Судьба лесовички. Глава седьмая

         7

Сочные краски лета задорного – вечер сгущает.
Теплится воздух плотными вздохами трав, иван-чая.
Ноги легки на подъем, каблучками так и цепляются
Мягко за вязкость асфальта. Тенями-клетками рабицы

Плиты бетонно движутся в горку, ветвями по краю.
Перемежает тысячелистник и ямочный гравий.
Слева мелькнуло лицо из-за лапок хвойного дерева.
Взгляд не испуган, с досадой, но смотрит уверенно.

Переметнулась прытко с обочины: кто ты, с добром ли?
Сердце стучит, от крика сорочьего воздух разломлен.
Гулко-зловещими звуками в чаще – ели встревожены.
Сосны пушисто раскинули кроны. Чувствую кожею:

Смотрят сквозь зелень, два обмороженных глаза, в залесье.
Чтоб огорошить, птица кружИт белобокая с вестью.
Пройдена горка, усталость в коленках дрожью ослабленной
Ноет, сдирается с взмокшей спины кожурками яблока.

Аэропортный флигель колышется красной матроской.
Яркой трубою вширь надувается. Слышится жесткий,
Хлесткий, замашистым взмахом свистящий, отзвук порубленный.
Дерево, ветка, с душой ли собачьей вместе загублена?

Ноги несутся дальше, а справа распахана пашня.
Кормом, возросшей бурною гривой, метлой бесшабашной -
Мятлик, пырей и кострец. Плод-зерновка пО ветру веется.
Сеется семя, надеясь продлиться в вечности сеянцем.

Был ли, иль нЕ был лязг топорища? А утро покажет.
Рядом с тем местом – холмик возвышен, увидит не каждый.
Я ж, из острастки, все боком, да боком, мимо с пригорочка:
Свежая глина, и крестик сколочен с веточек, сборочный.

Крестик тот людям ставят на память, чтоб место запомнить.
Лишь православным, детям несбывшимся. Маленький, скромный
Холмик-могилка. Кому это память? Кто похороненный?
Страшную тайну я видела, значит. Ивой приклонена

Ветка рябины. Стой и раскачивай кистью багровой.
Может собаку, очень любимую, в схроне еловом
Добрый хозяин за верную службу предал забвению?
А что размахивал (мне показалось) - так, совпадение.

Лето, да осень. Тихая местность, деревья печальны.
Снег подзасыпал, взгляду не видимый, холм нелегальный.
Солнце растопит снега на могилке, глину повысушит.
Холмик за холмиком не узнаваем, горочки лысые.

Нет ни травинок, нет ни рябинок. И где же те ветки?
Птицам на гнезда, глумление ветра. Где та отметка?
Ищут глаза мои, слепит их солнце желтыми бликами.
Страшно ходить одной, мысли пугают, вьют повеликами.

Вновь вечереет, пахнут опавшие с осени листья
Прелостью талой. Жмет горизонт горку под высью.
Свежие колышки гвоздиком сбиты нА крест и вОткнуты.
Кто-то покоя лишен по помину. Чьи это хлопоты?

Все позабылось. Я переехала. Птички порхают.
Май расцветает белой черемухой. Высь голубая.
Все боковины дорог перерыты, вспороты трубами.
-Мы не нашли никого, - мне сказали, - шли мы подгруппами.

Тайной осталась скорбность пригорка. Цветы ему в память.
Пусть луговые травы шелками шуршат под ветрами.
Льют ручейками весенними воды, шумно журчащими.
Прошлое в памяти было и будет. И есть настоящее.

Рубит топорик. Ветки трещат, тишину раздвигая
Злою рукою машет секира, иль тяжесть другая?
В резких движениях – выплеск душевный, успокоение.
Упокоение.