люди

взятые вечными постояльцами,
скромный презрев покой,
старые люди острыми пальцами
меряют шар земной;
стыд оскопив божбой и законами,
праведные сыны
то и другое швыряют тоннами
в топку живой войны.

что многократно шито и латано,
выставлено в музей,
бойко фасонится аксельбантами
новых святых идей;
их большелобые люди строгие
ищут в опорах рун,
старых, затёртых веками, -логиях,
мистике солнц и лун.

и, подхватив на язык отточенный,
бойкие звонари
метят их молнией «это срочное»,
плотно эфир забив;
ловко катают по блюдцу яблоко,
вяжут упруго нить,
силясь усталые веки дряблые
людям другим открыть.

люди другие, не зная продыха —
в спешке или впотьмах,
судят, что плетью не сломишь обуха,
прячут под скукой страх;
или находят пути, которые
кормят, дают приют —
лица закрыв штыками и шорами,
учатся брать редут.

этот редут — тоже люди... странные —
платят по всем счетам,
вечно иные да «иностранные»
(дед мой и сын мой там),
вечно «заклятые» да неправые —
с краю и взаперти,
их не склонить ни мечтой, ни славою...
их уже нет почти.