Разглядывая

В достатке самомнения тужа,
Разглядывая смыслы как путину,
Душа неоспорима, чувственно свежа,
Незримо для себя сплетая паутину.
В себе самой окажется — в плену.
В бессмысленном затмении чреватом.
И из щели́ порочной смакуя не вину
Паук греха ее, весь изнывая светом,
Ползет, уже явив мохнатость жала.
Вопьется аж до дна, до самой кости.
И успокоив ядом — чтоб мечтала...
Насытится сполна, и не спасти...
А нужно ей спасение? Кто скажет?
На чувстве меркнущем томление чудес.
Она не ведает что есть, и все же,
На льду путей ее — ее же вес.
И шаг ее, но будто тень плывет:
Как видится поди что ль ангелам.
Из выси самой, истина зовет.
Но слишком ядомысленна мечтам.
И щель как трещина во льдах,
На горизонте тишь и даль.
Поползновенье-шаг — то страх,
Иль просто сущая печаль.
О ни о чем. Тень в шаге тла.
Иль тень истлевшая собою?
Но как же это... Жизнь светла!
Зачем пылить подножною трухою,
Что застилая ясность — опадает,
Но, не понять ведь все равно, увы,
Зачем душа навечно пропадает.
Ей надо так? Неведомо... И головы
Уснувший миг навеет думой.
Глава склоненная поднимет очи: смысл.
И снова пустота во тьме чужой.
Лишь разум так же самобытно цел.
Но думы мажут по постели знания.
Оно как будто тут... все очертания.
Что о доску кроши́тся твердый мел.