Ты прав, мой ангел

       ЗВОН ТИШИНЫ

Туманные ночи, рассветы сырые,
ни зги не видать сквозь кручин пелену.
Так хочется выйти из этой игры
и
последнюю вырвать из горла струну;
чтоб звон тишины стал единственным звуком,
впитавшим, как губка, в себя стон и вой,
но наперекор всем страданьям и мукам,
летящий на Вечности голос живой.

          ВЫБОР

Порвался шнур на итальянской шторе –
теперь окошко, как в глазу бельмо,
сверкает в наплывающем декоре
ночных картин с эффектом домино.

На свет роями и по одиночке
стремится нечисть,  мётлами  шурша.
Готовясь к схватке, в плотской оболочке
окопы роет грешная душа.

Быть может, выключатель нужно просто
мне повернуть,  не мучаясь виной,
и выбор меж добром и злом так остро
стоять всю ночь не будет предо мной?

        БОЛЬ

Да и чёрт с ней – с этой болью,
что грызёт без перерыва
жизнь мою и крупной солью
лечит раны кропотливо.

Надо очень разозлиться
на свой дух в утробе тесной,
ведь должна же быть граница
и у слабости телесной?

Жизнь не кончена и порох
есть ещё в остатках злости,
хоть и катит боли молох,
перемалывая кости.

Дай то бог, чтобы кривая
снова вывезла как прежде
вывозила, невзирая,
на пробоины в надежде.

      ЧЕМ ГУЩЕ МРАК…

Чем гуще мрак, тем чаще снится солнце;
чем боль острей,  тем невесомей дух,
как будто смыл водою из колодца
с себя пуды навязанных чернух.

И странно, как ты мог не видеть раньше –
слепой, самоуверенный схоласт:
свет истинный, очищенный от фальши,
душ не сжигает и не режет глаз.

      ПРОЛЕТЕЛИ МИГОМ…

Пролетели мигом март, апрель и май.
Ночь с душевным сдвигом – рта не раскрывай,
чтоб не исковеркал твой больной язык
стреловидный вектор слов без закавык.

Лето на пороге пышет жаром вер
в то, что в нём дороги – зимним не в пример,
на беду не падки, не туманят глаз
за души оглядки – тех, кто в них завяз.

Осень так далёко от июньских баз,
даже и намёка нет о ней сейчас.
Веселись покуда, краткий миг лови,
свято веруй в чудо счастья и  любви.

      ПТИЦА РАДОСТИ

Вновь поёт средь поражений и побед
птица Радости на пушечном лафете
о любви, которой обогрет
каждый на безумном этом свете.

Голосок её хрипящий не высок,
перья яркие изрядно истрепались,
а вокруг пустыня, в чей песок
реки крови пролитой впитались.

Может, кровушка текла и неспроста,
уповая на ликующее Завтра,
только бесконечна та верста,
что стремится к финишу от старта.

    ТЫ ПРАВ, МОЙ АНГЕЛ...

Я чувствую, что глядя на меня
с круч поднебесных,
ангел мой хранитель
нахмурил лоб, как недовольный зритель,
когда актёр без пыла и огня
роль отбывает в надоевшей пьесе
и,  по уши увязнув в пене слов,
с надеждой смотрит в зал поверх голов,
словно в окно несчастный Подколесин.

Ты прав, мой ангел, - я сбежать не прочь
из пьесы, заражённой чёрным сплином,
в восторге, вдруг проснувшемся зверином,
в глухую, неизведанную ночь.