Яма. гл. 22

22

Весь город портовый наполнен весельем,
А с ним непременно шагал и разврат,
Чреда ресторанов, наполненных зельем,
Клубился над городом весь этот чад.

В красивейших скверах, подарок Европы,
Нашёл свою родину кафешантан,
Он про;бил в Россию широкие тропы,
И он превзошёл даже танец канкан.

Культура и роскошь украсили встречи,
В одном из роскошных таких уголков,
Сидела компания, звучали их речи
В числе четырёх всегда праздных голов.

Певица Ровинская — прима России,
Красивая женщина с редкостью глаз,
Спасибо сказать бы природной стихии,
Мужчин, подвергавшая всех на соблазн.

Имевшая истинно верного друга,
Рязанов — известный в стране адвокат,
Изящная Тефлинг — артистки подруга
И чин баронессы её, как гарант.

Четвёртый — богатый Володя Чаплинский,
Он, как композитор, известен в верхах,
Он автор острот и кумир — парень светский,
И твёрдо стоял на престижа ногах.

Во время и после скучнейшей беседы,
Все взоры собравшихся «грянули» вниз,
И сытность так вкусного всем им обеда,
Не мог заглушить их столь явный каприз.

Внизу заливался игрой своей чудной
Румынский, известный оркестр-виртуоз,
И зрителей в зале, в сиянии лунном,
Пленил всех душевный апофеоз.

Но дамам в компании было всё скучно:
— Ни смеха, ни пенья, ни танцев здесь нет,
А музыка вся здесь звучит однозвучно,
И не оставляет в душе моей след.

В ответ адвокат сделал ей возраженье:
— В Париже иль Ницце у Вас — веселей?
Певица вся в гневе и вся в изумленье:
— Ну, там всё не так и там — всё сложней.

Но мне не понятна цель нашей поездки,
Чтоб что-то осталось бы в нашей душе,
За всю мою жизнь лишь три случая веские
Засело мне в душу во всём своём блеске,
Но яркого всплеска не было вообще.

Она перечислила все три события,
Добавив восторги от пенья толпы,
— Но — это всего лишь души, как прикрытие,
Они — не события в жизни — столпы.

Трудна наша доля, быть яркой звездою;
— Чего б вы хотели для встряски души?
— Всегда я была бы довольна собою,
Не жить в этой жуткой и скучной глуши.

Вот жизнь бы кипела, как в древнем том Риме,
Где хлеба и зрелищ кричит весь народ,
Где лозунг, девиз выражались, как в гимне:
«Да здравствует Цезарь, мы славим твой род».

Володя, вот вы постоянно твердите,
Что я и, как женщина, нравлюсь вся вам,
Скажите мне правду, чего вы хотите,
Когда вы подруг развели по домам?

Застыла в лице его словно улыбка:
— Боюсь оскорбить, мадам, Ваш нежный слух,
С тех пор, как я к Вам прилагаю попытку,
То к разным домам интерес мой потух.

— Я всё поняла, вы сейчас же везёте
Меня, в называемый публико-дом,
Желаю понять, как живут в том болоте,
И, правда ли, там настоящий Содом?