Я старый пожарный

Раки водятся в чистых озёрах. Сами они питаются падалью. Нет для них лучшего лакомства, чем подтухшая рыба и подтухшее мясо. Папа сам делал протухшее мясо. Клал на солнце. Куски такого мяса засовывались в мордушки. Мордушки на длинных верёвках опускались в пруд возле ГРЭС с тёплыми стоками и потом поднимались резким движением. За один день можно было поймать ведро раков.
Нет ничего более страшного и болезненного, чем варка раков. Раков варят живыми. Перед варкой, вынутые из воды они издают небольшой треск. То ли им не хватает воды и они бьют клещнями, то ли им просто страшно. Папа брал живых раков горстью и кидал в кипящую подсоленную воду. Я никогда не мог на это смотреть и еле сдерживал слезы. Раки мгновенно краснели и почти сразу переставали дёргаться. Из-за этого я долго не мог есть раков, которые употребляли мои папа и дед под холодное Жигулевское разливное пиво.
Однажды я спросил папу:
- Может раков бросать в холодную воду.
Но папа удивился и сказал, что у меня нет сердца, потому что когда бросают в кипящую воду они гибнут сразу, а если бросить в холодную, а потом нагревать, то они будут мучиться.
Когда я понял, что у меня нет сердца, я почему-то смог есть раков. В принципе у них едят очищенный хвостик, из которого вынимают черную полоску и высасывают клещни.
Раки в прудах около дедовского дома пропали, когда на полях стала применяться химия. Похоже стоки попали в пруды, а раки любят чистую воду. Раки исчезли..


Утром я вышел на крыльцо и стал смотреть на солнце. Откуда-то издалека наползала светлая тучка, от которой не будет ни прохлады ни дождя. Где-то от Петропавловской доносился звон колоколов. Мне казалось, что так должно быть всегда и будет всегда, но все может измениться в любой момент. На крыльцо вышел и сосед. Он с семьёй приехал из Сибири на море, но майское крымское море холодное, и поэтому сосед скучал, а его жена просила его не пить до Пасхи, потому что страстная неделя, да и день рождения сына только завтра. Я закурил.
- Надо беречь себя, - вдруг произнес сосед.
Я посмотрел ещё раз на солнце, плыло облако, плыл колокольный звон.
- Я берегу, - сказал я.
- Ты не бережешь, - произнес сосед, - потом засунул руки в карманы и продолжил:
- Я никогда не курил, мне кажется что курить это плохо, вот и сегодня плохо курить, смотри какой день, я был на Кубе, служил на Кубе, знаешь какие там сигары, я курил сигары, а сигареты не курил, надо беречь этот мир.
Мне вдруг показалось, что сосед говорит сам с собой, я ещё раз затянулся, стряхнул пепел в пепельницу. По крыше прошел серый кот Бася.
На крыльцо вышла жена соседа - плотная усталая женщина:
- Паша, сходи на рынок, - сказала она.
Паша покосился на жену настороженно и как-то резко и незлобиво произнес:
- Там все закрыто.
- Почему, - спросила соседка.
- Понедельник.
- Аааааааааа, - протянула соседка и ушла в дом.
Я затушил окурок и вернулся к работе. Мне надо было закончить перевод.
В обед я вышел из дома и двинулся к кофейне. Кофе мне показался вкусным, но было жарко, поэтому я просидел почти час. Потом переместился в столовую, где съел обед, потом прошёлся по набережной реки Салгир в тени каштанов, книга не переводилась, домой мне идти не хотелось, потом пошел дождь и пока я пережидал его беседке, наступил вечер и надо было идти домой.
Во дворе за столиком сидел сосед, над ним висела галогенная лампочка, цвела вишня, казалось что ещё немного и сосед станет лучше, но он вдруг облокотился на локоть, поднял на меня мутные глаза и произнес:
- Куба, сигары, не курить, береги себя.
- Чего? - переспросил я.
- Куба, Куба, сигары, береги себя, - снова произнес он.
Скрипнула дверь. На крыльцо вышла соседка и как-то надрывно и истерично сказала:
- Паша, Паша, день рождения завтра.
Потом подошла к нам и осторожно взвалив мужа на плечо побрела с ним в дом.


Мы сидели втроём на набережной Алушты, на забытом пляже. Было ещё холодно, пустынно, поэтому никто не загорал. Мы сидели на бетонных ступенях и пили Солнечную долину красное сухое. Г. сидел слева от меня, а А. справа от меня.
- Передай стаканчик, - сказал Г.
И я передал А. стаканчик гранатового вина.
Мы выпили, помолчали. Прилетели чайки. Два голубя бродили по серому вулканическому песку.
- Передай шоколадку, - сказала А.
И я передал шоколадку от А. для Г.
Потом пришли две старухи и стали мочить ноги в воде. Потом пришли дети с шариком, но налетел ветер, и шарик унесло в море. Потом причалил баркас рыбаков. Они показали нам пару пойманных кефалек и ящик серебристой ставриды. Потом я опять передал вино, и опять передал шоколад. Потом пошел летний дождь, но мы не ушли, потому что дождь быстро закончился. Потом село солнце, и мы стали собираться.
- Надо собираться, - сказала А.
- Зачем, - спросил Г.
- Потому что село солнце, - сказала А, - мы сейчас замёрзнем.
Мы встали, убрали мусор: три пластиковых стаканчика и обёртку от шоколада и пошли к Дельфинарию.
- Знаете, почему село Солнце, - спросил я.
А. и Г. недоуменно посмотрели не меня.
- Потому что я передал Солнце. С Востока на Запад.
А. и Г. улыбнулись. Откуда-то с моря неожиданно подул теплый ветер и нам стало радостно и весело.


У меня псориаз, поэтому стричься мне непросто. В Москве был парикмахер-бакинец, у которого болел брат, поэтому он меня стриг. В Южном городе я купил машинку и стригусь практически сам под ноль, но тут машинка сломалась. Пошел по парикмахерским. В одной отказали, в другой тоже. Захожу в японскую (так называется). Сидят обычные девочки.
Спрашиваю:
- С псориазом стричь будете?
Молчат. Одна за сорок, оглядела меня, встает, подходит.
- Как, - говорит.
- Под машинку, - отвечаю, - даже касаться не будете.
- Мдя, - тянет.
- Мдя, - опять тянет.
- Но сегодня Пасха, - говорит.
- Мдя, - говорит.
Вздохнула.
- Надо сделать богоугодное дело, - говорит.
Так и сказала – богоугодное.
Посадила меня, подстригла. Заплатил ей вдвойне.
С праздником. Со Святой Пасхой!


- Странно, - говорит Герман, - кофейня «Прокофьев», а музыка Прокофьева не звучит.
- Потому что проКОФЕв, - отвечаю.
- О, Боже, Боже! Не может быть! - Герман хватается за голову и скорбно стонет.



Однажды я чуть не женился. Я был молод и влюбчив и долго встречался с одной девушкой. Водил в театры, в кино, на ВДНХ. Мы даже съездили в Крым, в Коктебель. Там все и произошло. После этого в Москве она повела меня к своим родителям. Сталинская высотка, Котельнеческая набережная. Папа то ли генерал то ли полковник, мама оперная певица. Мы чопорно сидели на кухне с трехметровыми потолками, пили чай из блюдец ломоносовского форфора и ели земляничное варенье.
- Где вы учитесь, - спросила меня ее мама.
- В МГУ, - ответил я, - на мехмате.
- Хорошо, хорошо, - хором ответили полковник-генерал и оперная певица.
- А что думаете делать после окончания, - спросила оперная певица.
- Поступать в аспирантуру.
- Хорошо, хорошо,- хором ответили родители девушки, - а потом.
- Потом защитить кандидатскую и строить ракеты.
- Молодец, - полковник-генерал хлопнул меня по плечу.
Оперная певица тоже кивнула.
Девушка все это время молчала.
Мы тоже помолчали.
А потом ее папа спросил:
- Ну и когда у нас свадьба.
Я посмотрел на отрывной календарь и произнес .
- Да хоть завтра.
Девушка засияла.
- Нет, - воскликнула оперная певица, - завтра нельзя, ретроградный Меркурий.
Папа полковник крякнул.
- Ну тогда в мае, - смутившись сказал я
- И в мае нельзя, - взвизгнула мама, - тоже ретроградный Меркурий, только июль можно.
Я приуныл.
- Точно в июле? - переспросил я, два месяца мне казались вечностью.
- В июле, - твердо кивнул полковник-генерал.
Мы с девушкой вздохнули, допили чай и я пошел в общагу. Шел мрачный и подавленный.
Но свадьба так и не состоялась. До июля я поругался с девушкой и влюбился в другую девушку. Ведь я был влюбчив.


Только ради пропаганды
Пете вырезали гланды


В году 1992 стали выпускать заграницу всех без ограничений, и мой друг Володя предложил мне поехать в Чехию. Вызов нам обещал сделать чех Франтишек Злота – владелец маленького магазинчика шахматной литературы в Праге. Ему, как и нам, наш приезд был выгоден. Мы бы привезли книги по шахматам для его лавки, а он бы нам заплатил за это. И ему выгодно и нам деньги на дорогу. Франтишек Злота был другом Володиного отца – профессора Иркутского университета. Я уж не знаю, как им удалось завести дружбу в годы советской власти, но вот такой контакт был. Где купить книги мы понимали: во-первых, были развалы в спорткомплексе «Олимпийский», который в годы реформ был превращен в книжную ярмарку, во-вторых, мы знали пару букинистов, где можно было почти даром взять все необходимое. За короткое время наша комната в общаге превратилось в храм шахмат. Книги Нимцовича, Карпова, Геллера, Полугаевского. От французской защиты, до челябинского варианта сицилианской защиты Свешникова.
Проблема была лишь в одном. У нас не было заграничных паспортов, а делать их в то время нужно было долго и мучительно. Но и тут нам повезло. Нам сказали что где-то в общаге философов ДАСе жил один жук, который имел выход на МИД и за 50 баксов (просто космические по тем временам деньги) делал МИДовские паспорта всего за один месяц.
Мы с Володей посчитали деньги. После летнего калыма в Воронежском совхозе, где мы собирали яблоки, у нас оставалось ровно сто баксов. Ни долго думая, мы отнесли их жучку. Мы были до того беспечны, то для своих загранпаспортов отдали жучку и свои настоящие российские паспорта.
Жучок взял их небрежно, сунул в какой-то пакет и мигнул нам:
- Все будет чикипуки, заходите ровно через месяц.
Через месяц мы пришли в общагу к жучку за загранпаспортами. Его конечно не было. Мы опросили соседей. Соседи ничего не знали. Мы стали ходить каждый день (телефонов-то тогда не было). Жучка не было на месте, паспортов тоже.
Мы искали его три месяца (фактически срок выдачи обычного неМИДовского паспорта) и нашли абсолютно случайно на спортивной площадке на Воробьевых горах, где мы с Володей любили играть в футбол. К удивлению, на наше возмущение жучок сказал:
- Что же вы не приходили, - и буквально в тот же вечер выдал нам наши заграничные и российские паспорта.
Радости не было предела. Через Франтишека Злоту мы сделали визу (он нам оформил вызов), купили билеты на самолет, забили рюкзаки книжками и в урочный день приехали в Шереметьево. У Володи все было хорошо, а мой загранпаспорт почему-то вызвал у таможенника неподдельный интерес. Он долго вертел его, нюхал, а потом попросил показать и российский паспорт. Я ничего не понимая дал его. Через какое-то время на лице таможенника появилась сияющая улыбка: данные загранпаспорта и российского паспорта отличались. По одному оказывалось, что я родился в Краснодаре, а по второму (паспорту жучка), что я родился в Красноярске. Володя улетел один. Загранпаспорт у меня забрали, а чтобы не оформлять что-то более на меня существенное, взяли небольшую мзду и отпустили на все четыре стороны.


Я старый пожарный, но в городе том
Спасаюсь от солнца дырявым зонтом
Иду по проспектам, как будто во сне
Ведь Чёрное море бушует во мне
Но сон это новость я шелест газет
Разносчики пиццы корвет и бювет
И быть ли мне чайкой когда в вышине
Я выпил Муската, бродя по Луне.
И кто-то светлейший прижавшись к щеке
Ведёт меня ночью к бурлящей реке.


Своим в Южном городе я стал когда со всеми переругался. Хотя честно и сейчас, когда со всеми переругался я до конца себя своим не чувствую. Но до ругани совсем плохо было, всё: "Вячеслав Анатольевич, да Вячеслав Анатольевич", - тьфу ты. И вот когда мне говорили Вячеслав Анатольевич и Вячеслав Анатольевич я честно хотел всем понравиться. Мне говорят:
- Дрянь же вино, что вы пьете.
А я пью, вроде ничего, но поддакиваю:
- Дрянь, дрянь.
Или встанешь утром на солнце потянешься, а тебе соседка из окна:
- Тени бы побольше, все палит и палит.
А ты стоишь и думаешь: "Как хорошо, что после хмурой Москвы так много солнца".
Или друзья мои машину во двор поставили, а все кричат нечего во двор ставить и ты киваешь и переставляешь.
А тут вчера иду весь двор гудит. Оказывается ЖЭК без спроса калитку на проходе поставил. Крики, ругань. Я постоял и ляпнул: "Так хорошо, алкаши по ночам бродить перестанут".
Что тут началось:
- Это в твоей Москве жэки никого не спрашивают.
- Это на вашем материке темнейший все за вас решает.
- Приехали сюда и поддакивают.
Я им кричу:
- Сами вы наприехали.
Они мне в ответ:
- Без году неделя а туда же.
Чуть до драки не дошло. Плюнул я и пошел футбол смотреть.
А утром встаю, на балконе зарядку делаю и все мне так из окон:
- Как дела Славик?
- Как спалось Славик.
- Как ваш котик.
И так мне хорошо на душе, так радостно. Признали.


- С настоящим хересом надо разговаривать, - Солдохин взял в руки бутылку массандровского хереса «Олеандр», приподнял его на уровень глаз, немного качнул влево, потом вправо, вздохнул и разлил по пластиковым стаканчикам.
Мы сидели на скамейке набережной реки Салгир. Так как здесь постоянно ходили патрули Росгвардии, то нам приходилось менять скамейки. Вот и сейчас где-то вдалеке по дорожке проехал их бобик, а это значит, что несмотря на то, что мы спрятали бутылку в рюкзак, они наверняка направят сюда патруль.
Солдохин взял закусочный сыр, тоже засунул его в рюкзак, и мы пошли в сторону парка Гагарина.
- Вот почему перестали выпускать коктебельский херес.
Я молчал, я ничего в этом не понимаю.
- Им запретили разговаривать с хересом, - продолжил Солдохин
Я слышал другую историю о коктебельском хересе:
- Так вроде хозяин новый урод попался, вырубил виноградники и стал гнать порошковую бурду из-за границы.
- Нет, - сказал Солдохин, - сначала он запретил с хересом разговаривать.
- А зачем он это сделал, - спросил я.
Солдохин налил еще по пятьдесят грамм, выпил и продолжил:
- Испугался, - шепотом сказал Солдохин.
- Чего, - также шепотом спросил я.
- Хозяин спросил, зачем вы разговариваете с хересом, а виноделы ему ответили, что иначе он не выстоится, тогда новый хозяин засмеялся и решил проверить, что будет если не разговаривать с хересом и запретил.
- Ну.
- Урожай 2016 года весь вылили.
- И что снова разрешил.
- Нет, новый хозяин был идиот, он так и не разрешил виноделам разговаривать с хересом и вырубил виноградники.
- Идиот.
Где-то вдалеке Солдохин опять заметил бобик Росгвардии. Мы выпили еще по 50 грамм, закусили сыром, встали со скамейки и пошли в сторону Ботанического сада.