Взгляд на душу. Аристотель

     Ведь лучше, пожалуй, не говорить, что душа сочувствует или учится, или размышляет, а говорить, что человек делает это душою, сочувствует, учится или размышляет. И это не означает, что движение находится в душе, а означает, что оно то доходит до неё, то исходит от неё; так, восприятие от таких-то вещей доходит до неё, а воспоминание - от души к движениям или к их остаткам в органах чувств.

     Аристотель. О душе.


       Так то оно так, да только если смотреть по вертикали восхождения от тела в душу, и от души к разуму, и поэтому по большому счёту - да, весь человек мыслит, когда мыслит, а не один его ум, и весь человек чувствует, а не одна его душа. Однако же, при этом подходе нечто и теряется. А именно, - относительная самостоятельность души и ума. Для души теряется то состояние, которое Кант назвал прекрасной наполненностью души чувствами, когда она является не простым "передаточным механизмом", как у Аристотеля, а "избыточным органом" - "вместилищем готовых резонансов", постоянно поддерживающим самое себя на плаву в активной творчески воображающей фазе. И тоже самое можно сказать и про ум. Он имеет свою собственную самодостаточность. Не абсолютную, но имеет, то есть предположительно так же, как и душа, и тело, но иным образом. То есть ум, душа и тело - самостоятельны, но самостоятельны они каждый по своему.

     Отчего и бывает так трудно не впасть в гипертрофию ума или души с одной стороны, а с другой стороны не впасть в механические соединения ума, души и тела.

     Здесь два потока движений встречаются - душа движется не только от тела через себя к уму, и обратно, она ещё и самодвижется в своих внутренних пределах, то есть совершает кругообразные движения внутри себя самой. Это означает, что некоторая восходящая вертикаль пронзает её круговое, можно сказать, горизонтальное движение. Также и ум, какой Аристотель всё же признаёт "круговращением", ввиду исключительного уважения к нему. Но Аристотель не может рассмотреть и в душе такого же самобытного состояния. И полемизируя со своими оппонентами, он слишком увлекается другой, противоположной им стороной.

     В нашей теории познания всё ещё нет тех ясных границ и методов, которые позволяли бы нам понимать, когда душа должна быть призвана на "очную ставку" со своим телом, а когда отпущена на "свободу от оного". Свои теории мы строим на выборе между этими позициями, или же мы просто бессознательно догматически придерживаемся их. В конечном счёте ясно одно - когда мы поднимаем душу из её первых психических состояний через физиологию к её высшим человеческим психическим состояниям, мы автоматически начинаем наблюдать лишь аристотелевский "передаточный механизм". Метод познания скорее должен быть каким-то обратным - через постижение совершенства души, через её полноценную развёртку - к её первым начальным простым стадиям.

    Давайте назовём этот раздел - "Взгляд на душу". И какой же это взгляд?
Конечно, если так посмотреть, то душа находится где-то посередине - между телом (внизу) и умом (вверху) - но получает ли она от этого лишь одну обязанность передавать импульсы от одного к другому, или же она всё таки- свой мир, своё самобытие для человека? Ведь как посмотреть, как посчитать - если самое лучшее верхнее (ум), то тогда душа лишь его обеспечение, а тело так и вообще - необходимое несчастье встречи с материей и не более того. Но, если посмотреть, на среднее как на синтез крайностей верха и низа, так уже и сама душа становится единственным благом. Но в единственное благо можно превратить и тело - потому что всё "из него", а без него - смерть.
    Аристотель, кстати, по своему характеру и типу склонен уважать мышление и тело, а вот душу он уважать склонен не очень, она ему, довольно часто представляется лишь "звеном".

    Без сомнения, подход - телесно движется весь человек, а не одно его тело; переживает весь человек, а не одна его душа; мыслит целый человек, а не его разум исключительно - этот подход - многообещающ и плодотворен, но уже сам Аристотель не выдерживает его глубинных смыслов и тотчас же утрирует - "например, гнев или страх - оттого, что сердце вот-так-то приходит в движение; размышление, быть может, означает такое вот движение сердца или чего-то иного". Такая интерпретация, конечно, никуда не годится, в последующем она породила не мало теорией механистического объяснения психических процессов и намертво приклеила психику к физиологии или химической биологии. Этот опасный подход "снизу" всегда был чреват множеством извращений. Потому что, предположительно, он может быть пройден верным образом лишь при условии предварительного пути "сверху вниз" - то есть он не первый путь нашего познания. Путь "снизу" - путь природы и для неё первый путь, а для нашего познания - первый путь это путь "сверху" - от ума к... и при благополучном возвращении в начальную точку - заново воссоздаваемый путь природы. Когда же мы сразу хватаемся за соображения как тело переходит в душу - мы ошибаемся.

    Души многих людей порой бывают бедны настолько, что им не хватает должной самодостаточности и они становятся чересчур реактивны.
    Аналогичные явления я наблюдаю и в сфере умов, где базовая реактивность, а не самостоятельность приводит лишь к псевдо самостоятельности и зависимости на деле. Но нельзя сказать, что эти реативные души и эти реактивные умы ушербны лишь потому, что они недостаточно прокачаны "снизу", часто они выглядят ущербными именно потому, что не прокачаны в самих себе.

    Итак, обе данные проблемы существуют, и нам нельзя забывать ни об одной из них. Иногда душа человека не может распуститься как цветок из-за того, что телесные её условия ограничены, но даже славная свободная душа скоро задохнётся в своих порывах и импульсах, если ей не дать времени воображать, представлять и обыгрывать то, что она видит и чувствует. Аналогично и ум бывает сухим и педантичным вследствие слабой или подавленной чувствительности, вследствие малого опыта чувственного переживания или же недостаточной глубины этого опыта; однако бывает и так, что глубокий ум, не находя возможности для своей развёртки, томится и хиреет в глубине своего слишком стеснённого существования.


     Аристотель прекрасно видит главную головную боль поднятого вопроса. Какую же это "главную головную боль"? А такую, что существует множество методов, способов и подходов к познанию души (а рядом с душой можно читать - и к познанию тела и ума). Разношерстная компания предыдущих философов и того, что они мыслили о душе - сводит с ума - здесь нет какой-то чётко прослеживаемой последовательности и логики. Но Аристотель не умеет мыслить "без предыдущих". Однако "навести порядок в доме" представляется практически невозможным, потому что вопрос о душе выходит на порядок более сложным, нежели вопрос о числе или первоэлементах мира. Какую позицию занять и с какой позиции вести атаку? А то, что это будет атака, никто открывая Аристотеля, сомневаться не может. Ну что же, как всегда - разбить главные аргументы оппонентов, чтобы затем получить возможность сказать своё. И при этом "выплеснуть ребёнка вместе с водой", как это часто бывает у Аристотеля.

    Из всех позиций, больше всего не нравится Аристотелю позиция, что душа есть нечто самодвижущееся. Уже на 16 стр. своего трактата "О душе" Аристотель приходит к утверждению, что "душа не может двигаться" и во всех своих дальнейших рассуждениях придерживается этой точки зрения как доказанной. Тут, конечно, в оригинальности ему отказать нельзя, поскольку компаньонов в таком убеждении у него не имеется. Тезис выдвигается на основании того, что необходимо различать "движущееся" и "движущее" и что душа якобы движет, но сама не движется. В противном случае это вообще выглядело бы глупостью, а не нюансом и тонкостью различения. Но даже вместе с нюансами и тонкостями различения, всё равно, это выглядит глупостью. "Двигать" и "быть движимой", не имея возможности ни к какому самодвижению - это несчастный удел аристотелевской души. Откуда же берётся эта аристотелевская маргинальность по отношению ко всем остальным философам?

    Она имеет в своём происхождении несколько пунктов.
  Главный из них - поперечный срез человеческого существа. Только Аристотель, из всех древнегреческих философов, предложил и осуществил такой срез, а также он был первым, кто обосновал такой срез в последующей истории философии. Это не значит, что остальным не были известны первоначальные контуры: тело - душа - ум; это значит, что никто не додумывался выводить одно из другого по этой цепочке. Причём даже не задавая вопроса - а не существует ли между ними непроходимой пропасти? Ведь если душе после смерти на небеса, а телу необходимо - в землю, то эта непроходимая пропасть явно существует.

    Но никак не для Аристотеля. Вот же они "вместе" и прекрасно вместе работают. Этот утилитарный, прагматичный и эмпиричный подход не был столь близок самому строю древнегреческого мышления. И сегодня, когда мы ищем мышление в синапсах и нейронах, как и вчера, когда Декарт полагал душу, находящейся в шишковидной железе, мы всего лишь следуем первым аристотелевским беспомощным "что-то происходит в теле" - следуем этим же направлением, принимая поперечный срез человеческого существа как "данное", не требующее никаких обоснований. Это называется "материалистический подход", а всякий другой подход выдаётся за религиозный, мистический или абстрактный.

    Казалось бы Аристотель хочет противопоставить ущербному разделению единого живого существа свой целостный фронтальный подход к нему - мыслит весь человек, чувствует весь человек и тому подобное, то есть совершает благое дело; но почему-то в конечном счёте, объяснения базирующиеся на этом подходе, заканчиваются грубой вульгарной телесностью и умом, превращённым в формальную логику. В трактате "О душе" теряется сама душа, ей не отвели самостоятельной роли. И вот, с потерей души и её самостоятельности, крайности, якобы питающие её, сами почему-то уплощаются и уродуются настолько, что больше нет никакого Логоса, никакого ума, а есть разум и "рациональное", и больше нет никакого тела, универсального тела, а есть наука "физиология" или наука "химия", если повезёт, но большей частью не везёт и повсюду есть только наука "механика".

    Когда самодвижущаяся душа пропала, в этот момент падает занавес, и остальных её компаньонов "тело" и "ум", как говорится, можно уже выносить. Конечно, поперечный срез лягушки позволяет нам увидеть её органы, но не теряет ли такая приобретаемая цельность всей лягушки что-то от цельности её внутреннего достоинства?
    Если в поперечном срезе человека видно как различные телесные изменения влияют на его душу, а душевные изменения на разум, то как они это делают, как мы подходим к этим переходам? Причинно-следственно - вот ответ. Но этот механический подход, заполняющий бреши между душой и телом, душой и мышлением - разве он правомерен, разве он учитывает, что перед нами явно "прерывность", а не непрерывность чего-то одного?