Бодатая

– Эх, котина, опять мудруешь?  С ножом поаккуратнее.
– Ладно...
– Пойдем со мной на прожог, урожай от скотины спасать?
– Бабушка, что это за ямы?
– После авианалетов остались.  Мы в них спасались...

  Не дослушав,  я мчался, сбивая макушки травы выточенной на досуге деревянной палкой,  чтобы спасать бабушку от Бодатой,  цвета молочного кофе  Боковской  коровы  с кривыми рогами.  Прыгнув в яму с рядом цветущей картошкой, я строчил, что есть дури по врагам в касках,  а увлекшись земляникой  думал припасти горсточку и бабушке.
– Котина, ты где?
  Вечерело.  Заорал пастух,  забрехали собаки,  пыль сквозь завихреневый закат заклубилась, обволакивая небо в  пурпурно-пещерный цвет.  Бодатая, завидев меня, округлила глазища,  склонив кривые рога, припустила.  Бабушка закричала, и, выхватив у меня ажурно-точёную палку,  принялась  охаживать ей корову, закрыв меня собой.  Боковская брутально замычала и отступила. Моё утреннее увлечение и работа ножом разломилась на три обломка. 
– Котина, зачем я тебя с собой взяла?
Мне очень было жалко палку,  про страх я уже и не думал,  только руки были в земляничном ароматом мякише.
– Милый мой касатик, и про меня не забыл?
  Помню ее прохладные губы,  салатовые глаза и тонкие пальцы.
До поздних сумерек смотрели на небо. Бабушка рассказывала про крест перед войной, проявляющейся на небе,  про праздничный междворовый перепев и как голосили крестьянки..
– Бабушка,  бабушка, что это светится вдали? – прижимаясь к её плюшевой тужурке,  спрашивал я.
– Это глаза волков.
  Каждый вечер по зеленям через пруд,  по прожогу они пробирались к домам,  что бы зарезать овцу.
  Засыпая, я слушал её рассказы и долгие молитвы.
Через поколение понимаю и замечаю тонкие намеки генетики в моей дочери, рожденной в 2006 году, от бабушки, рождённой в 1906.  Надеюсь линии судьбы неповторимы...

Скоро началась Афганская война.