рода публикой. Я  смутно  припоминал что-то давно забытое.  Время делает свое дело.  Поначалу подошедший мужчина мне даже показался совсем незнакомым. Я подумал, что он обознался, принял меня за кого-то другого, но он, увидев мою растерянность, назвал себя  полностью,   по  фамилии и имени,  и добавил: 
- Ты у нас был начальником в ремстройцехе.   
И я его окончательно вспомнил. Ну конечно, это был человек, на которого я потратил немало времени и сил.

     Мне  припомнился во всей красе этот   шумливый грубоватый мужик. Это было давно,  он был  в цехе заводилой всех дел, сопровождавшихся выпивкой.  Естественно, отлынивать от  работы никому нельзя, но он умело прятался от начальства  и всегда мог объяснить,    почему   отсутствовал на рабочем месте. Всегда за него заступники  находились.  Слесарь   он был классный,   об этом  все  знали, мастерством его пользовалось почти все обеспеченное личным транспортом начальство. Этим видимо  и объяснялось постоянное  всепрощенчество. Расценка  была   для всех одинаковая -  поллитровка.    Попросить его об услуге могли не только  начальники, но и друзья, а их  было у него количество немереное,  все считали его парнем компанейским и стояли за него горой. Он же дружил со всеми, кто мог  выпить.   Его  бутылка  радовала их  всех.  Безобидный тихий пьяница.
     Потом при новом директоре его уволили, имя его скоро забылось, но  свято место пусто не бывает, потихоньку появились другие такие же люди,  Образ  исчез, но дух не выветрился.
   И вот опять  встреча. 
   Его приветствие  сильно  смутило меня. Ему, видимо, хотелось поговорить, но что я мог сказать? Посочувствовать? Спросить, как он оказался тут? Не хотелось бередить ему душу.  О себе мне тоже рассказывать нечего.  Мы  не были друзьями. 
    Он обратился ко мне, надо думать, с умыслом выклянчить копеечку,  пытаясь меня разжалобить, а может быть, я просто попал под его осеннее настроение:
      -  Вот я безо всего на свете остался.  Через это проклятое пьянство.  Проклинаю себя.  Поллитровки сшибал,   вот меня и выбросило в кювет.
    Ему  хотелось сказать о многом: - Дай,  я тебе о себе все как на духу расскажу.
 Я не был безучастным, но лишних эмоций не выказывал.
-  Николай, теперь у всех  у всех машины есть. Сломается твоя, позови. За недорого сделаю.
   -  Где обитаешь? 
-   Вот  болтаюсь с друзьями , - отвечал он м кривой усмешкой.   -  Никому  ко двору мы не пришлись. Как жену схоронил, совсем вразнос пошел. Ольга мне
 пить шибко не позволяла. Тяготятся мною, мешаю всем. Характер мой знаешь, и привычки не лучшие.  Все промотал до нитки. Раньше Ольга меня сдерживала.  Только вот  друзья держат.  Недавно   один от нас ушел.  Женщину себе  нашел. Попросил нас к нему не приходить. Можем сбить мужика с панталыку.  Мы  понимаем, мы же люди. Мне вторую жизнь не начать.
   
-  Наверняка, и документов-то у тебя нет.
-  А  я и с документами не нужен никому. Мы все тут никому не нужны.  У нас  дом свой, заброшенную развалюху нашли, кое-как отремонтировали, так вот друг за дружку держимся.  Втроем теперь живем,  друг  друга поддерживаем. Когда  кому-то плохо, не везет,  так помогаем.   
-    Ты  там главный?
-    Нет.  Главного   у нас нет.
-    Так что, у вас коммунизм?
-    А хоть бы и коммунизм.   В одиночестве пропадешь.
-    Если что сделать понадобится, то на моих мужиков можешь твердо рассчитывать.
-    Машина  у тебя есть?-  спросил он меня еще раз. -   В долгу не буду. Чуть что,  ремонт запросто сделаю.
     Разговаривая, он ни  разу   не сбился на грубость.  Я деликатно уклонился от предложенной выгодной дружбы.  Нет  у меня  машины.
-   Слушай,  колбаски своим хочу купить, помоги по старой памяти, - сказал он  и  выразительно посмотрел  на меня. Я достал   сотню и отдал ему. Тот взял деньги без раздумий. 
   Мы разошлись.  Слушать песни уже не хотелось.
   
     Я   вышел из  темного перехода, не замечая дождя. Похоже, он  уже утих. Я  думал о шудра, касте неприкасаемых в Индии. И у нас таких немало. Попав на дно, люди теряют поддержку  общества.
     Больше встретить его мне ни разу  не удалось.  Я так и не знаю, в какой степени его рассказ был правдой.  Хотя, в  чем прикажете сомневаться? Загнала его жизнь, сделала бродягой.   Скитается такой по городу, горюет по обычной жизни.  Ему люди говорят, иди, работай. А у  него сил нет не только работать, но и просто жить. Никто нигде их не ждет. Все-таки есть же на свете люди с тяжелой судьбой.  Потерянные,  которым никак не удается  обрести  себя.
 
     Случайные встречи с незнакомыми людьми. В автобусе, трамвае, поезде - люди... Я думаю о себе. Как мы живем?.. Дело идет к тому, что совсем пропадет  у нас человеческая способность переживать за другого. Мы думаем лишь о себе,  радуемся, когда  что-то плохое случилось не с нами.  Эволюция    превращает  червячка в бабочку.  Бабочки-красавицы  рождаются с беспомощным мозгом,   они не способны мыслить, и  живут ровно  день,  как  им отвела природа. Один не думает о завтрашнем дне и скатывается на дно. Для другого вся жизнь – деньги. Другой полюс. Нас цивилизация превращает в безмозглых созданий, живущих одним днем. Эволюция   относится ко всем  с одинаковым безразличием.  Мы сами разучились сочувствовать другим, думать, понимать других.  и будет ли запущен  процесс в обратную сторону, непонятно.
     Мы перестаем совершенствовать  себя духовно.   Грядет повсеместно цифра, компьютерная цивилизация  никого не пожалеет.  Мы уже обходимся без музыки Баха,  не звучит Вивальди,   вот-вот мы будем обходиться без Моцарта и Чайковского.  Не будет сострадания. 
       Компьютер, бездушное  устройство, перемалывает  человека,  унижает его. В мозгу у нас  могут оказаться чипы, в нас  скоро может не оказаться вообще никаких человеческих эмоций.  Человек перестанет быть человеком разумным. Уже почти  не стало  русских песен. Правда, композиторы еще  нужны кому-то.  Пока еще хорошие песни  живут в уличном  переходе. Но в том же переходе теперь живут люди без определенного места жительства. Люди на ветру, люди  под дождем,  люди, которых  общество превратило в лед,  люди, которые своим дыханием почти не согревают землю.

***
   

      Второй тяжелый эпизод  связан с одной  неведомой старушкой, повстречавшейся мне на пути. Это была старая столетняя бабка с клюкой, но, конечно,  не та, что  сидит на пеньке среди дремучего леса. Я повстречал старую женщину на одной из улиц  большого города.  Она обратилась ко мне с жалостливой улыбкой:
-  Милый сын, помоги   до дома дойти.
-  Потерялась, бабушка? Где живешь-то?
-  Тут живу. Вышла, да не знаю, куда идти.
   Поначалу ее разговор показался здравым. Может, вспомнит, откуда она.  Но чем больше я разговаривал с ней, тем  больше понимал, что она живет в  своем мире. 
    Глядя долго на меня, она со слезами на глазах,  вдруг сказала: -  «Адрюшенька,  сынок мой, узнала я тебя. Пойдем  домой, я есть хочу»
     Сколько я ни пытался выведать, где она живет, добиться  ответа не было возможности. Более того, она вдруг стала просить:
 -  Пойдем к тебе, Андрюшенька, я отдохну, устала. На кровать мне бы прилечь.
    Я усадил ее на скамейку, она села молча, и не глядя на меня, стала рассказывать сынку Андрюшеньке, как тяжело живется ей.  Не кормят, водички попить не дают. Я вскочил со скамейки, попросил проходящего мужчину посидеть с ней, пока я сбегаю вон в тот магазин,  продуктовый, где  хлебобулочный отдел есть. Когда я вернулся, мужика уже и след простыл, испугался видно,   что я  не вернусь, а  бабушка  продолжала говорить об Андрюшеньке: «Родной, зачем  ты меня покинул. Я тебя  давно жду».
    Я подал ей  пирожок,  открыл бутылку воды,  порадовал мороженкой.   
 
    И я вдруг вспомнил, что здесь, на Семи Ключах, есть дом-интернат для престарелых. И наверняка   милый сыночек Андрюшенька  определил туда свою маму.
Через минуту я понял, что я с сыном Андрюшенькой неправ.
 - Ты где живешь?
 - Не  знаю.
-  Одна? С сыном,  с Андрюшенькой?
    И вдруг из ее подслеповатых глаз хлынули  слезы: - Похоронила я сыночка единственного, Андрюшеньку моего.  Умер он, я вот на могилку к нему иду.  Тебя  ведь Андрюшенькой зовут?

   Ситуация становилась все более  тяжелой.
   Я позвонил приятелю, у него есть дома своя  машина. Он приехал через полчаса.
-  Давай ее в интернат отвезем. Она, наверно, оттуда  незаметно ушла. Уже вечер. Что делать будем?
-   Поедем в  милицию. Туда, возможно, уже позвонили. Если не из  интерната,   то все равно в милицию  о пропаже заявят родственники. 
   
    Мы приехали в отделение, и нас встретили как своих, приветливо, даже  радостно:
–  О, баба Маша!  Опять дом потеряла? Спасибо,  мужики, за помощь.
    И я тут, в  милиции узнал всю ее биографию. Работала в  колхозе, потом в совхозе. Последние годы жила с сыном,  Единственный сын  умер, но так и не завел семью.  Мать осталась одна век доживать.  Одна в маленькой квартире.  Соседка, спасибо ей,  настоящий герой, заботится о старушке.  В доме ее знают, помогают,  кто чем может.  Находились доброхоты,  но соседка взяла над ней опеку. Удалось жилье сохранить. 
    Что дальше, не знаю. Ребята из милиции отвезли ее домой. 
    У меня и сейчас тяжело на душе от этих воспоминаний.
   
***
   Истории,  которые оставили во мне след, я  рассказываю без временной последовательности. Это обрывки былого, которые   пришли на память.  Еще один   случай из далекой молодости.    Мне было чуть больше  двадцати.  Студент,  я жил тогда в общежитии в Ленинграде.   Это в  районе улицы Шкапина,   затерявшейся между несколькими заводами. На ней практически не было жилых домов, с  двух сторон  тянутся заводские заборы.  Тяжелое место. Улица с темными  историями, которые иногда происходили  по ночам.
  Жить в  Ленинграде, иметь хоть какое-то жилье, это большое счастье. культура города, сама его архитектура, история   воздействует на человека. Пусть  даже  это улица Шкапина.
    
    Однажды я, голодный как волк,  забежал в столовую, находившуюся рядом со стадионом, недалеко от  дома.   
   В столовой было пусто. За столиками в зале два-три человека. Столик рядом еще не был убран, на нем остатки еды.  Я увидел, как откуда-то из угла, от стены  отделился   невысокий  лет тридцати пяти  мужчина, и зачем-то   переставил  на мой стол с соседнего тарелку с недоеденным вторым блюдом. Я удивился, ничего не поняв, а он сел рядом и посолив гарнир, стал доедать его с кусочком хлеба,  Поймав мой напряженный взгляд, он сказал как хорошему знакомому;
  - Почти сутки не ел.  Три дня как освободился из колонии. Сюда зашел, вдруг покормит кто.  Купи мне  тарелку супа.  Чего нибудь недорогое. Я встал и набрал ему все для обеда.
  Он довольно улыбнулся, показав гнилые зубы, и,  приняв меня за своего в доску, принялся рассказывать о  себе.
-  Три года отсидел. Из-за бабы. Застал ее с  мужиком, и мы сцепились. Я его чуть не убил, здорово покалечил. Ладно что он пьяный был, а я как стеклышко. В общем, срок все же получил. Три года.   Вернулся, а   жена квартиру продала и куда-то исчезла. Куда, не знает никто.   Говорят, из  города уехала.
   
   Я еще не был женат. Не было у меня в душе зачатков звериной ревности, история была мне непонятная, но легко легла на душу. Мое покачивание головой и искреннее сочувствие    расположили  его ко мне.
-  Знаешь, два дня на скамейке на стадионе ночую. Куда податься, не знаю. Уехать бы из проклятущего города, да  некуда. Родственники дальние в Белоруссии есть, но еще  неизвестно, как примут. Еще надо деньги на  билет найти.
    Он полез в карман и достал золоток кольцо
-  Слушай, парень, купи у меня кольцо золотое. Недорого отдам. Я его вчера у одной бабы с руки снял.
    Как будто на меня котелок с кипятком прокинули. Я  отодвинул в сторону компот и встал.   Сопляк узкоплечий,  видно я его этой реакцией   огорошил.
- Ну-ну, не кипятись. Чего это тебя в сторону-то  повело?
- Знаешь, мне кольцо зачем?  Видишь, я студент, у самого каждая копейка на счету.
-  Э, да был бы я  при деньгах, сам бы тебе просто так кольцо отдал,  за добрую душу. Понравился ты мне.  Отдал бы так, чтобы ты  добрым словом меня вспоминал.
     Так вот, я его  и без этого кольца вспоминаю.
     Я протянул ему пару  рублей: - Завтра, мужик, поешь.
     Он вышел следом за мной на  крыльцо  и помахал   рукой  на прощанье.

     Я рассказал истории, происшедшие со мной. Выбрал самые грустные.    Во все времена были  неустроенные и несчастные люди. Можно писать толстые книги, короткие рассказы, но от жизни не убежишь. Гибнет в городе человек. Откуда они, несчастные люди?  Виноваты все мы.  Будь  больше справедливости в людях, будь правильно построена сама идея жизни...  Если был бы каждый человек   другому друг, товарищ и брат.