Евангелие от Романа

               

Полковника Пустовойтова заедала тоска. Она проникла в каждую  клетку  его тела и не давала силы жить. Днём ещё как-то с помощью спиртного и загруженности на работе он  держался.
Но ложась спать, он ощущал непреодолимое желание напиться таблеток, которые уже лежали в прикроватной тумбочке. Останавливали только мысли о семье и коллегах.
Будут ли в случае самоубийства выплачивать пенсию семье, удержится ли сын в военном училище. Что будет с женой, работающей в его системе.
           Он уже продумывал возможность сделать автомобильную аварию, но боялся остаться живым инвалидом.
Больше всего Николай Николаевич боялся не выдержать и повеситься в минуту отчаяния.
Это была бы для всех катастрофа.
Но жить он больше не мог. Никаких сил у него на это не оставалось.
               -Вот поеду в  санаторий и там умру. Меньше будут докапываться к чужому покойнику.
               Он купил путёвку в один из лучших санаториев страны - в прошлом санаторий ЦК КПСС  и вылетел.
               Санаторий поразил его своей роскошью и мощной медицинской базой, и полковник выполняя, по военной привычке, все предписания врача, каждое утро и вечер ходил вокруг горы  к питьевым бюветам.
Он надеялся, что хотя бы перед смертью его отпустит тоска, потому что с ней он умирать боялся, не зная, что ждёт его после смерти.
Но тоска не отпускала. И тяга умереть тоже.
            Он даже хотел попросить администратора переселить его с седьмого этажа
 на второй, во избежание соблазна броситься вниз, но какое-то сладостное чувство возможного избавления от муки остановило его.
              Однажды, во время такой прогулки, он встретил бывшего своего сослуживца Витю Онищенко, который  лет пять тому назад уволился и жил теперь в городе, где родилась и выросла его жена Ольга.
Они раньше никогда особо не дружили, но Онищенко так обрадовался встрече, что Николай Николаевич не мог сопротивляться, когда тот буквально затолкал его к себе в машину.
             Они подъехали к большому двухэтажному дому и Онищенко с гордостью распахнул ворота перед неожиданным гостем:
           -Вот так вот и живём - сказал он гордо.
            За столом Николай Николаевич налил себе больше половины стакана водки и выпил.
            - Слушай - удивился Онищенко - ты же вообще раньше не пил.
Николай Николаевич тяжело  вздохнул и неожиданно для себя рассказал приятелю о своей беде.
-Я уже и к психологу ходил и к психотерапевту и к бабкам , чтобы сняли порчу - ничего не помогает. Так что мне труба.

            -Коля, я не знаю, как ты на это посмотришь, но давай я тебе устрою встречу с нашим батюшкой, отцом Романом, умственный я тебе скажу мужик.
            Наши бабы с его появлением почти перестали аборты делать. Я сам  уже почти год не пью, а ты ж помнишь… Я и со службы из-за водки ушёл.
Мой Славка с женой сошёлся, ребёнка усыновили, не нарадуемся.
Да и вообще наши городские всех детей из детдома разобрали.
Менты с  бандитами Дому престарелых помогают. Такой вот у нас батюшка. Он у нас как пожарная команда мотается по приходу.

Полковник угрюмо молчал. По его виду было видно, что никаких надежд у него не осталось. В Бога он не верил, а в батюшек тем более.
            Но терять, как говорится, было уже нечего, и он безвольно махнул рукой.
            
Виктор вышел из комнаты, а когда вернулся заявил: - Сейчас батюшка к нам приедет, он мне, кстати, дом обещал освятить.
             Николай Николаевич в церковь не ходил, и на все эти заморочки смотрел свысока.
             Виктор побежал суетиться по хозяйству, а Пустовойтов с рюмкой коньяка уселся в кресле.

              Минут через двадцать в комнату вошёл парень лет двадцати-двадцати пяти, похоже сын Онищенко, и, поздоровавшись за руку с гостем, сел к столу и начал есть не снимая плаща.
              -Замотался-  сказал сын, наблюдающему за ним Николаю Николаевичу-поесть некогда.
Появился Виктор и, обращаясь к ”сыну” сказал:
-Батюшка извини, что я тебя побеспокоил, но у меня тут с другом беда…
     Николай Николаевич аж привстал. Он был растерян и удивлён.

Между тем Отец Роман продолжал есть, рассказывая Виктору о том,
что немцы прислали ему микроавтобус и теперь ему удобнее мотаться по делам, чем на старом жигуле.
            Ничего торжественного, или хотя бы солидного в священнике не было, и Пустовойтов молча сидел, слушая их застольный трёп.
            
            Отец Роман закончил еду, помыл на кухне руки, снял плащ, под которым оказалась серая ряса. На груди висел небольшой крест.
           -Оставь нас - сказал он Виктору и сел на диван напротив Николая Николаевича.
             -Так что у тебя стряслось, сын мой - сказал батюшка и посмотрел в глаза гостю.
Пустовойтов сжался. Куда подевался этот развязный молодой человек, который ещё минуту назад болтал о каких- то бытовых делишках с Виктором.
         
На него смотрели глаза  серьёзного, усталого и мудрого человека.
            Они проникали в самое сердце Николая Николаевича.
-Так что тебя гложет, сын мой?
-Я убил человека. И сейчас не могу жить. Нету сил.
-Когда?
-Очень давно.
Батюшка взял его руку, и Николай Николаевич за долгие месяцы вдруг почувствовал себя спокойно.
-Рассказывай – тихо и как-то по-доброму сказал он.

И из Николая Николаевича полилось то, что он никогда и ни кому не рассказывал, потому что не было такой силы, чтобы заставила его это сделать.
А тут прорвало и он рассказал отцу Роману следующую историю:

…Более тридцати лет тому назад Коля Пустовойтов учился в строительном техникуме. Дружил он с двумя братьями Серёжей и Славой Фетисовыми.
Они вместе отдыхали, учили уроки и портили нервы учителям.
Поскольку учились все трое хорошо, им многое сходило с рук.
Особенно от них доставалось учителю математики Берину Лазарю Матвеевичу, которого они откровенно презирали и постоянно над ним подшучивали.

И правда, с виду математик был замухрышкой, ходил как-то боком, будто бы боялся кого-то зацепить, иногда смешно дёргал головой, а вдобавок ещё
 картавил и заикался.
Его жена Веллер Клара Абрамовна – преподаватель физики, была полная его
 противоположность.
Высокая красавица - брюнетка, она проносилась по коридору, сметая всех на своём пути одной только своей энергией.
На большой перемене она занимала один и тот же столик в буфете и ждала мужа с двумя стаканами сметаны.
Пока он ел, она сидела напротив и молча смотрела на него влюбленными огромными голубыми глазами, что окружающим казалось полным абсурдом.
Когда они медленно возвращались в классы все расступались.
Удивляло всех и то, что директор техникума Иван Петрович Варенник относился к этой паре с предупредительной почтительностью и даже трепетом.
            Домой они всегда шли вместе, держась за руки  как школьники.
Всё это вызывало у молодёжи немалое удивление, смех и пересуды.

Это случилось незадолго до первого празднования Дня Победы после
 двадцатилетнего перерыва.
              Лазарь Матвеевич пришёл на занятия с нашивкой за ранение на груди.
Николай и его дружки стали подшучивать над Бериным – уж очень не вязалась с их представлением о войне эта нашивка на нём.
             Он подошёл к их столу и заикаясь больше обычного сказал:
-Был у нас один такой разговорчивый, а когда посреди поля стали мины рядом падать, да так густо…     Он и побежал назад.
         
            Математик повернулся и медленно пошел к доске.
И тут Николая, как будто Чёрт толкнул под руку. Он вспомнил, о том, что его, не воевавший отец, всегда рассказывал об евреях, скрывавшихся от войны на востоке:
- И куда же вы побежали, на Ташкентский фронт?
Берин замер на месте. Простоял без движения минуту. Потом, не оглядываясь, вышел из аудитории.
Больше в техникуме ни он, ни его жена не появлялись. Говорили, что он болеет.
              Через месяц математик умер от разрыва сердца, как тогда в народе называли инфаркт.
            На похороны Николай не пошёл, но все окружающие рассказывали, что Берина хоронили военные, а на подушечках несли его медали, два ордена
“Красного знамени” и орден “Ленина”.
Потом в газете появилась статья о том, что Берин был во время войны командиром роты армейской разведки, закончил войну капитаном и инвалидом первой группы.
            Николая отец перевёл учиться в Днепропетровск и вся эта история постепенно забылась. Потом был институт, Академия, женитьба, карьера
 и уважение окружающих и семьи.
Николай Николаевич обоснованно считал, что жизнь его состоялась и ему есть чем гордиться перед собой, детьми и окружением.
Он возглавлял  отдел в главке и получил недавно звание полковника, потому что считался опытным и добросовестным военным строителем.
            
Он не собирался ехать на день рождения сестры Веры, но она очень просила и он сдался.  К тому же надо было побывать на кладбище у родителей.
              Вера, которая училась в техникуме на десять лет после Николая Николаевича предложила пойти на вечер встречи с выпускниками.
             И хотя Пустовойтов не был выпускником, он был не прочь встретиться
 с однокурсниками. У него не было сомнений, что полковников там будет немного. Если будут вообще.
              Народу было много и спортивный зал был почти полон.
Николай Николаевич стоял с женой в окружении немногих бывших сокурсников, довольный тем, что выглядел самым успешным из них, когда в зале произошло какое-то движение.
           Народ расступался и в этом пространстве по направлению Пустовойтова
 шла высокая седая дама. Именно дама. Она не шла, а гордо несла своё
 красивое, хотя уже и немолодое тело.
               И тут он узнал ЕЁ. Это была Клара Абрамовна Веллер – жена Берина, о существовании которой он успел забыть. Вернее сделал всё, чтобы забыть.
             Она неторопливо двигалась, и по мере её приближения зал поворачивался в их сторону.  Все умолкли.
             Она остановилась в метре от Пустовойтова и его жены, подняла руку с двумя сложенными пальцами на головой и громко, на весь зал произнесла:
- Убийца! Будь ты проклят на том и этом свете. Чтоб тебе никогда не было покоя.
Затем она резко разжала руку в их сторону, как будто что-то бросила,
и так же величаво пошла назад.
           Весь зал онемел. Кате – жене Николая Николаевича стало плохо и они срочно уехали домой.
            С тех пор в жизни Пустовойтова всё переменилось. Жена непрестанно болела. Дети стали отдаляться, а сам Николай Николаевич хотел умереть,
Вернее не имел сил жить.
-Я уже к кому только не обращался, ничего не помогает - закончил он.

               Отец Роман, помолчал, пересел на стул рядом с диваном и медленно заговорил:
-Ты, сын мой не там ищешь помощи. Он снова помолчал.
-Спасение в тебе самом. Пусти Господа в душу и обретёшь спасение. И сразу жить захочешь.
-Да, я, батюшка, никогда в церкви не был, ничего не читал, и в Бога не верю.
-Это неважно. Можно не знать ничего об электронах, можно даже не верить в существовании атомного ядра, но это не мешает лампочке гореть, а электростанции работать.
Так и с Господом. Его не надо искать по храмам – это бесполезно. К Богу не приходят колхозом. Надо искать его в СВОЕЙ ДУШЕ.
Надо стать ему ИНТЕРЕСНЫМ. А для этого надо идти за своей СОВЕСТЬЮ.
Каждую минуту, каждый миг. Увидел нищего - поступи, как велит совесть, мёрзнет котёнок - помоги, ведь тебе жалко его, слабого поддержи, по-совести.
Живи не по интересу, а по совести… ВСЕГДА и ВЕЗДЕ!
И перестань себя любить. Нам себя любить не за что, если честно подумать, по совести.
-Но так же невозможно ЖИТЬ. Ведь, если по - совести всё делать, то я же через два дня буду нищим.
-Ну, во первых ты УЖЕ не живёшь.
Во-вторых богатых покойников всё равно не бывает.
А в – третьих – это не ко мне - и батюшка поднял вверх указательный палец.

-Я только даю информацию, а у самого пока сил так жить нет.
Ещё пока удаётся себя обманывать.
А у  тебя, сын мой, иного пути нет, ты уже всё испробовал. Сам говоришь, что уже не жилец.
Спасение только в тебе. Надо только перестать думать о себе - любимом.
И Господь заполнит твою душу и наполнит её светом и счастьем.

-Что же мне потом только в монастырь.
-Я же тебе сказал – это не ко мне. Господь подскажет и укажет.
Я только знания тебе открываю, а меня Господь пока обходит.
Не сподобился. Грешен. Себя люблю больше чем Господа.

Отец Роман встал, наклонился над Николаем Николаевичем и поцеловал его в лоб.
-Спаси тебя Господь.

Затем он повернулся к двери и крикнул:
-Виктор, ты не дашь мне твоего фордА на пару часов. Мне один вопрос решить надо, а светиться не хочу. Вернусь, освятим твою хижину.

Он оглянулся на Пустовойтова, лукаво ему подмигнул и сказал:
-Не обращай внимания, я тут ни при чём.
Отныне у тебя все дела  с Ним.
И он указал пальцем наверх.

Когда отец Роман уехал, Виктор рассказал, что недавно их батюшку  приезжали снимать с прихода, но кто-то поджёг “мерседес” церковного начальства  и они оставили отца Романа в покое.
А мы все на нашего батюшку молимся, как на отца родного.

Ночью Николаю Николаевичу приснился Бог. Правда лицом он походил на одноногого пьяницу Борьку - танкиста с соседней улицы. Но Пустовойтов точно знал, что это Бог. Потому что он помнил, как его бабушка Вера давала Борьке опохмеляться, несмотря на предупреждения и возражения окружающих.
При этом бабушка всегда говорила:
-Господи! вразуми и спаси.

Николай Николаевич проснулся оттого, что подушка была почему-то мокрая.
Сначала он не понял, что плачет, но услышав свои всхлипывания, стал плакать ещё сильнее. Он не мог остановиться, так ему было жалко Борьку - Бога и бабушку Веру.

Это длилось довольно долго.
Наконец он успокоился, подошёл к большому зеркалу, долго смотрел на своё лицо, потом в свои глаза:
-Господи! Вразуми и спаси.