IV

мне пять лет.
люблю бабушкины игры про смерть.
она учит меня лечить людей, как на фронте:
правильно ампутировать ненужные конечности.
требуется много спирта, зажимать тряпку во рту,
чтобы не откусить язык от боли.
это полезные навыки, война закончилась, а опасность осталась,
вдруг опять нагрянут фашисты, будут мучить и убивать,
всех, кого любишь, даже маленьких детей:
заставлять глотать булавки и железные гвозди,
вырезать кожу, как с картошки кожурку,
вырывать ногти и зубы клещами, сжигать заживо.

нужно приучить себя к пыткам, чтобы не бояться.
тяну заусеницу, остаётся алая дорожка мяска,
кровь заливает палец, это хорошо, мне не больно.
ем лимон и не морщусь, сыплю соль на разбитую коленку,
держу руку над конфоркой, пока не станет совсем горячо.
дерусь со взрослыми мальчишками во дворе.
бросаюсь палками и камнями, меня ловят,
крепко прижимают, заламывают руки, таскают за волосы.
пинаюсь, кусаюсь, падаю, разбиваю губу,
выплёвываю песок вперемешку с кровью и молочным зубом.
вскакиваю, и в ярости снова бросаюсь на противников.
страюсь из-за всех сил молотить кулаками во все стороны,
я сильнее их, потому что не чувствую боли.

прихожу грязная, в синяках и ссадинах,
на допросах молчу, как партизан,
не ябеда, никому ничего не рассказываю.
про неважнецкое ещё можно потрындеть,
а дорогое, то,
что на самом деле чувствую,
храню глубоко внутри,
это мой секрет,
крепко держу язык за зубами.
раньше, не могла передать боль,
потому что не умела говорить.
сейчас не хочу произносить шум впустую,
потому что слова не выражают боль,
только любовь.
приняла решение, когда придёт время умирать,
за секунду до последнего вздоха,
обязательно произнесу магическое заклинание: «я тебя люблю».

адресат послания не важен,
потому что сила внутри, в том, кто говорит:
«я тебя люблю», эти слова сильнее смерти.
проверено на дедушке.
он вернулся с войны, почти целиком,
значит, они любили друг друга с бабушкой,
по-настоящему, всю жизнь и после.
бабушка открывает металлический чемодан
из-под хирургических инструментов дедушки,
достаёт стопку фотокарточек и писем с фронта,
бережно перевязанных тесёмочкой,
разглаживает красную подушку с медалями и орденами.
вожу пальцем по рубиновым звёздам,
а бабушка, сквозь слёзы и
сползающую на переносицу оправу очков
пытается разобрать пожелтелые
буковки крючком и дату 43 год.

«солнышко золотое, яхотновая моя ягодка,
ненаглядная Нинушка, утром снова в бой.
дышу с мыслью о нас, навеки твой Николай».

в начале войны, когда немцы захватили Елец,
бабушка была партизанкой,
а потом медсестрой в госпитале на передовой,
и дедушка герой,
военным хирургом шел на Берлин.
спасал солдат, переплывал через реку ранней весной,
не обращал на обморожение внимания, вытаскивал раненых,
закончилась война, началась гангрена.
любви не важно, можешь ли ты ходить или нет,
потому что души сплетаются и летают.
дедушка вернулся с фронта,
посадил абрикосовое дерево, а потом родился папа.
но дедушкины ноги пришлось отнять,
сначала по стопу, позже отрезать по колено.
а потом дедушка ушёл целиком,
за пару месяцев до моего рождения.

зато его любимое абрикосовое дерево осталось.
забираюсь высоко на ветки, обнимаю кору ствола.
дедушка стал частью дерева, каждую весну
дарит ароматные бутоны, летом оранжевые плоды.
теперь он крепко стоит на земле, глубоко врос корнями.
разговариваю с дедом, мне интересно знать:
« а куда девают отрубленные ноги,
их хоронят с почестями, как человека?
грустно, что не увидела тебя вживую,
ты бы мне про свою войну рассказал...
а ты знаешь, что я каждое утро поливаю тебя?»
дедушка загадочно шелестит в ответ.

ночью мне часто снится сон.
стена с колючей проволокой наверху.
лай овчарок, нас ведут затылок в затылок,
выстраивают в линию перед глубоким рвом.
расстреливают со спины, по очереди.
я мальчик еврей,
вихрастый кусок жил и нервов.
рядом пускают в расход мою семью.
тело вздрагивает от каждого выстрела,
главное успеть быстро проговорить
перед смертью волшебные слова: «я тебя люблю».
«я тебя люблю», нет не сейчас.
«я тебя люблю», осечка.
«я тебя люблю» как же медленно тянутся секунды.
«я тебя люблю», стон слева, совсем рядом.
неизбежный финал, «я тебя люблю»
но даже в нём у меня есть выбор
встретить смерть, как воин, без страха и жалости.
«я тебя люблю», даже приятно знать заранее, когда...
раскалённый шмель кусает между лопаток,
«я тебя люблю», ноги подкашиваются,
лечу в ров, «я тебя люблю».

больно, очень больно,
но я тренировалась и могу терпеть боль.
надо притвориться мёртвой,
полежать, пока не смолкнет лай собак.
кажется, чародейская фраза меня спасла!
нужно дальше её повторять и всё получится.
холодно, «я тебя люблю», хочется пить,
жужжат мухи, трупы закостенели.
терпеливо выношу смрад в яме,
«я тебя люблю», «я тебя люблю»,
вцепляюсь руками в склизкую глину,
ползу вверх, оступаюсь, скатываюсь обратно,
проваливаюсь пяткой в чью-то глотку.
сил почти нет, но нужно стараться, рывок,
«я тебя люблю» главное не останавливаться,
подтягиваюсь за торчащий корешок,
ещё рывок, вперёд, «я тебя люблю»,
переваливаюсь в поту, тяжело дышу,
свобода, по ту сторону широкая равнина.

бегу по полю, а рядом со мной малыши,
белые распашонки, погремушки, петушки на палочках.
гул истребителей, надвигается неминуемая опасность.
кричу им упасть, закрыть голову, пригнуться,
а они не слушаются, тянут ручонки в небо и смеются.
насильно толкаю пупса, вжимаю кудряшки в мокрую от росы траву,
он обиженно плачет, вырывается, свист,
через секунду его сметает ударной волной.
от взрывов бомб пульсирует и дрожит поверхность,
твёрдая почва ходит холодцом.
а потом резко мёртвая тишина,
заранее знаю, что осталась в живых одна,
заставляю себя встать и проверить.
поле искорёжились, белые рубашки
похожи на оторванные крылья бабочек,
кровяная каша, ручки, ножки отдельно.
мёртвые детишки валяются повсюду,
у меня не получилось их спасти.