Предчувствие казанского стрелка

Растопыренной прелат будет кашлять, глотая сухой листопад на опальном Арбате с содранной кожей экземы. Он достанет маузер из кастрюли с компотом, свинцовые слюни будут стекать. Неопрятный патриотизм шелкопряда будет распространять экспансию, пока високосный товарищ не приставит дуло к виску. Искристая сталь выглядывала посреди кукурузных зубов, но, хотя и с трудом, Беломорканал выковырял скверну скворечника в сердце Свердловска. Иридиевая конница создала листопад, это просто, когда в руках дуплекс, страх старости и барбариса. Вы всегда найдете спасение от седин во льду дохлого ручья, если перейти школьные овраги и неподвижно рассматривать рваные краги, китайские огурцы. Мы – потайные мерзавцы, источающие свинские соки, но об этом говорят в кулуарах лишь прохлаждающиеся курильщики. Для остальных – кинофильм, ликование лакированного автомобиля, глоток обтекаемых тел и колёса иллюзиона. Им больше не надо, да они и не просят.

Сегодня ты ешь иррациональный редис, а завтра – реликтовые драгоценности тау Большой Медведицы. Ты приглашен властелинами мира на погребение треугольника Валентином в день упорного февраля, заполаскивающего влажные паруса тревоги. Береги наливные виски твердых яблок! Ты прожил железнодорожные узлы главной жизни, ты видел газированные фонтаны фантазии, ты получил трехвалентный паспорт, так что попытка засчитана, не горюй. Хотя иногда очень хочется в мех. Но тебе дана радость лакомиться ломтями смысла до одури ожирения. Хоть бы немного бессмыслицы, но Большая Медведица зальёт тебе рот фиолетовым молоком.

В сравнении с этим, тот был как зверь. Мыслей не было, чавкала безмозглая грязь чернозёма, кругом была пропаганда и радио. Тем ценнее был выброс раскидистых ног и рукоплескания в толще воды. Помнишь, тогда ты хранил пересоленный паспорт сознания в бархатной готовальне никелированных инструментов посреди звездной полночи тайного карнавала? Мы уединились за дверью и слиплись в сиропе бесцельного поцелуя. Природа-лиса придумала нам аттракционы педальной любви с химическим запахом пиротехники бога.

Мы наблюдали, как бледная бабочка превращалась в весну, и ловили сачком тлетворных ангелов, висевших над ресторанами. Ты открывала череп отца и вынимала легкую шелуху сохших роз. В качестве доказательств я предъявил тебе пьянство Татьяны и свой искренний сахар. Ты говорила, что пчелы сгущают свет в мёд, а концентраты сгущенного мёда полновесные тысячелетия спрессовывают в самородное золото.

Была воскресная ночь крымского побережья, фальшивый курорт, лживый шелест прибоя, освежавшие дуновения похоти, люди собрались любоваться выгоранием спирохеты на сумерках небосклона. Ах, как мы ахали! Ты сказала: «Атака кота», иностранец переспросил: «Что такое атакокота?» Вместо серьги в его ухе качался предвестник напёрстка, и это был знак того, что колдовство клубилось уже над волглым болотом. Мы не узнали таинственного монаха в шапке из драгоценностей и винегрета, он стоял к нам спиной. И лишь громко ругался щелчками бритого языка околпаченный пыльной партией шахмат басмач, захлопнувший дверь в Каракумы.

В номере нас уже ждала ванильная ванна разврата и гнилостное растление блаженствующих овощей. А потом нахлынули холода, трясущийся куколд протягивал к нам бледные руки из льда и наста, а по глазам хлестал верхолаз и стремительный Стерлитамак, блеснувший россыпью стерлингов и вёдрами серебра. Я лежал в варежках, валежнике и блаженстве, наполнив рот дукатами меда и голосом голода глотки. Ты спрашивать, зачем всё? Неважно, слова сломаны, слоны на столах, потомки хоронятся от бомб в катакомбах, где красногвардейские установки направлены на избыточный вес, и страшный Гарин целится гиперболоидом в глаз учительницы с указкой.

Но как всегда наступает утро и приносит новости стиранного белья на провисших от влаги веревках.